Традиционный зимне-каникулярный фестиваль «Возвращение» (в этом году четыре марафонских концерта с 6 по 12 января) собирает аншлаги не потому, что ничего сколько-нибудь существенного в это же время не происходит. И не только потому, что круг исполнителей отображается в зале кругом почитателей. На 13-м по счету фестивале уже понятно, что многие его некогда «молодые» участники теперь выходят на сцену в статусе кумиров и востребованных на разных сценах сольных и камерных музыкантов. К тому же другую подобную концентрацию программной мысли, музыкального разнообразия и камерного качества трудно обнаружить в филармоническом быту: при всей его насыщенности собственно музыкальная искусность в нем существует более размыто.

Важный смысл «Возвращения» теперь уже не только в том, что музыканты, уезжавшие учиться и зарабатывать ангажементы на Запад, могут играть и здесь, при этом фестиваль для некоторых становится стартом местной карьеры. Принципиально, что за последние годы «Возвращению», кажется, удается создать контекст, в котором событием становятся собственно интерпретации, без какого-либо дополнительного информационного повода.

Так, по традиции финальный «Концерт по заявкам» заканчивается сочинением по специальному заказу фестиваля (в роли исполнителей фестивального заказа уже выступали Леонид Десятников, ТПО «Композитор», Брайан Ирвайн и другие). Но в этом году со спецзаказом не получилось, и последним номером фестиваля стоял Второй фортепианный квинтет Брамса.

Он закрывал концерт, длившийся к тому моменту уже три часа, в течение которых было много необычайного: бетховенская Соната для валторны и фортепиано, Маленькая соната Хиндемита для виоли д'амур и фортепиано (на полузабытой родственнице скрипки -- Роман Минц) и еще несколько прихотливых названий в нетривиальном перечне авторов (Богуслав Мартину, Томас Адес, Дебюсси). Второе отделение концерта с его Шуманом («Фантастические пьесы» для виолончели и фортепиано) и Брамсом на вид словно оазис романтического консерватизма. Но все понимали, что главное состоится именно тут. Борис Андрианов сыграл Шумана так, что публика не могла вздохнуть. Феерический звук и быстрая нежность трепетного высказывания в идеальном ансамбле с Александром Кобриным (вообще не вдруг можно предположить ансамбль между суховато-волевой манерой победителя фортепианного конкурса Клайберна и страстной, не лишенной, впрочем, игривости, речью Андрианова) занимали зал коротко, но послевкусие все еще длится.

И вот, наконец, квинтет. Состав в духе того, который сорвал овации 8 января в «Форельном» квинтете Шуберта, или того, который 10 января с редкостной ясностью озвучил струнный Квинтет Брукнера. Во всех трех случаях и со всеми вариациями составов это dream team. Интригу Брукнеру, уверенно проведенному Минцем на первом пульте (кажется, исполнение этого квинтета было его личным страстным желанием), на втором придавала известная солистка Алена Баева, дебютантка «Возвращения» (так же как альтистка Юлия Дейнека), продемонстрировавшая замечательную ансамблевую чуткость. «Форельный» квинтет, кроме вышеназванных дам и еще Андрианова и Степина, тонировал своим выразительным пианизмом Рэм Урасин.

В обычной строгой биографии всегда много играющего на «Возвращении» альтиста Максима Рысанова в фестивальном буклете сказано: «В 2008--2009 году И. Брамс приблизился к его мировосприятию». Там еще много такого спрятано на вид в шаблонных биографиях участников. В данном случае сказано точно не зря. К мировосприятию других участников квинтета И. Брамс, вероятно, тоже приблизился совсем вплотную, к кому-то раньше, к кому-то позже. По крайней мере совершенное «мироощущенческое» и звуковое согласие превратило квинтет в 40 минут не стихающего предельного напряжения, то спрятанного, то взрывающегося, то обещающего выдох-развязку, то сообщающего о невозможности ее и безнадежности. Эту невероятную красоту (может быть, только на миллиграмм более мужественно-мускулистую, чем в идеальнейшем из миров) выстроили и вынесли вместе с Рысановым еще скрипач Борис Бровцын, виолончелистка Кристина Блаумане (ее ансамбли с Рысановым вообще всегда красивы и безупречны) и Екатерина Апекишева, чей пианизм открыто сообщает о школе, свободе и крепости рук и духа. И тем собирает партнеров в мощную силу. Вообще эти большие романтические ансамбли (так же как некоторые маленькие вроде фантастического Шумана от Андрианова--Кобрина) просятся на отдельную пластинку. Такую прямолинейную, вообще не концептуальную. Просто собрание романтических интерпретаций, вариантов, составов, названий, смыслов, звучаний из фестивальных программ разных лет. Многие такие события очень долго помнятся (как Первый фортепианный квартет Форе на прошлом фестивале).

Очевидно, что многие слушатели фестиваля признательны ему за изящество содержания и огромное количество раритетной старой и новой музыки, за программный европеизм (в четырех концертах 13-го фестиваля -- шесть российских премьер: Томаса Адеса, Георга Пелециса, в другой версии прозвучавшего, впрочем, за несколько дней до Нового года в концерте Марка Пекарского, Целестина Арста, Глена Гульда, Елены Лангер, Джачинто Шелси).

Но не меньшая ценность -- выраженная романтическая линия (а в идеале еще и такой релиз). В ней тоже слышен своего рода мотив «возвращения»: скажем, публике -- музыки, которую она знает и забывает, любит и не выносит, в виде не консервированного, но искусного и живого высказывания.