12 (25 по новому стилю) декабря 1904 года император Николай II издал указ с многообещающим названием «О предначертаниях к усовершенствованию государственно порядка». Это была фактически последняя попытка реформировать самодержавие в умеренно-либеральном стиле, предпринятая до того, как Россия вступила в полосу революционных потрясений. Впервые после Великих реформ Александра II 1860-х годов в правящих верхах появилась комплексная программа преобразований, которые, не посягая на изменение формы правления, предполагали развитие принципов правового государства и гражданского общества. В роли главного идеолога и гаранта изменения внутриполитического курса, отныне опирающегося на «доверие» к русскому обществу и всему народу, оказался недавно назначенный министром внутренних дел князь Петр Дмитриевич Святополк-Мирский (1857--1914).

«Весна Святополк-Мирского», «новая эра русского общества», «эпоха доверия», «преддверие великих реформ», «знак светлого будущего»... Осенью 1904 года в широких слоях населения возникли надежды на перемены, на обновление «бюрократического режима», а в среде либеральной интеллигенции появилась даже вера в возможность введения конституционного строя. Однако правители упустили шанс, не воспользовавшись поначалу весьма благоприятной конъюнктурой «оттепели», «весны», «перестройки».

«Взрывная» должность

Солнечным утром 15 (28) июля 1904 года министр внутренних дел Вячеслав Плеве, как обычно по четвергам, направлялся с докладом к государю в Петергоф. Карета главы МВД, запряженная вороными рысаками, в сопровождении пролетки с сыщиками и велосипедистов-охранников мчалась по Измайловскому проспекту в сторону Балтийского вокзала -- к отходу 10-часового поезда. Министр подъезжал уже к мосту через Обводный канал, когда неприметный молодой человек, одетый в фуражку и тужурку железнодорожного служащего, внезапно бросил под карету завернутый в газету цилиндрический предмет. Двенадцатифунтовая бомба Егора Сазонова, одного из четырех «метальщиков» Боевой организации партии эсеров, друг за другом двигавшихся навстречу Плеве, не оставила ему шансов на спасение. Окровавленные, обезумевшие от взрыва лошади, волоча за собой оставшиеся от кареты обломки, были остановлены около Варшавского вокзала...

Плеве, занимавший должность министра внутренних дел с апреля 1902 года, считался одним из самых одиозных, реакционных сановников. Общественное мнение возмущали проводившиеся Плеве массовые политические преследования (прежде всего интеллигенции в крупных городах и даже умеренных земских деятелей), применение методов полицейской провокации, стремление поставить под контроль охранки профессиональные, студенческие и особенно рабочие организации (министр всецело покровительствовал так называемой «зубатовщине» -- деятельности легальных рабочих организаций под надзором полиции, «идеологом» и инициатором создания которых выступал начальник московского охранного отделения Сергей Зубатов).

Обвинялся Плеве и в организации еврейских погромов, в частности гигантского побоища в Кишиневе в апреле 1903 года. Наконец, глава МВД ассоциировался с развязыванием войны против Японии -- непопулярной, не объяснимой реальными национальными интересами страны. Печальную известность получили высказывания Плеве о пользе «маленькой победоносной войны» для разгрома крамолы. Ставка на казенный патриотизм не оправдалась. Напротив, неудачно складывающаяся для русской армии война, усугубившая экономический кризис и показавшая неэффективность «бюрократического управления», способствовала росту оппозиционных и революционных настроений, подрывала престиж власти.

Убийство Плеве, вызвавшее в обществе не слишком скрываемую радость и переполох в бюрократических кругах, для некоторых сановников было ожидаемым. Сергей Витте, с 1903 года председатель Комитета министров, а ранее в течение 12 лет влиятельнейший министр финансов, вспоминал: «Я старался убедить его, что принятый им курс политики кончится дурно и для него, и для государства, что при той политике, какую он ведет, он в самом непродолжительном времени будет устранен от всякой деятельности, потому что он неизбежно погибнет о руки какого-нибудь фанатика. Он такое мое предсказание выслушал, был им очень подавлен, но ничего на это не ответил. Конечно, этот разговор на него мало подействовал».

