В 2009 году мы вместе с миром отмечаем юбилеи -- 250 лет со дня смерти Генделя и 200 лет со дня рождения Мендельсона. Но если бы только это, повод объединить разговор о двух концертах, состоявшихся в Москве с интервалом в пару дней, был бы слишком формальным. Не хватило бы и того, что оба композитора, принципиальных в истории европейской музыкальной культуры, сочинения которых много и часто играются и записываются на Западе, у нас не слишком хорошо известны и оценены. Ведь, несмотря на хрестоматийный статус и подробное изучение во всяком музыкальном заведении, не только Мендельсон (абсолютно раритетная Пятая «Реформационная» симфония стала основой концерта в БЗК оркестра Musica Viva), но и едва ли не шлягерная оратория «Мессия» Генделя, сыгранная кельнским барочным оркестром Collegium Cartusianum вместе с Кельнским камерным хором, четырьмя отменными европейскими солистами и дирижером Петером Нойманном, в Москве исполняется страшно редко. Причем совсем никогда оратория не звучала в Москве в аутентичной, «исторически достоверной» (как минимум в том, что касается инструментария) версии.

В практике оркестра Musica Viva вообще и в этом конкретном случае в частности речь об аутентизме идет не всегда и достаточно опосредованно (хотя именно этот опыт позволил не только в очень искушенной манере исполнить «Реформационную» симфонию, но и вообще подобрать ключ-интонацию к романтической музыке), но тем не менее в подходах кельнцев и их московских коллег обнаружилось больше общего, чем можно было предполагать.

Мы были впереди планеты (по крайней мере до недавнего времени) по части виртуозно-концертной религии, но протестантская (в широком смысле) музыкальная традиция, дающая о себе знать в европейском барочном (и вообще аутентичном) исполнительстве с его частной, служебной интонацией, заставляла видеть тень провинциализма в местной настойчивости громогласных стилей.

«Мессия» из Кельна, Гендель высшей пробы, стал одним из таких веских об этом напоминаний. Поразительная цельность формы, ее чрезвычайно строгий, легкий и неуклонный ход, любовная отделка всех подробностей без любования их подачей (тембров, украшений, артикуляции, баланса, заставляющего тихие звучности лететь через весь зал Чайковского), какая-то могучая скромность игры, превращающая эстетическое впечатление в переживание текста, уже через несколько фраз после немного поспешной увертюры брали слушателя, словно в мягкий поток, и, не отпуская, несли на протяжении трех частей, с последними звуками бережно ставя на берег. Тщательно отмеренная красота неброских звучаний хора, оркестра, солистов смешивалась и любезно уступала друг другу, превращая ораторию в тонкую ткань и не позволяя ей стать пышным полотном. Две знаменитости в квартете вокалистов -- опытные британские барочники, теплый, веский бас-баритон Питер Харви и насыщенный альт Хиллари Саммерс (любимый голос Майкла Найманна) -- почти ни чем не затмевали молодых (светлое нежное сопрано норвежки Мариты Сольберг и запоминающийся «евангелистский» тенор Бенджамена Хьюлетта). Но их беззвучное thanks, с улыбкой обращенное друг к другу после исполнения дуэта, и то, как Саммерс, сидя на своем стульчике, подпевала хору в важных местах, выдавали не только мастеров, но и союзников, соратников в искусстве, понимаемом как скромный труд и радостное служение.

Все огорченные редкостью подобной интонации на местной сцене у местных музыкантов программой к 30-летию оркестра Musica Viva с музыкой Мендельсона и Шумана могли хоть немного утешиться. Внимательный и чуткий Александр Рудин (спокойно и упрямо ищущий, по выражению одного специалиста, не себя в искусстве, а искусство в себе и даже, пожалуй, больше -- искусство в искусстве и тем схожий с Петером Нойманном) расслышал в Мендельсоне упоение Бетховеном и Бахом. И если увертюра «Сказка о прекрасной Мелузине» с отчетливо бетховенскими очертаниями романтической Лорелеи только намекала на знаточеский, «исторически ориентированный» стиль мендельсоновских трудов, то «Реформационная» симфония это обстоятельство доказывала со всей возможной тщательностью, убедительностью спокойной речи и размеренностью аргументов. Сложнейшая форма была выстроена почти безупречно (только чуть недотянули в финале), владение разными манерами позволило прекрасно артикулировать частную нежность и церемонный объем, пасторальное изящество и гимническое прямодушие хоралов. С перерывом на Фортепианный концерт Шумана (в котором привычная задумчивость Николая Луганского получила не вполне обычное, нежное и неброское оркестровое обрамление) Мендельсон скромно и радостно трудился в своем одновременно простом и изысканном музыкальном доме. Так же как Рудин и его музыканты, так же как Нойманн с его не пышным, частным, домашним Генделем.

Скажем еще, что два композиторских имени снова окажутся рядом в концертах филармонического цикла «Галерея шедевров» 5 и 9 апреля, хотя здесь уже вряд ли стоит ждать общности исполнительских взглядов. Впервые в России прозвучит опера Генделя «Орландо» в исполнении оркестра Musica Viva (и это выглядит совершенно естественным), дирижера Кристофера Мулдса и сонма европейских барочных солистов во главе с Патрисией Бардон. И через три дня Мендельсон, оратория «Павел» (хор Большого театра, оркестр Федосеева, солисты из Австрии, Франции, Швейцарии).