Когда приезжаешь из апрельской Москвы в Париж, где все блещет на теплом солнце и цветет, то сразу кажется: по части музыки здесь, наверное, тоже полный порядок. А тут еще в первый же вечер попадаешь на ораторию Генделя «Воскресение» в Театре Елисейских Полей, где выходит преуспевшая в барочном шаманстве рыжая бестия Эмманюэль Аим со своим оркестром Le Concert d'Astree. Она, как никто, живет в этой музыке всем своим существом, отвечает за каждую ноту, за значение каждого штриха, каждого слога в слове. И потому музыка насыщается актуальностью, бьет нам по нервам своей значимостью в каждой, казалось бы, обыденной детали. Сюжет в «Воскресении», которое молодой, полный сил Гендель написал в самом начале своего славного пути, покоряя Италию, соответствует пасхальному моменту. Все пятеро исполнителей как на подбор. Лоренцо Регаццо с его полнозвучным и мясистым басом придал гротескной партии Люцифера величия, щедро смешивая чернозем и перец. Марию Магдалину воплощала благородная англичанка Кейт Ройял, богатство голоса которой, его чувственная многомерность наделяли евангельскую страдалицу примадоннской харизмой. Известная Москве Соня Прина, которая уже оповещает в своем послужном списке, что будет петь Ратмира на открытии старой сцены Большого театра после реконструкции, много сил отдала своей «другой Марии», наделив ее завидной волей и силой страсти. Английский тенор-сладкогласец Тоби Спенс пел Святого Иоанна, немного уступая своим партнерам по интенсивности сиюминутной энергии, но зато шведская сопрано Камилла Тилинг, не обладая каким-то особенным голосом, соткала своего ангела из тончайших нитей вдохновения. Аим, играя на клавесине и дирижируя, была похожа на одержимую творчеством Святую Цецилию -- она стреляла глазами, вращала головой, работала всем телом, и музыка лилась живым, объемным, будто бы воспринимаемым на ощупь потоком.

Но, дорогой читатель, не каждый день Париж дарит таким счастьем. На следующий день в том же театре исполнялась последняя оратория Генделя -- его неоспоримый шедевр «Иевфай» с ариями-шлягерами и хорами-озарениями. Но дирижер Давид Штерн с возглавляемыми им хором и оркестром Opera Fuoco (второе слово означает «огонь»!) нудно и бесстрастно продуцировали вполне точно взятые ноты, но огнем сердца не жгли, даром что историю рассказывали весьма страшную. Из шести солистов разве что Лиза Ларсон, обладательница красивого, ровного сопрано, вышла за рамки дежурного мероприятия. Впрочем, и облаков в тот день над Парижем поприбавилось.

Зато наш любимец Марк Минковский, обладатель прошлогодней «Золотой маски», приложил все свое барочное всемогущество для воскрешения самой первой оперы великого Вагнера, которую тот написал, будучи чуть старше 20 лет. «Феи» на либретто композитора по фьябе Гоцци, конечно, еще во многом ученический опус, но Минковский заставляет нас в какие-то моменты услышать в нем «Лоэнгрина». В целом дирижер безоговорочно убеждает в том, что уже тогда у заносчивого ученика был замах на вселенское величие -- и вполне основательный. Сценическую сторону спектакля в театре «Шатле» можно забыть, поскольку феи с прозрачными крылышками были уж очень смехотворны. Что же касается исполнителей, то главная пара -- мощное сопрано Кристиане Либор и нежный тенор Уильяма Джойнера -- смело заявляет о своей звездности.

Много кого мы знаем теперь в Париже. Замечательный контратенор Филипп Жарусский, покоривший Москву, с его мальчишеским, бесстрастным голосом только что выпустил свой новый альбом «Опиум» -- выборку французских melodies. Им же он посвятил свой утренний концерт в театре «Шатле». Интересно, что на такие концерты (начало в 11.00) билеты заранее не продаются, но за час перед началом концерта кассе удалось продать билеты почти под завязку, так что заполнился фактически весь огромный театр. Жарусский -- типично барочный певец: он упивается фактурами, колоратурами, зависаниями в трансе и скольжениями в бесконечность. Поэтому фактология французского романса ему не удается, он не может ничего рассказать, его тянет в чистую поэзию. Как только начинается текст Верлена, да еще музыка Рейнальдо Ана, то пение Жарусского становится колдовством, тут он равен сам себе. А в остальном -- этюды, которые поет мальчик, еще не знающий, «что такое жизнь». Становится немножко смешно.

Ветеран французской музыки Жан-Клод Мальгуар, похожий одновременно на всех французских композиторов XIX века и больше всего на Сен-Санса, исполняет «Страсти по Матфею» Баха всерьез, без ненужных эскапад. Но ему и его великолепному оркестру La Grande Ecurie et le Chambre du Roy не хватает сиюминутной живости, стихийного размаха. Как будто по строгим лекалам все выучено солистами, хором и оркестром, добротно отработаны детали, но настоящей жизни в этом нет. «Ей жизни не хватало, чистой, дистиллированной воде», -- сказал когда-то поэт, и эту фразу тут уместно вспомнить. Разве что тенор Поль Эгнью, который оказался умеренно интересным Иевфаем, здесь был трепещущим, страдающим, говорящим с нами на понятном языке евангелистом.