В левых, революционных кругах превозносилась роль террора в изменении внутриполитического курса. «Волею народа Сазонов убил Плеве, -- писала эсеровская газета «Революционная Россия». -- Как на дымящихся развалинах Бастилии устроен был пир и красовалась надпись «Здесь танцуют», так над изуродованным телом Плеве радостно торжествовала многомиллионная Россия. Погиб Палач. Рухнула одна из Бастилий, и самый трон самодержавия пошатнулся... Ошеломленный взрывом, самодержец смутился. Целый месяц колебался царь. Целый месяц был игрушкой в руках придворных партий. Но всем было ясно, что авангард социалистов-революционеров -- Боевая организация сильна и что всякий второй плеве будет убит. Необходимо было сойти с пути реакции. На сцене появился уступчивый министр Святополк-Мирский. Бомба Сазонова открыла «эру доверия»».

"Я дам свежий воздух"

Назначение Святополк-Мирского состоялось 25 августа (7 сентября). Существенное влияние на решение доверить ключевой пост в системе правительственной власти Святополк-Мирскому, имевшему в правящих сферах репутацию либерала, оказала мать Николая II -- вдовствующая императрица Мария Федоровна. В 1902 году генерал-лейтенант Святополк-Мирский, занимавший должность товарища (заместителя) министра внутренних дел при Дмитрии Сипягине (был убит террористом в 1902-м), отказался работать с его преемником Плеве, подозревая, что он «в смысле реакции пойдет еще дальше». Во избежание «дрянного впечатления», которое произвел бы уход из МВД Святополк-Мирского, его уговорили продолжить службу в качестве виленского, ковенского и гродненского генерал-губернатора. В провинции проходила служба Святополк-Мирского и до назначения в 1900 году товарищем министра: он был предводителем дворянства Харьковской губернии, а затем пензенским и екатеринославским губернатором.

С точки зрения общественного мнения, очевидным достоинством фигуры нового главы МВД, любившего называть себя «провинциалом», представлялась его дистанцированность от «придворной камарильи» и тех влиятельных военно-административных кругов, которые считались ответственными за Русско-японскую войну. Знаковыми оказались и одни из первых шагов Святополк-Мирского -- в отставку были отправлены трое товарищей министра, наиболее близких политике Плеве.

Газеты сразу восторженно отреагировали на «призвание» Святополк-Мирского. «Князь Петр Дмитриевич принадлежит к числу выдающихся администраторов, имеет громадный служебный опыт, большое знакомство с нуждами России и отличается гуманностью, обходительностью в обращении и высокоразвитым чувством справедливости», -- характеризовали нового министра «Биржевые ведомости». С весьма показательным подтекстом трактовались некоторые биографические сведения: «Князь Святополк-Мирский сравнительно молод. Ему 47 лет -- возраст почти необычный для наших министров. Противники крайнего бюрократизма выведут отсюда приятное для них заключение, что в князе Святополк-Мирском не мог еще укорениться бюрократический склад ума, развивающийся неизбежно и незаметно при долгой административной карьере».

Программу реформ Святополк-Мирский изложил царю в день назначения. Отмежевавшись от репрессивной политики двух своих предшественников («Я, наоборот, совершенно противных воззрений»), он прямо заявил: «Положение вещей так обострилось, что можно считать правительство во вражде с Россией, необходимо примириться, а то скоро будет такое положение, что Россия разделится на поднадзорных и надзирающих, и тогда что?» Среди обозначенных министром направлений реформ -- расширение местного самоуправления, веротерпимость, необходимость признания политическими преступниками лишь террористов, увеличение прав печати, изменение политики по отношению к окраинам. Как рассказывал жене Петр Дмитриевич, он «напирал на развитие самоуправления и призыв выборных в Петербург для обсуждения как на единственное средство, которое может дать возможность России правильно развиваться».

