В этом году переименованный в «Новую пьесу» экс-фестиваль «Новая драма» прошел в рамках внеконкурсной программы «Маска плюс» фестиваля «Золотая маска». В четыре дня с трудом втиснулись читки конкурсных пьес, эскизы спектаклей, анимационный и театральный вербатим и фильмы студентов Марины Разбежкиной. Если «идеологи» «Новой драмы» и твердят из года в год про текст, его первенство и неприкасаемость, то ясно уже, что это своего рода фигура речи. Всегда было понятно, а сегодня особенно, что текст не существует сам по себе, зато его приключения в театре и кино представляют самый содержательный и увлекательный аспект взаимоотношений искусства с временем. Поэтому присутствие кино на уровне сценария Ярославы Пулинович «Я не вернусь», получившего Гран-при Конкурса конкурсов, или документальных фильмов о заводе из проекта Разбежкиной «Я -- рабочий» было логичным и убедительным. Новодрамовским людям, лет восемь подряд получавшим от театра тычки за ненормативную лексику и несовершенство драматической структуры, взаимностью ответили кино и документалистика. Они и «рулят».

Главной новацией проекта, едва не погибшего прошлой весной, оказались вечерние публичные показы так называемых «ворк-ин-прогрессов» -- эскизов будущих спектаклей, недоделанных, сырых, похожих на читки и открытые репетиции разом. Зал Центра имени Мейерхольда вмещает двести человек, и часть публики приходила на показы с купленными (правда, дешевыми) билетами. Но только на кировском «Так-то да», последняя часть которого «Дети аммиака» пермячки Любови Мульменко на 80% состояла из мата, встали и ушли несколько приличного вида женщин, а кто-то крикнул: «Ребята, вам не стыдно это играть?» По этому поводу Николай Коляда в своем блоге написал, что ждал большего скандала, ан нет, не вышло.

«Новая пьеса» впервые вытащила из подвалов «подвальные» проекты вроде «Мотовилихинского рабочего» или «Зимней войны». Конечно, на «Маску» ходит особая публика, ко многому приученная и более или менее открытая, но все же... Как часто мы слышим, что в России нет зрителя, которому был бы интересен социальный или, боже упаси, политический театр. Как часто нам говорят, что «новодрамовским» -- место в подвале и большой зал им не потянуть. Как расточительны и невнимательны мы бываем по отношению к доморощенным экспериментам, хотя ясно, что в сегодняшней конъюнктуре европейского театра именно доморощенность ценится прежде всего. Теперь ясно, что хотя бы раз в год московская публика готова смотреть и такое. И что присутствие четырех ворк-ин-прогрессов, включая «1.18» по дневникам Сергея Магнитского, показанного в первый день фестиваля в Театре.doc, оправдало с лихвой возвращение «Новой драмы» в общественный и культурный контекст.

Но это стратегия. А если говорить про чисто профессиональную сторону, про то, как театр работает с документальным материалом, то без полемики не обойтись. Она и случилась, правда, в «Живом журнале», а не на страницах газет. Но и это тоже подтверждение старой, любимой Эдуардом Бояковым идеи: и для критики «Новой драмы» нужно искать новых. Дискуссионное поле развернулось в ЖЖ, это факт. Аудитории «Новой драмы» сегодня вольготней там. И аудитория эта вышла за рамки чисто театральной.

С «1.18» понятно -- слишком был силен информационный повод, чтобы не заметить показа, сделанного Михаилом Угаровым с молодыми артистами. У этой истории будет продолжение, сейчас же очевидно, что, убрав со сцены «героя», режиссер выиграл. Выиграл, предложив рассказ о случившемся, но не показывая его впрямую. Это работает сильнее.

«Мотовилихинский рабочий» эффектно расположился в пространстве большой сцены Центра Мейерхольда, и правда, похожей на завод, но напрочь был лишен звука -- зритель слышал обрывки слов, кусочки фраз, фрагменты монологов. Даже если такова была художественная задача Михаила Дурненкова и Александра Родионова, взявшихся за «Мотовилиху» всерьез, то ее поняли немногие. Большинство же впечатлил молодой композитор Илья Ромашко, ученик Александра Маноцкова, исполнивший на трубах и гвоздях минималистические этюды своих сотоварищей по курсу Кирилла Серебренникова.

«Зимняя война» -- совместный проект Театра.doc с фестивалем Baltic Circle и программой Seeds of Imagination -- расколол публику, оставшуюся обсуждать показ (чего вообще нет в практике таких фестивалей, как «Маска»). В коротеньких пьесках Максима Курочкина, Михаила Дурненкова, Евгения Казачкова и трех финских авторов просвечивает сегодняшнее отношение молодых, как правило, людей по обе стороны от границы к неизвестной (нам, не финнам!) войне 1939 года. Оттого много комичного, дикого, антипатриотичного и жесткого в адрес и русских, и финнов. Когда честные финны высказались после показа, зал прорвало, и на секунду показалось, что иногда и у нас театр может служить детонатором чисто социального свойства.

Кировский спектакль «Так-то да», представленный московским объединением «Культ-проект» и «Театром на Спасской», оказался самой уязвимой с эстетической точки зрения работой. Борис Павлович объединил фрагменты вербатима, собранного Александром Родионовым, Любовью Мульменко, Сашей Денисовой и Максимом Курочкиным летом 2009 года в Кирове, в нехитрую композицию -- сверху повесили экран, на котором появлялись черно-белые рисунки. Актеры с разной степенью присвоения играли (местами читали) текст, а в последнем куске -- «Детях аммиака» -- возникла чистая метафизика: пьяные парни из Кирово-Чепецка увидели над мертвым озером утку, перпендикулярно поднимающуюся вверх. «Так-то да» разъярило многих. Одних якобы отстраненной позицией режиссера (питерца), который смотрит на «добрых, чудесных вятичей» как на зоопарк. Других подходом к работе с документальным материалом и актерским «оснащением». В итоге, однако, прорисовались два важных вопроса: готов ли стационарный театр иметь дело с вербатимом и в какой мере авторы чувствуют ответственность перед своими «донорами»? Если второй вопрос в общем решен нашими документалистами (фильмы студентов Разбежкиной тому яркий пример), то к первому еще придется вернуться. Благо, что «мода» на вербатим пошла по провинции.