Чертог дома Пашкова сиял. Гремели не хоры (хотя какая-то музычка играла), а ведущий церемонии награждения Михаил Швыдкой. Номинанты премии «Большая книга» в азбучном порядке восходили на сцену под шелест «объективной» информации об их деяниях и свершениях, перемежаемый шуточками экс-министра культуры. Последним -- к черту алфавит, если еффект предполагается! -- выкликнули Виктора Пелевина, дабы конферансье мог оттянуться в связи с его стопроцентно предсказуемой неявкой. И Швыдкой сюжет отработал, дабы потом еще дважды к нему вернуться. Маэстро вообще был неистощим. Он темпераментно перекликался по телемосту с председателем сидевшей в соседней комнате счетной комиссии Ириной Барметовой, которая с не меньшим остроумием сообщала, что скоро, скоро, скоро мир узнает имена лауреатов. Он озадачивал изысканными вопросами награждантов, почтительно аттестовал вручантов, разыгрывал с ними надлежащие скетчи, нахваливал мудрость организаторов «Большой книги», призвавших для раздачи наград руководителей телеканалов: Смотрите, как много у нас сегодня телекамер! Камер и впрямь было много, что явно бодрило "культурного революционера!", победно орлящего в родной стихии.

Для начала объявили итоги народного голосования и при помощи представляющего «Газпром» Олега Сусуева вручили статуэтки сочинителям, снискавшим любовь читающих масс. Третьим тут оказался Михаил Гиголашвили («Чертово колесо»), вторым -- Евгений Клюев («Андерманир штук»), первым, как и следовало ожидать, Пелевин («Т»). Швыдкой снова комиковал. «Абличительно» по форме, заискивающе -- по сути. Затем был объявлен лауреат премии «За честь и достоинство», о чем позволю себе рассказать ниже. Наконец Барметова с экрана оповестила зал, что подсчет закончен, а коллективный разум голосовавших выявил совершенно неоспоримых триумфаторов. Ибо разрыв между третьим призером и сочинителем, занявшим четвертое (не оплачиваемое) место составляет полторы сотни с гаком голосов.

Третью премию снискал Пелевин. Это позволило Швыдкому подухариться над насельником Внутренней Монголии в третий раз. Симпатизанты великого затворника почувствовали, что правда есть и на земле, то есть в косной интеллигентско-либерально-литераторской тусовке, которая столько лет травит-давит-в-гроб-вгоняет (не премирует) бесстрашного и мудрого изобличителя всемирной лажи. (Увы, правда частичная: полной она станет, когда Пелевину преподнесут все «большекнижные» и прочие премиальные гостинцы разом.) Я в очередной раз оценил продуктивность пелевинской литстратегии: поглумиться над Толстым и его трагическим уходом к юбилейной дате -- ход не менее разумный (издательски и премиально перспективный), чем сложить к этой годовщине добросовестную, аккуратную, бегущую как черт от ладана, каких-либо концептуальных крайностей (да и концепции вообще) книгу (монтаж мемуаров и документов, оркестрированный благонамеренными трюизмами) об этом самом уходе (ну и о Толстом вообще, а также о Софье Андреевне, дочерях-сыновьях, Черткове и прочих фигурантах «занимательного» сюжета). Так поступил Павел Басинский, чье сочинение «Лев Толстой: бегство из рая», резко актуализированное юбилейным контекстом и с завидной энергией продвигаемое могучим концерном «АСТ», удостоилось премии первой. Доброжелатель скажет: Дорого яичко к Христову дню. Угрюмый завистливый Зоил каркнет: конъектура! По существу их оценки будут тождественны. Работа Басинского вне сомнения полезна (записки Маковицкого и прочий «строительный» материал премированного читали немногие, а «интересно» про Толстого -- и особенно про графиню, что «бежит пруду изменившимся лицом» -- очень даже многим), но в ней нет и намека на личную страсть, завороженность героем, проблемность и энергию поиска, что искрили в каждом абзаце написанной Басинским несколько лет назад биографии Горького. Без которых никакой «большой книги» получиться не может. Между определениями «большая» и «полезная» (пусть с уточнением «и приятная») -- дистанция огромного размера. Что же до одновременного премирования Басинского и Пелевина, то, по-моему, это не знак «широты и толерантности», а свидетельство нашего стремительного одичания, изничтожения самого понятия о каких-либо ценностях, кроме, разумеется, материальных и неразрывно с ними связанных медийных. И не имеет никакого значения, явилось ли это оскорбительное совпадение плодом чьих-то манипуляций или рождено нашим «коллективным бессознательным». Последнее, на мой взгляд, только хуже.