Николай II вроде бы согласился со всеми мерами, по поводу же «выборных» ничего внятного не сказал. Министр не стал сразу проявлять настойчивость в беседах с царем, но зато развернул беспрецедентную для сановника публичную активность. Перед общественностью впервые предстал руководитель МВД, достаточно свободно и уверенно рассказывающий (в том числе иностранным журналистам) о «своей программе».

Знаковыми стали слова о «доверии» в речи, произнесенной Святополк-Мирским 16 (28) сентября при вступлении в должность министра: «Административный опыт привел меня к глубокому убеждению, что плодотворность правительственного труда основана на искренно-благожелательном и искренне-доверчивом отношении к общественным и сословным учреждениям и к населению вообще. Лишь при этих условиях работы можно получить взаимное доверие, без которого невозможно ожидать прочного успеха в деле устроения государства». «Золотыми словами», сказанными с необычной для представителя власти «обаятельной откровенностью и ясностью» и символизирующими начало «политики искренности», тотчас назвала печать выступление министра.

Сенсационно прозвучала программная установка Святополк-Мирского, сформулированная в интервью корреспонденту Associated Press: «Моя деятельность будет построена на принципах истинного и широкого либерализма -- постольку, конечно, поскольку либерализм этот не поведет к изменению существующего теперь порядка... я буду стараться согласовывать мои действия с духом истинного и широкого прогресса».

Министр постоянно подчеркивал, что он «решительный сторонник децентрализации» и расширения полномочий земств, в том числе в области вопросов продовольствия, школы, устройства путей сообщения: «Я полагаю, что не все вопросы должны разрешаться в Петербурге... Мы дадим земствам самую широкую свободу». Важнейшее направление внутренней политики -- обеспечение решения «еврейского вопроса», который его «сильно интересует»: «Я внимательно изучил его серьезный характер и знаю, как трудно его разрешить. Недавний манифест государя императора расширил их права относительно черты оседлости и права избрания занятий. Однако положение беднейших классов еще очень тяжелое. Они ограничены правом пребывания в городах и местечках в пределах черты оседлости. Лучшее, чего я могу для них серьезно желать, это дать им широкий выбор способов существования и работы». Декларировал Святополк-Мирский и политику веротерпимости: «Я враг религиозных преследований и сторонник возможно полной свободы совести, но с некоторыми оговорками. Я буду продолжать прилагать старания к тому, чтобы в нашей обширной империи мирно уживались разнородные вероисповедания».

Акцентировал внимание Святополк-Мирский, называвший себя «другом печати», на необходимости ее освобождения от чрезмерных «стеснений»: «Печать -- одна из моих важнейших задач. Здесь действительно нужны перемены. Конечно, решение этой задачи нельзя представить себе в виде неограниченной свободы печати. Но мы должны идти вперед, этим сознанием я глубоко проникнут. Россия не должна останавливаться ни тем более идти назад. Я разрешу задачу, но для этого я должен иметь время; нельзя требовать всего сразу. Я дам свежий воздух, вы увидите».

Глава МВД, избегая безапелляционных суждений, дополнительно располагал к себе публику. Признавая трудность быстрого достижения реформаторских успехов, он призывал общество к выдержке: «Мы должны запастись терпением. Задачи эти не могут быть разрешены ни академически, ни немедленно».

Намек на конституцию

«Повеяло весной» -- эта метафора Алексея Суворина, издателя и редактора «Нового времени», мгновенно вошла в общественное сознание, придав колорит риторике газетно-журнальных статей и выступлений общественных деятелей. «Разве речь министра внутренних дел, сказанная 16 сентября, не веяние весны, не ясный ее признак? -- писал Суворин. -- Она говорит об обществе, о земстве, о взаимном доверии, основанном на искренности. Она дает прекрасное настроение, повышает русского человека перед самим собою и перед властью. Эта сентябрьская речь сказана в теплый день и вовсе не глянула сентябрем. Пушкин очень любил осень, как лучшую пору для творчества. Дай бог, чтобы и эта осень была началом серьезного и прочного творчества».

