В зале Чайковского стараниями Московской филармонии впервые в России прозвучала опера Генделя «Орландо» в концертном исполнении -- один из тех многочисленных генделевских шедевров, которые в последние десятилетия непременно появляются едва ли не на всех мировых оперных сценах: в программах фестивалей и в сезонах респектабельных театров. В отличие от России, где оперы Генделя вообще практически не звучали, новая генделевская традиция на Западе давно уже выглядит мощно и разнообразно. И в том числе из-за того, что опыт профессиональной и бережной реставрации сочетается с невозможностью точной реконструкции некоторых особенностей старинного стиля: от несохранившихся инструментов до несуществующих уже голосов. Отсюда интригующая многовариантность исполнительских решений. Ведь многие партии главных героев генделевских опер (по жанру -- итальянских seria) написаны для певцов-кастратов (низкие голоса занимались в «низких» ролях, главные же герои были высоки не только ростом, величием и духом, но и тесситурой). Теперь их поют как мужские голоса (контратенор), так и женские. А некоторые альтовые партии, которые в генделевские времена пели женщины, сегодня поют и мужчины. Что, впрочем, не противоречит самому духу витиевато путаного барокко.

Московская премьера старого шедевра (написанного в 1733 году по ренессансному эпосу «Неистовый Роланд») предстала в Москве выразительным фрагментом незнакомой традиции. Причем наблюдать его можно было не только с позиции культурного туризма, но и переживая эффект сопричастности: московский оркестр Musica Viva звучал весьма красочно, тонко, дельно и живо под руководством успешного английского специалиста Кристофера Мулдса, который много дирижировал Генделем по всей Европе. Дирижер придал Генделю такую меру изящной ажитации, прозрачности, густоты и веселости, какой вполне смог соответствовать оркестр. Все вокальные партии также были отданы заграничным специалистам.

Из пяти солистов московская публика знает только двух. Дебора Йорк (пастушка Доринда) неоднократно приезжала в Москву и неизменно украшала деликатной гибкостью своего ангельского сопрано самую разную музыку. Патрисия Бардон (Орландо) пела в Москве только однажды (мессу Гайдна с тем же рудинским оркестром). Теперь виртуозность красиво окрашенного контральто, его мягкость и статность, способность передавать тончайшие нюансы мужественности и нежности оказались еще более выпуклыми. Бардон и Йорк хорошо знают друг друга, но не только этот дуэт на сцене отличало полное взаимопонимание. Весь ансамбль звучал, как будто чувствуя друг друга с полувздоха. Стилистическая, эмоциональная, вокальная выверенность не мешала ни легкости и кокетливому изяществу, ни бурной страсти и импровизационной живости, с которыми вышеозначенные дамы и их партнеры разыгрывали богатый музыкальный сюжет. А в нем многочисленные перипетии любви, соперничества, гнева и измен, многообразного волшебства и даже смерти (впрочем, погибший в конце концов оказывается цел и невредим) столь насыщенны, что трудно уследить. При этом роскошь и необыкновенная красота партитуры не позволяют ни на секунду от него оторваться.

И если нежное сопрано шведки Ингелы Болин в партии китайской принцессы Анжелики в Москве звучало скорее приятно, нежели удивительно, то молодой американский контратенор Джеральд Томпсон в партии африканского принца Медоро изумлял сочетанием нежной гибкости яркого голоса и героизма высоких нот и колоратур. А замечательный густой бас американца Филиппа Катлипа (маг Зороастр) сокрушал зал глубиной тембра, широтой регистра и резвой подвижностью. Три часа музыки (с двумя перерывами) прошли как на одном дыхании, особенно когда оркестр и певцы преодолели первоначальную скованность и зазвучали свободно. Любуясь и давая возможность публике любоваться пышностью неуемной генделевской фантазии.