Год Франции в России, в честь которого выпустил первую премьеру сезона Большой театр, отмечает и театр имени Станиславского и Немировича-Данченко: на Большой Дмитровке начался «французский октябрь». В ближайшие две недели поставлены в репертуар «Вертер» и «Кармен», «Кафе «Сократ» и «Эсмеральда» (то есть четыре оперы французских композиторов, ибо «Кафе» представляет собой вечер из двух одноактовок, и один балет российского хореографа, 60 лет назад пересказавшего в танце парижский сюжет). Начался же этот фестиваль с «Жизели» -- в старинном балете выступил Матье Ганьо.

Эталоны мер и весов хранятся, как известно, во Франции (в Севре, в предместье Парижа). Эталон балета хранится там же, но в центре города, в Парижской опере. Балет в наше время разнообразен и рассредоточен, вещи любопытные и замечательные могут происходить в Москве и Нью-Йорке, в Милане и Буэнос-Айресе. Но и Москве, и Нью-Йорку периодически следует показывать французский балет -- просто чтобы гордые и богатые театры помнили, что такое балет образцовый.

Именно эталон классического танца предъявил Москве этуаль Парижской оперы Матье Ганьо («этуаль», то есть «звезда», -- не комплимент, а стандартное название строчки в штатном расписании, высшая ступенька карьеры). История на сцене Музыкального рассказывалась все та же, ей уже 170 лет: юный граф, переодевшись крестьянином, навещает молоденькую поселянку, а когда выясняется, что он именно граф (и о законном браке речи быть не может), девушка сходит с ума и умирает. Раскаявшийся аристократ приходит ночью на могилку -- и чуть не становится жертвой привидений-виллис, злобных девиц, умерших до свадьбы. Защищает же его, простив недавний обман, привидение родное и любимое, но, понятное дело, остаться после рассвета с ним не может, исчезает обратно под землю.

Роль главной героини в этот вечер досталась Евгении Образцовой (балерина Мариинского театра в этом сезоне стала постоянной приглашенной звездой Музыкального, можно надеяться на ее регулярные визиты в Москву). Они с Ганьо разыграли этот сюжет с таким взаимопониманием, взаимодополнением, будто уже лет пять танцуют вместе (а у них было всего четыре репетиции). Образцова, одна из самых нежных питерских балерин, в этот раз акцентировала простодушие своей героини. Не грядущее романтическое привидение, никаких преждевременных надломов, ожиданий мрачной участи, что часто обозначают танцовщицы. Живая радость, сияющие глаза, непосредственность -- и даже виртуозная диагональ рондов, исполненная безупречно, кажется пустяковой игрой в классики, будто из клеточки в клеточку по дорожке прыгает. Рядом именно с такой Жизелью граф Альберт в исполнении Ганьо -- аристократ до кончиков пальцев, будто шпагу проглотивший (гибкий, но стальная основа чувствуется) -- снисходителен и весел. Он с радостным удивлением смотрит на крестьянские танцы («ой, ну надо же, как эти пейзане развлекаются»), он галантен, он беспечен... и так чужд этой милой деревеньке, что даже вопроса не возникает о том, могут ли у молодого человека быть какие-то обязательства по отношению к этой девушке. Ганьо обозначает дистанцию -- ту невидимую дистанцию, что была меж аристократами и деревенскими жителями в давние времена. Наши танцовщики -- лучшие из них -- изначально ориентируются на романтическую традицию: происхождение неважно, важно качество человека. Предполагают сразу, что Альберт поступает нехорошо. Ганьо прорисовывает более древний пласт -- то, что этому графу в голову не приходит считать свои поступки в чем-то неправильными.

Замечательная чистота танца (когда виллисы начинают стараться затанцевать Альберта до смерти, Ганьо взлетает над сценой в антраша совершенно безукоризненных -- заснять на видео и отправить в Севр!). Замечательная продуманность роли (от объяснения товарищам-аристократам, куда он подевался, когда все его искали, -- у нас артисты показывают руками над головой что-то невнятное «а, замечтался», Ганьо жестом натягивает невидимый лук -- «у нас же охота, я охочусь!»). И вот эта прямая осанка, что не исчезает ни в каких обстоятельствах -- даже перед строем грозных виллис он лишь обозначает почтение их могущественной предводительнице, но не пытается просить о пощаде.

Кордебалет Музыкального театра работал на спектакле внятно и пристойно; предводительницей виллис была Мария Семеняченко, и она точно прописала все, что нужно в роли, -- и надменность карающей силы, и секундную растерянность, когда выясняется, что есть власть сильнее ее власти -- Жизель может защитить любимого. Неудачным было лишь выступление пары дебютантов в крестьянском «вставном» па-де-де -- танцы топорные и угловатые, будто театр специально уничижался, мол, смотрите, уважаемые гастролеры, мы сами ни на что не способны (что неправда). Начался «французский октябрь» на Большой Дмитровке славно. Галломанам можно рекомендовать не оставить своим вниманием и оперу.