Фарсово постыдная рифмовка первой и третьей наград заставила меня оттянуть информацию о второй премии. Ее получил любимец экспертов «Большой книги», отстоявший четыре года в очереди за этой наградой Александр Иличевский. Его роман «Перс», по слухам, был основательно сокращен, но и после злокозненных вивисекций (помешавших бедному редактору выправить слог, местами -- разболтанный, местами -- скуловоротно канцелярский, и заставить автора чуть-чуть подумать о композиции, завершении сюжетной линии рассказчика и его психологии) остался «большой книгой» в простейшем смысле слова. Да как иначе, если сочинитель то разливается многостраничными ветвящимися лианобразными метафорами описания, то вбухивает в текст множество полезнейших сведений о нефти, Хлебникове, происхождении жизни, Стеньке Разине, 26 бакинских комиссарах, соколиной охоте, Нобеле, тюльпанах, иранской революции и прочих не менее занимательных материях. Электрический Интернет отменно помогает превратиться, по слову Маяковского, «не в Толстого, так в толстого». Иличевскому это удалось. Что и оценила Литературная академия. Коли нет вкуса к прописным истинам, что ж думать о прописных литерах.

При таком раскладе следовало ожидать, что премию «За честь и достоинство» вручат Л.Н. Толстому. Но не только у него в этом году юбилей. А потому премировали А.П. Чехова. Деньги предназначены на издание сборников «Чеховиана», которые готовит Чеховская комиссия РАН, а выпускать должно бедствующее академическое издание «Наука». Гип-гип-ура! Великое государство не в состоянии обеспечить издание работ о писателе, который почитается национальной гордостью, даже в его юбилейный год. Найден блистательный выход -- «наградить Чехова», отняв премию «За честь и достоинство» у ныне здравствующих писателей. Или таких в России больше нет? Все мэтры уже получили «пенсии»? Ну а «молодые» (до семидесяти пяти?) пусть еще подоказывают, что они «вклад вносят», литературе служат и пишут не для того, чтобы барину понравиться... Коли так, следует иметь в виду, что «честь и достоинство» были присущи не одному Чехову. И трудности с изданиями не у одних чеховедов. (Коли на то пошло, отнюдь не самые сильные позиции сейчас занимающих. Мягко говоря.) Может, тоже голосовалку запустим: Жуковский, Пушкин, Баратынский, Гоголь, Фет, Блок... (перечисляю тех классиков, научные издания которых еще как требуют финансовой поддержки). А «честью с достоинством» ни Толстой обделен не был, ни Достоевский, ни многие иные ушедшие русские писатели как «первого», так и «второго» ряда. Может, оптом? Шестой том словаря "Русские писатели. 1800--1917", между прочим, в очень трудном положении пребывает. Там, кстати, статья о Чехове быть должна. Если деньги откуда-то возьмутся. Так что "соборне" было бы не худо.

Понимали же русские писатели эти самые «честь и достоинство» несколько иначе, чем Людмила Петрушевская, сменившая на сцене отострившего Швыдкого, обукеченных номинантов и удоволенных лауреатов. Дабы потешить приступившую к фуршету публику экстравагантной шляпой, вульгарными телодвижениями и заливистым исполнением (поет все же несколько лучше, чем последние лет пятнадцать пишет) ретрошлягеров. Таким образом, сюжет «Большая книга» (2010) завершился честно и достойно. Публика быстро сметала необильные яства с фуршетного стола. Дама, почитающаяся «русским писателем», кривлялась сколь пошло, столь и безотзывно. Кое-кто, впрочем, среагировал на «Лили Марлен». Оно и понятно, и уместно: Бреет ураганным, Боже, помоги...