В минувший уикенд прошел двухдневный французский фестиваль «Ле джаз» -- первое ежегодное мероприятие агентства «Артмания», которому в этом году исполнилось пять лет. В тот же день в московском центре «Дом» концертом дуэта Нед Ротенберг -- Владимир Волков была отмечена невеселая дата -- пять лет со дня смерти продюсера Николая Дмитриева, основателя «Дома» и агентства «Длинные руки».

При всем различии этих двух антреприз между ними есть и точки соприкосновения: «Дом» и «Длинные руки» изначально создавались и продолжают функционировать по образу и подобию нью-йоркского Даунтауна, с художественной установкой на экспериментально-альтернативную культуру. А два ежегодных мероприятия «Артмании» -- «Ле джаз» и июньский фестиваль «Усадьба. Джаз» -- обязательно включают в себя и альтернативу рекреационно-развлекательному мейнстриму -- джазовый авангард. В частности, в пятом «Ле джазе» принял участие новоджазовый дуэт саксофониста-кларнетиста Мишеля Порталя и пианиста Джеки Террасона.

Возникший в «Доме» почти десять лет назад дуэт нью-йоркского саксофониста/кларнетиста Неда Ротенберга и петербургского контрабасиста Владимира Волкова собирается примерно раз в год или два (не считая более «объемных» проектов наподобие американского альбома группы «Аукцыон» «Девушки поют»). И поначалу, между прочим, концерт памяти Дмитриева задумывался как трио с питерским пианистом Алексеем Лапиным.

Ротенберг и Волков почти ровесники: оба начинали на рубеже 1960--1970-х. Тогда, когда в джазовый авангард шли вопреки угасавшей в то время моде на свободную коллективную импровизацию. И оба в своем кругу добились той высоты положения, когда могут делать только то, что хотят. Их довольно небольшие по фри-джазовым масштабам импровизации -- сплошной поток коллективного подсознательного: никаких экивоков в сторону постмодернизма, ни жанровых сценок, ни прямого цитирования или броской лапидарности. Мало сказать, что дуэт Ротенберга -- Волкова -- единое целое: у слушателя невольно рождается ощущение, что, взяв первую ноту, они уже знают, какой будет последняя. Вспомним вполне обоснованную теорию гештальт-психологии о том, что встречаются музыканты, которые как бы «видят» создаваемое произведение все сразу, целиком и полностью, как бы в трехмерном изображении, а не разворачивающимся во времени шаг за шагом. При всей эффектности Ротенберга-саксофониста и глубокомысленности как флейтиста (на японской бамбуковой флейте сякухати), при всей сценичности инструментального театра, которым славится Волков, играющий не только «на контрабасе», но и «с контрабасом», оба музыканта -- интроверты. И здесь еще лучше подойдет знаменитое сравнение Марины Цветаевой: «У Маяковского -- слушатель, у Пастернака -- подслушиватель, соглядатай, даже следопыт».

Выступившие на следующий день в программе «Ле джаза №5» 73-летний ветеран европейского авангарда, авторитетный исполнитель академической музыки (в т.ч. с Юрием Башметом), известный кинокомпозитор Мишель Порталь и 40-летний парижский мулат Джеки Террасон -- полная противоположность российско-американскому альянсу: продолжая мысль Цветаевой, у французского дуэта именно слушатель. Их ансамбль -- это воспроизведение новейшей истории джаза, в которой дети гораздо консервативнее отцов. Лауреат самого престижного джазового конкурса имени Телониуса Монка Террасон, впрочем, честно пытается соответствовать авангарду/постмодерну своего старшего партнера. Во всяком случае, в той отработанной программе, которую они уже показывали по обе стороны Атлантики. Если каждая композиция-импровизация Ротенберга -- Волкова строится на одной структурной идее, французы выдали длиннющий сет (более 80 минут практически нон-стопом, чего с избытком хватило бы на целый концерт с антрактом, тем более что после них выступал еще один коллектив).

Они аранжировали свои, можно сказать, известные темы (хотя статуса хитов или стандартов не достигшие, например, Baby Plum Террасона) в одну гиперкомпозицию -- своего рода четырехчастный цикл наподобие сонатного. С прологом/прелюдией и эпилогом/бисом. В качестве пролога Террасон привычно бравурно сыграл свою версию «Каравана» Тизола -- Эллингтона, звучащего у него так, как если бы эту популярную мелодию пересочинил бы какой-нибудь классик ХХ века -- Барток или Прокофьев (но на деле отталкивающегося от сольных вариаций самого Эллингтона). За ним и последовал безостановочный цикл в жанре «вечного движения» или токкаты, сыгранной в типично романтическом порыве, на едином дыхании, прерванном только однажды: чтобы Порталь перешел с бас-кларнета (который у него звучал как альт-саксофон) и сыграл на саксофоне-сопрано своего рода ноктюрн. Свой инструмент он при этом держал близко к струнам рояля -- так, чтобы громким эхо резонировали те аккорды, которые беззвучно воспроизводил на клавиатуре пианист.

Этот элегантный импрессионизм был, пожалуй, одним из немногих эпизодов подлинно ансамблевого взаимодействия, но потом все вернулось к моторному ритму. И юный гений Террасон снова старался «обыграть» своего нестареющего мэтра. На «заготовленный» бис Порталь вышел с бандонеоном, на котором в свое время аккомпанировал Барбаре и Сержу Генсбуру. А Террасон -- с нотами, и они сыграли нечто среднее между французским аккордеонным шансоном-мюзеттом и новым аргентинским танго. Публика, как и на всех французских мероприятиях состоявшая больше из галломанов, чем меломанов, начала уже было выходить из зала, но отреагировала на знакомые ритмы даже более бурно, чем на, казалось бы, вечнозеленый «Караван». В любом случае если культура новоджазовой импровизации допускает столько стилистического разнообразия, то она скорее жива, чем мертва.