Театр, ранее называвшийся «Русским камерным балетом», а с недавних пор обретший в титуле имя своего менеджера (теперь -- «Балет «Москва» Николая Басина»), выпустил на сцене Дома музыки премьеру -- оригинальную постановку своей бывшей танцовщицы Елены Фокиной "Беловодье".

Спектакль замкнут в круг из стульев, на которых артисты сидят вперемешку со зрителями, что с первой секунды задает весь необходимый при этом ассоциативный ряд замкнутого пространства, общины, арены, лобного места и связанных этнически-сакральных параллелей с большинством постановок, аналогичных "Весне священной". Впечатление усиливается и тем, что еще до начала спектакля в центре очерченного таким образом круга бродит одинокая девчушка ("избранница" -- разместил ее я в привычной системе координат), то ли жалобно, то ли настороженно, исподлобья зыркающая на рассаживающихся по местам зрителей. После того как на два оставшихся места в круге загоняют парочку из партера, круг замыкается и повисает тишина.

Через мгновение под индустриальный шум к одинокой фигурке в центре начинают липнуть-толкаться другие танцовщики, сбиваться в единый клубок, который бессмысленно кружится по сцене, выталкивая-притягивая отдельные тела и части тел. Эта напряженная молчаливая кутерьма напоминает то ли стадо овечек, то ли толпу в транспорте. Транспортные ассоциации усиливает один персонаж с гвоздичками в кулаке, который периодически поднимает их над головами, дабы не раздавили (впрочем, и этот вскоре куда-то потеряет свой "маячок" и станет неотличим от других).

Из клубка время от времени вылетают отдельные фразы, которые скорее всего обращены к каким-то ожиданиям-чаяниям этой общины. Впрочем, разобрать отдельные голоса, как в любой толпе, возможным не представляется, и потому у них -- то ли "Там горы", то ли "Там воры"... И все попытки вычленить говорящие губы безоговорочно проваливаются.

В какой-то момент то ли под действием индивидуальных воль, то ли вопреки им клубок разваливается на отдельные молекулы-тела, и они, лишенные гравитационной поддержки общины, начинают валиться на землю. Все же не падают, подхваченные соплеменниками, пары меняются, тела вьются, руки скрещиваются, но сломанное уже не слепится. И тела-молекулы начинают обретать самостоятельную траекторию, вспыхивают микросоло, микроотношения, секундные, чтобы исчезнуть навсегда. Общность сближается, чтобы похлебать супчик, но тут же вновь расходится по своим стульчикам. Парни сцепляются время от времени в мини-соревнованиях и взлетают группками и поодиночке в бесформенных подскоках, среди них даже возникают отдельные смельчаки, способные на целые куски связного текста, они рвутся, их не пускают девушки-наседки. Жизнь продолжается, но так и не обретает форму ни в общине, ни в индивидуальном существовании, все происходит на критическом надрыве, как будто тела совершают последнее волевое усилие, чтобы умереть навсегда.

Название спектакля "Беловодье" пытается отправить зрителя в райскую землю из старославянской мифологии, однако г-жа Фокина, отдав должное первоначальному замыслу бойким ситчиком вневременных подолов в пол у девушек и бесформенными портками и рубашками у парней, безоговорочно помещает их в мир персональной рефлексии, взращенной явно на современной европейской почве. (Хореограф шесть лет проработала в Бельгии, в труппе Вима Вандекейбуса.) Этому в немалой степени способствует музыкальный ряд Иво Вангервена, соединяющий индастриал с гитарным блюзом, создающим атмосферу "Мертвеца" Джима Джармуша или американских фильмов Вима Вендерса.

Действие спектакля развивается пульсирующей болью от монотонного (как монотонна повседневность каждого из нас) разворачивания одного состояния к резкой смене другим состоянием. Г-жа Фокина не экономит сценическое время, давая возможность до предела насладиться каждым из этапов хождения по мукам, умело балансируя на грани скуки. При этом хореограф не чужда чувству риска (засыпав, например, сцену, на которой работают босоногие танцовщики, осколками разбитых тарелок из-под похлебки). То же ощущение щедрости жеста создает работа с танцовщиками, которых хореограф то смело сваливает в кучу, то расталкивает по периметру сцены. И эта избыточность задает поэтический ряд спектакля. А также надежду на формирование индивидуального хореографического языка у автора. Для себя отметим -- следить дальше.