Главный вдохновитель и организатор Дней балета в Гамбурге Джон Ноймайер в этом году, когда один из важнейших балетных фестивалей мира проходил в тридцать шестой раз, дал ему название «Размытые миры». В качестве главной премьеры феста он поставил два балета, посвященные Японии, пригласил на гастроли в Гамбург японскую труппу «Токио балле» с балетами Бежара «Бугаку» и «Кабуки» и финальный гала-концерт составил так, чтобы все номера были так или иначе связаны с Востоком.

На самом деле две премьерные одноактовки не совсем новинки -- Ноймайер уже ставил «Семь лунных хайку» и «Сезоны -- Цвета времени» для «Токио балле»: первый в 1989 году, второй в 2000-м. Сейчас он объединил два балета вместе, и танцует их, естественно, его собственная труппа, артисты Гамбургского балета. Хотя в третий день премьеры в «Семь лунных хайку» вышли солисты «Токио балле» в трех центральных партиях, заменив гамбургских артистов. Замена была неравнозначная, тягаться с замечательными местными премьерами Александром Рябко и Тьяго Бордином они не могли. Публика, за время фестиваля еще больше полюбившая Страну восходящего солнца, горячо аплодировала японцам, но между собой люди шептались, что свои артисты выглядят убедительнее и харизматичней.

Возраст «Семи лунных хайку» очень виден -- этому балету как никак 21 год. Он наивен и нарративен. Выстроены «хайку» очень просто: японский артист читает по трансляции семь стихотворений о луне, а артисты силами танца рассказывают свои истории, плетут взаимоотношения, вспоминают о прошлом, думают о будущем. Музыка к балету взята из наследия европейских композиторов, поэтому, не будь на сцене типичных японских миниатюр и голоса из транслятора, истории эти могли бы восходить к любой культуре. «Хайку» -- красивая зарисовка, не более того.

А вот история балета «Сезоны -- Цвета времени» посложнее. Как только композитор Ханс Цендер выпустил в свет в 1993 году свою фантазию для тенора и маленького оркестра по мотивам «Зимнего пути» Шуберта, Ноймайер загорелся идеей поставить какой-нибудь балет на эту музыку. Венских романтиков в чистом виде хореограф не приемлет, а вот это цендеровское переложение главного трагического высказывания Франца Шуберта волновало его нешуточно. Мысли о Японии возникли как-то сами собой -- говорящая устами лирического героя природа в «Зимнем пути» сблизила на миг немецкую и японскую традиции. И как раз вскоре Ноймайер получил приглашение из «Токио балле» поставить для них одноактный балет. И хотя Японии как таковой в виде кимоно, традиционной музыки и прочего в спектакле нет, она незримо присутствует в нем. После японской премьеры, где Ноймайер использовал «Зимний путь» Цендера лишь частично, через год последовала гамбургская премьера. Это был полновесный полуторачасовой песенный цикл Шуберта--Цендера «Зимний путь» -- также назывался и балет. Главную роль в нем танцевал гамбургский танцовщик, японец по происхождению Юкичи Хаттори. Сам Ноймайер выходил в спектакле в роли эпизодической, но концептуально важной, роли шарманщика, который появлялся в финале балета. «Зимний путь» был отчасти посвящен трагическим событиям в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года. Хаттори вскоре уехал танцевать в Канаду, и поставленный на него абсолютно авторский спектакль выпал из репертуара. И вот теперь «Зимний путь» вернулся в первоначальном образе «цветов времени».

Лирический герой (Ллойд Риггинс) путешествует во времени, вернее по временам года. В основном он вспоминает себя, каким он был зимой, весной, летом и осенью. Понятно, что это не конкретные зимы и лета. Воспоминания героя воплощает молодая и прекрасная дева (Анна Поликарпова), а в роли Времени наворачивает круги по сцене мрачный человек в черном (Карстен Юнг»). Три танцовщика -- Дарио Франкони, Томас Штурман и Александр Труш -- поочередно подменяют главного героя.

Не знаю, каким был этот балет в Японии десять лет назад, но в Гамбурге он превратился в настоящий ностальгический триллер. Гамбургская труппа сегодня находится на грани перемен и явной смены поколений. Тридцатипятилетние и сорокапятилетние танцовщики -- ярчайшие звезды и уже, увы, патриархи гамбургской сцены -- собираются уходить, слава богу, пока не все. Крайне редко выходит на сцену Ллойд Риггинс, а без него так трудно представить Гамбургский балет. А Анна Поликарпова вернулась после рождения сына в такой блестящей форме, что ей не нужно завидовать себе самой десятилетней давности. Видеть их -- Ллойда и Анну, танцующими вместе снова, -- наваждение. Они танцуют в «цветах времени» себя -- свою молодость, свои совместные театральные приключения и переживания. Они не пафосные -- они настоящие, живые люди, такие, о которых ставит свои спектакли их бессменный шеф Джон Ноймайер.

Не все на фестивале было посвящено Японии, впрочем, тема «размытых миров» и не предполагала жестко заданных географических границ. Тут показали и другую премьеру этого сезона -- балет «Орфей» на музыку Стравинского и Бибера, который Ноймайер ставил на Роберто Болле, этуаль «Ла Скала». Однако во время репетиций в ноябре артист повредил связки и выбыл из состава. Эстафету подхватили Отто Бубеничек и Александр Рябко, первому из которых достался фестивальный «Орфей». Этот новый балет трудно назвать особенно удачным, поскольку досада хореографа по поводу отсутствия Болле все-таки сказалась. Настроение балета настолько минорное благодаря музыке Стравинского для одноименного балета Баланчина, да и от музыки Бибера -- этого зальцбургского Орфея -- веет лишь замогильным холодом. Орфей превратился у Ноймайера в гастролирующего скрипача, который по молодости еще не так успешен и подрабатывает «скрипочкой» на гамбургской улице красных фонарей -- Рипербане. Там же он встречает свою Эвридику и там же ее насмерть сбивает машина. Проститутки утешают музыканта, но он не поддается -- хочет идти за Эвридикой в потусторонний мир.

Сцены в царстве теней особенно удались Ноймайеру. Он поместил Орфея с одной стороны полупрозрачной стены, а Эвридику -- с другой. Танцы с тенями получились красивые. Финал классический -- Эвридика, на которую Орфей вопреки запрету все-таки взглянул, идет навеки в Аид, а от Орфея, в прошлом известного музыканта, отворачивается так горячо любившая его публика. Музой Ноймайера в этом спектакле стала Элен Буше -- ее работа здесь настоящий шедевр, справедливо награжденный призом «Бенуа де ла данс», который ей вручили в Москве два месяца назад.