Помимо многообещающих слов начало «перестройки» ознаменовалось реальными послаблениями «полицейской политики» в отношении прессы, общественных организаций. «Доверию» со стороны населения способствовало то, что из Сибири и северных губерний Европейской России было освобождено несколько сот тысяч «политических», сосланных в административном порядке, без суда. Печать бурно оживала благодаря «гласности» -- росли тиражи, появлялись новые издания. Изменился стиль и язык печати, и в целом стало возможным серьезное и более откровенное обсуждение вопросов политики и общественной жизни. Власть начала подвергаться немыслимой прежде критике, при этом под «бюрократией» -- официально дозволенной мишенью для нападок -- всеми подразумевалось «самодержавие». Говорить в легальной печати о «конституции» еще опасались, заменяя это понятие словом «идеал» или «реформа» (крылатым выражением стало «Нам нужна реформа, а не реформы»!).

Журналист Лев Клячко (Л. Львов), работавший в прогрессивной газете «Русь» (она издавалась сыном Суворина), вспоминал об энтузиазме, с которым либералы подхватили лозунг «доверия»: «Здесь усмотрели намек чуть ли не на конституцию. Слово это, однако, выговаривать печатно не решались. Стали прибегать к эзоповым приемам. Вместо слова «конституция» печатали «кон...юнктура». В обществе любимыми словами стали слова, начинавшиеся со слога «кон»: коньяк, контора, консул и т.п., причем установилась манера чуть приостанавливаться на первом слоге при выговоре этих слов... Начинается продолжавшаяся, правда недолго, своеобразная свобода печати. В либеральных газетах это сказалось прежде всего в том, что были окончательно отменены всякие титулы. Вместо «его величества», «его высокопревосходительства» появились простые термины «государь», «министр» и т.п.»

Разразилась ожесточенная полемика в печати -- главными рупорами «антиперестроечных» сил оказывались газеты «Московские ведомости» и «Гражданин», позволявшие открытую критику Святополк-Мирского за «либерализм» и подрыв исторических устоев самодержавной власти. Эти газеты изображались в карикатурах, к примеру, как уродливые черные вороны: «Газетные бюллетени о погоде не переставая твердят о весне. Изо всех редакций несется громкий весенний гомон и щебет газетных пернатых. Лишь две старые вороны при особом мнении: «Весна по осени?! Да это уставам вопреки, наперекор календарям!.. Каррраул!!»

Характерной приметой времени стала постановка пьесы Максима Горького «Дачники» в театре Веры Комиссаржевской. Премьера чуть было не превратилась в политический митинг, в ответ на злободневные монологи актеров часть публики то и дело вызывала на сцену Горького, а часть аудитории реагировала с помощью трещоток, детских трубок и елочных петард.

Настроение «организованной» либеральной общественности в концентрированном виде выразил земский съезд, прошедший 6--8 ноября в Петербурге. Резолюция съезда -- «11 тезисов» -- произвела огромное впечатление на всю страну -- в качестве, по сути, конституционной программы оппозиции. Пикантность ситуации придавало то, что съезд проводился как частное совещание на квартирах петербургских общественных деятелей. Святополк-Мирский был предварительно ознакомлен с программой и проектом резолюции съезда и в общем соглашался с их идеологией. Государь, однако, не санкционировал «сборище». Тогда министр заверил земцев, что будет смотреть на оппозиционные собрания сквозь пальцы и репрессивных мер применять не будет. Околоточные, дежурившие у домов, где проходили заседания, вежливо брали под козырек и указывали дорогу: «Вам сюда, господа».

