Поговорим о традиции и авангарде. То есть просто так говорить об этом, по меньшей мере, странно. Уже столько поговорили, что хватит. Но в связи с «Диалогом» в самый раз. Поскольку вступали в диалог на польском фестивале те, кого условно можно было бы назвать психологистами-реалистами, и те, кого еще условнее можно отнести по ведомству «новых форм». Скажем, в течение одного дня участникам фестиваля представилась уникальная возможность стать свидетелями противостояния «традиционалиста» Кристиана Люпы и «авангардиста» Роберта Уилсона. Победили оба.

Сначала о Люпе. Он известен у нас меньше Уилсона, а жаль. Работающий в Варшаве и выпестовавший едва ли не всех заметных представителей молодой польской режиссуры, Люпа -- удивительный человек. Интеллектуал и мудрец, столь равнодушный к театральной мишуре, что непонятно, почему он до сих пор ставит спектакли, а не засел за какую-нибудь «Критику чистого разума». Последнее время польский мэтр инсценирует интеллектуальные западноевропейские романы. Прежде были «Лунатики» по Герману Броху, теперь вот «Вычеркивание» по Томасу Бернхардту (его и показали на фестивале). Спектакли получаются длинные, идут в два вечера, и нужно запастись терпением, чтобы их смотреть. Люпа намеренно убирает из своих постановок все, что может отвлечь от жизни человеческого духа и от главной коллизии инсценируемых произведений. В его спектаклях очень приблизительные декорации, довольно небрежный свет и нет решительно никаких постановочных подпорок. «Бедный театр», в котором важны лишь актеры и их герои, изобрел, конечно, не Люпа. Но, начиная с Гротовского, эту эстетику использовали обычно для камерных и довольно коротких спектаклей, в которых занято немного артистов. Люпа намеренно ограничивает себя в театральных средствах, но заставляет при этом следить за перипетиями многофигурного романа. Я лично такого в театре не припомню. Похоже, Люпа считает, что если выплеснуть воду из сосуда, она все равно примет какую-то форму. Пусть даже форму лужи. А вот если в сосуд, даже изящно расписанный, ничего не налить, он останется пуст. Спектакли Люпы -- не лужа, а океан, в который погружаешься постепенно, но тонешь с головой.

Если следовать предложенной логике, то Уилсон в отличие от Люпы -- прекрасный гончар. Он такие сосуды мастерит -- закачаешься. Как правило, они пусты. То есть понятия «интерпретация», «трактовка роли», «идеологический» или какой-то иной «мессэдж» к ним совершенно неприменимы, а артисты в них взаимозаменяемы. Главный сценографический элемент у Уилсона -- светящийся разными цветами экран, отчего просмотр его спектаклей напоминает просмотр диафильмов в очень раннем детстве, когда сидишь и ждешь, какую подпись мама прочитает под красивой картинкой. Правда, каждая картинка Уилсона -- сама по себе произведение искусства. И в этом смысле его театральные опусы выгодно от диафильмов отличаются.

«Войцек» -- необычный для Уилсона спектакль, потому что смысл и трактовка в нем есть. Правда, заслуга в этом не самого Уилсона, а его соавторов. Пьеса Георга Бюхнера силами Вольфганга Вайнса и Анн-Кристин Роммен превращена то ли в рок-оперу, то ли в мюзикл. Главный герой -- недалекий солдат Войцек -- похож на возвышенного героя-любовника, а все прочие персонажи напоминают клоунов и злодеев из детской сказки. Материально-телесный низ, столь важный для пьесы немецкого романтика, из спектакля убран. Рок-опера «Войцек» -- это сказка о чистой любви, погубленной грязными интригами. И рекламно-гламурная эстетика Уилсона очень легла на этот жанр. Картинки, которые строит режиссер-сценограф, иногда напоминают супрематические композиции, иногда полотна Кандинского, но ни рекламности, ни гламурности это не отменяет. Показательно в этом смысле начало спектакля. Зритель входит в зал и видит белый экран, а на нем неоновую вывеску WOYZECK. Кажется: поднимется вывеска -- а там казино. Она поднимается -- а там театр. На фоне вывески Уилсон помещает маленькие, словно вырезанные из картона, дерево, собачку, человеческую фигуру, домик с дымящейся трубой. То есть что-то очень простое, понятное, знакомое с детства. И «Войцек» -- простая, знакомая история, рассказанная простыми визуальными образами. Если спектакль Люпы чрезвычайно сложно воспринимать человеку другой культуры (чего стоят массивы текста, которые в виде субтитров обрушиваются на зрителя), то «Войцек» -- типичный продукт глобализации (интересно, что музыкальные партии здесь поют по-английски, хотя спектакль поставлен в датском Betty Nansen Teatret). Его повсюду, где есть телевизоры и глянцевые журналы, будут смотреть с удовольствием.

Был во Вроцлаве и еще один идол современного театра -- швейцарец Кристоф Марталер. Он явно полагает, что театральный сосуд должен быть и до краев полон, и изысканно декорирован. Великие экспериментаторы европейской сцены давно уже разрушили в деконструктивистском раже существенные составляющие драматического действия -- текст, характеры, взаимоотношения героев. Марталер покусился на святая святых. Он уничтожил Событие. Раз, два, три -- ничего не произошло. Этот минус-прием гениальный швейцарец научился использовать виртуозно. В «Специалистах», оформленных неизменной спутницей режиссера Анной Фиброк, действие разворачивается в пространстве то ли огромного воздушного судна, то ли корабля (оно одновременно напоминает спортивный зал, операционный холл и многое другое). На нем путешествует одиннадцать словно впавших в летаргию людей. Иногда они встают и в сомнамбулическом припадке начинают действовать: танцевать, петь, ходить строем, делать гимнастические упражнения и обсуждать разные проблемы -- устройство компьютеров, проблемы статистики, средства для омоложения... Как и многие спектакли Марталера, «Специалисты» -- это набор гэгов, каждый из которых истерически смешон, все вместе отдают абсолютной безысходностью. Герои говорят, но не слышат друг друга, пытаются что-то изменить, но все остается по-прежнему, и вот они опять, став спиной к залу, исполняют что-то вроде хорала, переходящего в буги-вуги. Иногда на сцене появляются пилоты корабля и сухопарая старушка в форме стюардессы. Не обращая на пассажиров никакого внимания и инфернально хохоча, она проносит на подносе шампанское и скрывается в рубке. На героев это не производит никакого впечатления. Куда везет их странная команда и чем все это закончиться, неясно. Но они об этом и не думают.

Марталер часто (в том числе и в «Специалистах») сам автор своих спектаклей, для которых он сочиняет что-то вроде либретто. Артисты у него обычно хорошо поют и неплохо танцуют, а в показанных на «Диалоге» «Специалистах» так еще и выполняют на турникетах головокружительные трюки. И читатель вправе предположить, что мы сейчас воскликнем: вот он, искомый идеал. И формы новые, и содержание есть. Ничуть не бывало. Современный театр подобно современной моде приемлет все тенденции. Можно носить брюки-клеш, можно брюки дудочкой, а можно вообще мешок на себя нацепить, и сказать: это стиль гранж. Главное давно уже -- не покрой, а как сшито. И умный человек всегда отличит просто мешок от мешка из дорогого магазина. Так вот у Люпы, Уилсона и Марталера спектакли сшиты хорошо. В смысле талантливо. Уж чего-чего, а таланта им не занимать.