О «Бестселлере» Юрия Давыдова на наших страницах речь заходила уже трижды. Сперва в откликах на опубликованную «Знаменем» первую часть и награждение ее «большой» премией Аполлона Григорьева, затем в связи с появлением (тоже в «Знамени») третьей, финальной, части («Время новостей» от 21 августа 2000-го). Немало писали о романе, особенно в премиальном контексте, и другие СМИ. Кажется, все слова сказаны. Но стоит лишь взять в руки книгу, ныне выпущенную «Вагриусом», как испытываешь неодолимое искушение немедленно «нырнуть» в клокочущий, солоноватый, бодрящий поток давыдовской прозы. А вернувшись из долгого, одаривающего новыми неожиданностями плавания по волнам «Бестселлера», столь же остро ощущаешь потребность снова говорить о Давыдове и его романе.

Собственно, сказать-то хочется два слова. Во-первых, обращаясь ко всем, кому дороги наши история и словесность: «Читайте!» Во-вторых, обращаясь к издательству «Вагриус»: «Спасибо!» Спасибо за то, что теперь нам легче прочувствовать смысловое единство этой многосюжетной и многоголосой книги. Книги о том, как в ХХ веке можно было сохранить человеческое достоинство. Книги о красоте и силе жизни, о правах любви, человечности и поэзии, о свободе -- тысячекратно дискредитированной, оболганной, преданной и оплеванной, но по-прежнему сущей, требовательной и как воздух необходимой каждому из нас.

Благодарить за «Бестселлер» самого Юрия Давыдова как-то неловко. Ибо это значит -- благодарить писателя за то, что он есть. Такой вот -- познавший прелести ХХ века и практически (война, тюрьма, гибель друзей и близких), и теоретически (долгие годы изучения самых темных, подлых и страшных сюжетов новейшей истории), назвавший ХХ столетие веком Иуды (провокация, предательство, двурушничество -- постоянные давыдовские темы), прекрасно знающий, что «все сложнее» и «нельзя видеть мир черно-белым», и сохранивший как жизнелюбие, так и способность «отличить сокола от цапли», добро от зла, правду от подлога.

Название книги двоится. Ближе к финалу мы понимаем, что «бестселлер» -- это «Протоколы сионских мудрецов», фальшивка, споспешествовавшая чудовищным преступлениям и по сей день пользующаяся спросом. Квазидокумент, разоблачению которого много сил отдал один из любимых героев Давыдова, Владимир Бурцев, -- порождение «Иудиного духа», мутной взвеси из цинизма, своекорыстия, эгоистического самооправдания и сказки о зловещем, во всем виновном враге. «Протоколы...» не только призыв к погрому, но и свидетельство человеческой деградации, страшное обвинение «веку Иуды». Признать победу «бестселлера» -- признать поражение человека. Противовесом зловещей анонимности «Протоколов...» может стать лишь личное духовное усилие. Им и создан настоящий «Бестселлер».

О «Бестселлере» не раз говорилось: лучшее в романе -- автобиографические фрагменты. Дескать, про Бурцева и Азефа, Джунковского и Сталина, Тихомирова и Лопатина, эсеров и шпиков, чекистов и апостолов, литераторов и бомбистов, Париж и Иудею, Питер и Лондон тоже, конечно, интересно, но главное -- судьба повествователя. Мне тоже кажется, что книга много потеряла бы, если б автор «убрал» себя, свое прошлое, свои страсти и вкусы, свою позднюю -- такую счастливую и так одухотворенно написанную -- любовь. Но ведь не было бы ни судьбы писателя, ни его прозы, ни его живого и обаятельного лица без давыдовского интереса к другому -- злодею, подвижнику, помещику, провокатору, моралисту, пьянице, тирану, отцу семейства, работяге, чиновнику... Всякая личность -- притягательная тайна. Ибо сама жизнь таинственна и -- при всех пригорках-ручейках -- прекрасна. И свидетельством о жизни в любой жестокий век может быть не пасквиль, не разоблачительный «протокол», не кипа доносов, а слово поэта.

«Гони обиды прочь. Глядись не в зеркала, они тебе соврут. Гляди-ка в окна. Своим усердием хозяйки сообщают стеклам блеск живой -- так мой поэт еще недавно сообщал простым словам. Ну, хорошо. Теперь ты медленно и плавно разведи-ка створки вправо, влево, вправо, влево. Возникнут отраженья: крыльцо, скамья, большая бочка для дождевой воды, клумба. И встанет Сад». Упомянутый (и вольно процитированный) поэт -- Рильке, что случайно присел рядом с Бурцевым на скамейке в Люксембургском саду. Следующий абзац уносит нас в тот сад, что некогда чаровал не героев, но автора. И испытав легкое головокружение, понимаешь: ты тоже был в этом саду. Все, что случилось с Давыдовым и его героями, прямо до тебя касается. Ты тоже из персонажей «Бестселлера», автор которого умеет широко распахивать окна. Так, что становится видно во все концы света.