В этом году спектаклей любимца Авиньона, бельгийского режиссера Алена Плателя, было в программе целых два. В первые дни одной из приманок для приезжающих театралов была «Гордения» -- удивительное документальное шоу, героями которого были пожилые трансвеститы, реальные люди, некоторые из них никогда не выходили на сцену, а были, к примеру, клерками. К финалу фестиваля приберегли пять показов посвященного Пине Бауш спектакля Out of context плателевской труппы Les ballets C de la B. Спектакля танцевального, хотя это представление, где смешана драматическая игра, акробатика, пение и т.д., многие откажутся называть танцем. Впрочем, то же самое было и со многими постановками Пины Бауш.

Спектакль играли в открытом дворе лицея Сен-Жозеф, молодые танцоры, одетые в свою обычную одежду, выходили по одному прямо из зала и, не торопясь, начинали раздеваться. Оставшись в купальниках или плавках, брали из лежащей на полу стопки розовую простыню и, завернувшись в нее, разбредались по пустой площадке. Спектакль начинался очень медленно: полуголые люди принимали странные позы, задумчиво перемещаясь по сцене, между кем-то ненадолго возникали взаимоотношения -- они обнюхивали, ощупывали, обхватывали друг друга, и пары снова распадались. Это было знакомство. В телах танцоров не было ничего особенно прекрасного, никакого танцевального совершенства -- обычные молодые люди, но их нервные и конвульсивные движения, свивающие тела жгутом, вяжущие из них узлы, пугали и восхищали. Герои были похожи на жильцов дома скорби, чьи изломанные, судорожные движения и кривая мимика неконтролируема, а реакции алогичны. Это выглядело смешно и страшно, но больше смешно и одновременно трогательно, поскольку в каждом из них, сосредоточенно, в самых немыслимых позах изучающих свое или чужое тело, было детское простодушие, доверчивость и открытость. Никаких прямых цитат из спектаклей Пины Бауш в посвященной ей постановке вроде бы не было, но то, что она вдохновлена Пиной, было ясно, и кто-то из коллег вспоминал, что похожее чувство испытал двадцать лет назад на гастролировавших в Москве «Гвоздиках».

Меланхолическое начало постепенно набирало обороты, как глыба, катящаяся с горы. Фаза знакомства, микротанцев в попытке пристроиться к музыке, перешла в бешеную дискотеку с караоке. Коллективный танец шел под бодрую драм-машину, где каждый время от времени выходил к микрофону с фразой из какой-нибудь знаменитой старой песни от Боба Марли No Woman, No cry до репертуара когда-то любимой школьницами группы Aqua. Крещендо наступило со сладкой восточной попсой «Аиша», которую зал встретил хохотом и тем же восторгом, с каким пели и отплясывали раздетые, как на пляжной дискотеке, умалишенные.

Бурное веселье обрывалось, уставшие герои укладывались прямо на сцене, укрывшись своими розовыми простынками, как детсадовцы. Тут снова из зала к ним на сцену выходили две молодые мамы с младенцами -- годовалых малышей ненадолго усадили среди отдыхающих, и тихие дружелюбные крошки показались неожиданно взрослыми среди героев, гримасничающих и неловко машущих руками, будто новорожденные. Спектакль истаивал так же медленно, как и начинался: люди разбредались по сцене, на втором этаже лицея, который служил сцене задником, загорался свет и носились тени, будто бегал персонал дома скорби. Герои меланхолически корчились, скребли и жевали микрофон. А потом один из них подошел совсем близко к публике и спросил: «Кто хочет со мной танцевать?» Из зала не сразу, но вышел парень, и почему-то показалось, что это не подсадка. Герой обнял его, положил ему голову на плечо и завернул в свою простынь. Они немного потоптались под музыку, как замерзшие сироты, и была в этом почему-то такая печаль и такое одиночество, что самые чувствительные из публики залились слезами.

Спектакль заканчивался тем, что умалишенные, надев свою прежнюю одежду, сложенную стопочками в глубине сцены, снова становились молодежью из публики. Поразительно, как сильно они при этом менялись: казалось бы, ничего, кроме ярких летних вещей, к ним не прибавлялось, но в каждом из них мы лишь угадывали прошлых героев -- одиноких и несчастных душевнобольных. С аплодисментами весь зал встал -- это нечасто бывает со снобской авиньонской публикой.

Напоследок скажу: в Авиньоне Out of context играли в последний раз -- спектакль сходит со сцены. Но обещают, что через год с небольшим его специально для Москвы восстановят: балет, посвященный Пине, обещают привезти на будущий фестиваль NET.