Найл Фергюсон. Восхождение денег. М., Corpus, 2010. Взяв в руки книгу, озаглавленную издательством Corpus «Восхождение денег», читатель соглашается на образовательный эксперимент. Автор книги, шотландский историк Найл Фергюсон задался целью обеспечить ликбез для не знающих финансовую историю человечества, утверждая, что всеобщее образование может спасти мир от части экономических катастроф. (Вероятно, поэтому британское телевидение транслировало «Восхождение» в виде сериала в прайм-тайм.) Мыслит Фергюсон в масштабах больших экономик, потому его книга вряд ли поможет спланировать семейный бюджет и уж точно не облегчит массам чтение специализированных передовиц. Он не планирует учить публику азам и не объясняет значения терминов (выяснить, кто такой Доу-Джонс, из его книжки невозможно). Отправляющемуся в тяжелый путь из глухого финансового невежества придется либо перемежать чтение «Восхождения» с подробным доступным справочником, либо, абстрагировавшись от Джонса и прочих фьючерсов, вылавливать в потоке истории денег сюжеты, доступные простым смертным. Благо таких наберется немало.

Вполне понятны, к примеру, описания разнообразных городских пейзажей, с которых начинается почти каждая новая глава. Мемфис, на главной площади которого отчаянно нуждающийся в деньгах обнаружит не только банки с ломбардами, но и пункт сдачи крови. Новый Орлеан, до сих пор не поднявшийся из руин после урагана «Катрина». Детройт, сохранивший фрески коммуниста Диего Риверы в местном институте искусств в отличие от аналогичных нью-йоркских. Исписанный граффити дикий восток Глазго, известный безжалостными ростовщиками. Появляются пейзажи в тексте, разумеется, не только ради облегченного вздоха экономически неподготовленной публики. Фергюсон просвечивает местность рентгеновским финансовым глазом: все, что мы видим, оказывается овеществлением некоторых денежных отношений. Глядя на город, Фергюсон будто читает его финансовый паспорт. Разрушения, что видны на американском побережье спустя годы после стихийного бедствия, означают крах страховой системы. Живописные трущобы, населенные индийскими париями, -- это мертвый груз некредитуемой земли, фактические владельцы которой не в силах изменить свое социальное положение, воспользовавшись простейшими экономическими инструментами. Фергюсон наблюдает мир с профессиональной маниакальностью и утверждает, цитируя древнейшие глиняные таблички с месопотамской клинописью, что даже письменность изобрели не поэты, а счетоводы. Конфедераты проиграли войну из-за неудачных хлопковых операций, французскую революцию спровоцировал английский министр-махинатор, а шаткое политическое равновесие сегодняшнего дня держит на своих рогах Кимерика, двухголовое чудище, состоящее из американцев-растратчиков и кредиторов-китайцев. Деньги оказываются причиной буквально всего, что происходило когда-либо; цель человечества -- изобретение все новых денежных инструментов и быстрое движение прочь от общества натурального обмена (страшнее которого, по Фергюсону, разве что преисподняя).

После того как отважный читатель одолеет четырехсотстраничный том более чем наполовину, его ждет печальное открытие. Тот самый автор, что в обмен на борьбу с экономической неграмотностью обещал надежду на минимальную стабильность, выбивает почву из-под ног прилежного ученика. Оказывается, рынок живет не по точным законам, а повинуется сумме иррациональных человеческих порывов и побуждений. Звон монет и шелест наличных заглушают хлопки, с которыми лопаются экономические пузыри -- агрегатное состояние денег, наиболее наглядно демонстрирующее их эфемерное, психологическое существо.

В финале с теории и истории Фергюсон переключается на язык и анализирует метафору эволюции, примененную к экономическим реалиям (кризис в таком случае оказывается чем-то вроде падения крупного астероида в стадо расслабившихся диплодоков с Уолл-стрит). Тогда как куда более интересно было бы рассмотреть связь разговоров о деньгах с темой телесного разрушения. Сама книга изобилует классическими «лихорадит» и «при смерти», что сближает игру на бирже в сознании читателя с дежурством в малярийной палате. К тому же если наблюдение за развитием биологических видов от инфузории к человеку еще способно сохранять у кого-то иллюзию прогресса, то усложнение финансовых институтов, в частности в нашей стране, не способствует торжеству разума слишком уж очевидным образом.

Во всемирной денежной летописи Фергюсона Россия появляется дважды. Автор упоминает два разрушительных кризиса: революционный, семнадцатого года, и дефолт конца 90-х, из-за которого сгорела в остальном безупречная инвестиционная система, разработанная премированными Нобелем экономистами компании LTCM. На финансовой карте британского историка РФ выглядит отдаленной провинцией, способной изредка основательно испортить жизнь центру. В подобном положении можно было бы усмотреть нечто романтическое, как если бы Фергюсон слышал о тютчевской особенной стати, отведи он России хоть страницей больше, ее плановой экономике, пирамидам, реформам или сырьевым имперским амбициям. Однако нет. Он охотнее приводит примеры из истории Китая, Америки, Аргентины и крошечных Нидерландов. Еще в 2005 году газета Telegraph публиковала статью Фергюсона, где между признаниями в русофилии и любви к Шостаковичу он настойчиво проводил параллели между Россией путинского периода и Веймарской республикой, прилагая экономические доказательства. В «Восхождении денег», написанном три года спустя, он уже не занимается тревожными аналогиями. По российскому вопросу Фергюсон высказался четко. Эти позиции его больше не интересуют.