Лев Владимирович Лосев (1937--2009) был большим поэтом, и последняя сложенная им книга -- «Солженицын и Бродский как соседи» (СПб., Издательство Ивана Лимбаха), безусловно, книга поэта. Поэтично уже ее название. С одной стороны, титульное имя не вполне адекватно свидетельствует о составе сборника, в котором помещены работы не только о двух нобелиатах, но и о многих иных писателях (от Достоевского до современников автора). С другой же стороны -- точно и выразительно передает главную мысль автора, мысль о глубинном единстве (и «домашнем» устройстве) русской литературы.

Статья, заголовок которой Лосев счел должным вынести на обложку, завершается совершенно фантастической историей, за которой следует ее иронично-печальное разоблачение. Без стеснения привожу большую цитату, которая полнится той же свободой и благодарностью бытию (и литературе как весомой его части!), которыми живы лучшие статьи и стихи Лосева.

«В одно прекрасное апрельское утро Солженицын выглянул в окно и подумал: «А черт с ней, с работой! Съезжу-ка лучше, поговорю с поэтом о хаотичности века сего и о гармонической задаче поэзии». День будний, время утреннее, движения на девяносто первой дороге почти никакого -- часа через полтора поднимался он на крыльцо Бродского.

Или нет: Бродский решил вдруг нагрянуть в Кавендиш и -- день будний, время утреннее, дорожной полиции на девяносто первой в это время нет -- домчался за какой-то час...

Таковы извечные читательские фантазии. Всем нам хочется, чтобы Пушкин с Лермонтовым гулял, чтобы Толстой с Достоевским подружились. Но «в природе-то понежнее». Прожив полтора десятилетия в соседстве, как Толстой и Фет, Бродский и Солженицын ни разу не встретились. А потом два литературных дома опустели».

Итак, ни одно прекрасное апрельское утро исторической встречей не ознаменовалось. И отношения Солженицына с Бродским были совсем иными, чем у не только соседствовавших, но и умевших друг друга точно слышать Толстого и Фета. (Стоит отметить изящество построенного Лосевым четырехугольника; параллель Толстой -- Солженицын давно стала привычной, но сближение Фета с Бродским, сперва озадачив, потом поражает проницательностью и свежестью -- здесь открывается яркий и чреватый неожиданностями историко-литературный сюжет.) Вроде бы должно запечалиться, минорная нота в лосевском тексте слышится вполне ясно, но доминируют в лирической концовке глубокой статьи все же не меланхолия и не насмешка над прекраснодушными мечтаниями (по)читателей Солженицына и Бродского. Дело в том, что хотя встречи и не случилось, но соседство двух писателей было отнюдь не только «географическим». Анализируя напряженные и резкие суждения Солженицына о Бродском, Лосев позволяет увидеть то, что обычно ускользает от читательского внимания, -- захваченность Солженицына поэзией Бродского. Вникая в не слишком выстроенные соображения Бродского о Солженицыне, Лосев выделяет самое в них существенное -- размышление о том, почему Солженицыну «удалось невозможное -- создать текст, адекватный невообразимому размаху зла, учиненному Советским Союзом: «У него хватило эстетического -- как это ни парадоксально -- чутья отказаться от «чувства меры», воспитанного в нас литературой девятнадцатого столетия».

Безусловно, четыре статьи о Солженицыне и целая сюита работ о Бродском доставят чистую радость всякому ценителю словесности. Но ими список побед Лосева не исчерпывается. В статье «Нелюбовь Ахматовой к Чехову» он остроумно отводит разнообразные трактовки этого странного чувства, дабы в финале указать на его иррациональную природу, возможно, обусловленную «неврозом влияния» (предложенная Харальдом Блумом и ставшая довольно влиятельной концепция литературной эволюции в данном случае, кажется, «срабатывает»). Очень важны работы о Пастернаке -- статья «Бедствие среднего вкуса» (заголовок закавычен, это суждение Юрия Живаго о его интеллигентных друзьях, которое Лосев делает одним из ключей к великому роману, до сих пор худо воспринимаемому наследниками Гордона и Дудорова) и рассказ о посещении Пастернака в Переделкине троицей юных стихотворцев -- «29 января 1956 года». Боюсь, что перечисление «удач» обернется копией содержания. Загадочный фрагмент «Задонщины», пушкинское словосочетание «печальная симметрия», пейзажи Достоевского, присутствие Достоевского в поэзии Ахматовой, переносы Цветаевой... Маяковский, Булгаков, Шварц, Глазков... отец автора -- Владимир Лифшиц, придумавший английского поэта Джемса Клиффорда, дабы явить в подцензурной советской печати свой страшный военный опыт, друзья и сверстники отца, друзья самого автора -- Михаил Красильников, Евгений Рейн, Юз Алешковский... Единство, родство, соседство... Читая и перечитывая Лосева, поневоле подумаешь: а может, в одно прекрасное апрельское утро Солженицын все же направился в гости к Бродскому, да только разминулся на девяносто первой дороге с поэтом, который как раз об эту пору ехал к автору «Красного колеса»?