26-летняя звезда польской прозы и драматургии приехала в Москву на читку своей пьесы «Двое бедных румын, говорящих по-польски», устроенную Польским культурным институтом в Центре драматургии и режиссуры. Пьесу, которую представили молодые актеры Школы-студии МХТ под руководством режиссера Андрея Казакова, сегодня повторят в ЦДХ в рамках «Новой пьесы» на 5-м Московском международном книжном фестивале. Накануне встречи со зрителями Дорота МАСЛОВСКА рассказала Кристине МАТВИЕНКО, что ее волнует в сегодняшней жизни.

-- Как на вас повлиял ранний и успешный дебют?

-- Когда вышел мой первый роман, молодыми в Польше считались писатели около сорока. Юный возраст совершенно не соответствовал важности профессии литератора. Но когда «Польско-русская война под бело-красным флагом» стала хорошо продаваться и обсуждалась важными критиками, издатели бросились публиковать молодых, а молодые -- писать. Тогда это был шок, а сейчас в этом нет ничего удивительного. Правды нет и в том, что чем ты моложе, тем успешнее.

-- Вы не заканчивали специального учебного заведения?

-- Я не то что специального, я вообще ничего не закончила. Какое-то время я изучала психологию и культуроведение, но это не имело ничего общего с моей последующей деятельностью. До того как написать первую пьесу, я была в театре несколько раз. И для меня это оказалось правильно -- мое мышление не было ничем испорчено.

-- Тем не менее с театром у вас сложилось.

-- Моя первая пьеса довольно беллетристична. Я не знаю правил, которыми руководствуется драматург, когда пишет пьесы. Но у меня есть талант к языку и интересным сюжетным ходам. Поэтому, несмотря на неидеальность формы, эти тексты оказались оригинальными. Я не работала ни с драматургами, ни с актерами.

-- А хотели бы?

-- Не думаю, что могла бы.

-- Почему?

-- Потому что доверяю только себе. Я ведь понимаю, что не знаю этих правил, но, с другой стороны, несу за это ответственность. Я делаю это инстинктивно, но сознательно.

-- Где вы выросли?

-- Где-то семь лет я живу в Варшаве, но родилась в приморском городе. Мама -- врач-педиатр, отец -- моряк. Нормальные люди. Я выросла в панельном доме. Моя первая книга была взрывом многолетнего раздражения после многих лет жизни в географической безнадеге.

-- Как изменилась ваша жизнь после успеха первых книг?

-- Моя жизнь диаметрально изменилась. Я внезапно стала известным персонажем. Меня узнавали на улицах. Я начала зарабатывать, родила ребенка. Так что у меня не так уж много общего с той девушкой из панельного дома.

-- Где же тогда берете негатив?

-- Всегда что-нибудь находится. Вот Москва... Я ее видела немножко, когда из аэропорта ехала. Москва монументальна и этим ужасает.

-- Ваши герои -- странные, агрессивные молодые люди. Вы намеренно их выбираете?

-- Мне сложно сказать, я давно не читала своих книг. Но мне легче описывать персонажей, которые находятся на противоположной стороне от меня.

-- Как вы их узнаете?

-- Документальной техникой да и никакими вспомогательными материалами я не пользуюсь. Но я стараюсь жить так, чтобы ничто не отделяло меня от различных слоев, чтобы я могла со всеми говорить и все могли говорить со мной. Иногда я езжу автостопом. Стараюсь, чтобы моя жизнь не похожа была на постоянный банкет.

-- Ваши пьесы нелицеприятны по отношению к полякам и Польше.

-- Я никогда специально не думала, о чем буду писать, просто действительность, которая через меня проходила, оставляла именно такой осадок. Для меня писательство всегда было выражением гнева или раздражения. Мне нужны скорее негативные эмоции для того, чтоб писать. Поэтому и тексты мои были агрессивны. Когда я садилась писать «У нас все хорошо», я занималась живописанием стен с плесенью. Внезапно из этого вышла война. Может, это был момент в жизни, когда мне нужно было самоопределиться в этом аспекте. Но как только я написала эту пьесу, тема Польши во мне перегорела.

-- Вы бы уехали из страны?

-- Последний год я жила в Берлине. Но я вернулась, потому что осознала -- я завишу от польского языка. Ни одной действительности я не пойму так хорошо, как польской.

Польша -- это тот кусок мира, который я принимаю до самого основания. Именно там я могу все узнать. Сейчас я живу в Варшаве и собираю мысли для следующей книги. Я не хочу пока писать пьесы, потому что боюсь автоматизма. Мне кажется, всегда нужно мериться с тем, что ты пока не очень умеешь.

-- Существенной темой в ваших пьесах являются деньги.

-- Это правда. Мне кажется, это главная тема, вокруг которой крутится мир. Я пишу о деньгах, потому что они формируют социальную разницу и ясно указывают на то, кто лучше, а кто хуже. А конфликт между лучшим и худшим -- основной со времен существования мира и драмы.

-- Приходилось ли вам работать в обычных конторах, не фрилансером?

-- Нет. Потому что я, как только окончила лицей, стала писать. Но встретилась с огромным количеством серой повседневности, когда воспитывала ребенка. Никому не в упрек, но, в общем, у меня были тяжелые времена.

-- У вас есть потребность в том, чтобы в театре показывали неблагополучие, в том числе социальное?

-- Недавно я смотрела в Вильнюсе «Двое бедных румын». И там завязалась дискуссия про то, нужно ли в театре использовать «плохие» слова. На Западе, где в театре вы можете увидеть мочу, кал и все что угодно, этот разговор неактуален. Но эта дискуссия меня взволновала, она была какой-то невинной. Я сама большая поклонница красоты. Но в искусстве люблю видеть истинные вещи -- те, которые сама не осознаю, когда сажусь писать. Я часто использую языковую брутальность, которая меня саму отчасти ужасает, но она мне нужна для того, чтобы создать определенную реальность. Мне кажется, это должно быть на равных с красотой. И театр не должен проходить мимо -- ведь другие искусства не проходят. У меня никогда не было никаких сомнений на этот счет.

-- Часто сталкиваетесь с неприятием в свой адрес?

-- Конечно, у меня есть круг любителей. Но есть и множество людей, которые считают, что я порчу польскую культуру и литературу.

-- Спокойно к этому относитесь?

-- Уже не переживаю. Просто знаю, что то, что я пишу, не встречается с равнодушием. Мои враги -- естественное событие.