Резолюция съезда осуждала «ненормальность» существующего порядка государственного управления, приводящего к «полной разобщенности правительства с обществом». «Бюрократический строй» обвинялся в создании «почвы для широкого проявления административного произвола и личного усмотрения», что «лишает общество необходимой всегда уверенности в охране законных прав всех и каждого и подрывает доверие его к правительству». От власти требовалось обеспечение свободы совести и вероисповедания, свободы слова и печати, собраний и союзов, а также равенства для всех граждан личных, гражданских и политических прав. Подчеркивалась необходимость «коренного изменения неполноценного и приниженного состояния крестьян». Подробно формулировались требования по расширению прав земских и городских учреждений, максимального приближения земств к населению, а также распространению местного самоуправления на всю территорию России.

Главным же требованием стал созыв «свободно избранных представителей народа». Причем большинство съезда высказалось за народное представительство, обладающее законодательной властью (в том числе в вопросах «установления государственной росписи доходов и расходов и в контроле над законностью действий администрации»). Наконец, в последний день работы съезда земцы приняли радикальную резолюцию, призывающую к отмене положения об усиленной охране (введенного еще в 1881 году), освобождению жертв административных репрессий и произвола и помилованию политических заключенных!

Беспрецедентным явлением стала «банкетная кампания», во многом стимулированная земским съездом. По всей стране проходили многочисленные банкеты, формально посвященные 40-летию введения в России Судебных уставов. На банкетах не только зачитывалась и одобрялась резолюция съезда, но выдвигались и более радикальные политические требования -- введения конституции и созыва представительства. В частности, состоявшийся 20 ноября (3 декабря) в Петербурге, в зале Павловой, банкет (на нем присутствовало 650 человек) под председательством популярного писателя и журналиста Владимира Короленко принял резолюцию с требованиями установления конституционного режима, неприкосновенности личности, свободы совести, слова, печати, союзов и даже «немедленного созыва Учредительного собрания свободно выбранных представителей».

"Вредный образ правления"

Пока вдохновленная «весенним настроением» общественность активизировалась и все увереннее склонялась к более радикальным требованиям, Святополк-Мирский вел борьбу за программу реформ по канонам бюрократического искусства. Его пугали резкие перемены настроения Николая II. Например, через полтора месяца после назначения царь вдруг пригрозил дать министру такой рескрипт, «чтобы поняли, что никаких перемен не будет»! Складывалось впечатление, что государя «не поймешь, он ускользает от всего неприятного». Хорошо знавшие царя сановники предупреждали: «Никогда ему не верьте, это самый фальшивый человек, какой есть на свете».

Святополк-Мирский на каждом докладе пытался внушить царю мысль о необходимости народного представительства -- хотя бы в форме включения «выборных» в состав Государственного совета. Он говорил, что требуется «обязательно участие выборных в законодательстве, что 99% мыслящей России этого желает». В ответ царь, делая вид, что не понимает смысла сказанного, любезно соглашался собрать какое-то совещание, чтобы «разобрать ветеринарный вопрос»! С равнодушием реагировал Николай II на тревожные предупреждения: «Если не сделать либеральные реформы и не удовлетворить вполне естественные желания всех, то перемены будут и уже в виде революции. Как я понимаю, желание громадного большинства благонамеренных людей следующее: не трогая самодержавия, установить в России законность, широкую веротерпимость и участие в законодательной работе». В свою очередь государь под влиянием реакционных кругов, начавших травлю Святополк-Мирского, выражал неудовольствие, что тот дает интервью, публично говорит о программе, что «распустил печать и ведет свою политику». И вообще, «перемены хотят только интеллигенты, а народ не хочет»! Святополк-Мирский специально инструктировал чиновника МВД Сергея Крыжановского, которому поручил составление доклада с программой реформ и проекта указа, каких слов, раздражающих Николая, следует избегать (в том числе нелюбимого им термина «интеллигенция»).

Вопрос о представительстве оказался для царя самым острым. По настоянию министра царь созвал в начале декабря большое совещание для обсуждения указа о реформах. В конечном счете оно одобрило 3-й пункт, предусматривавший подобие законосовещательного представительства: «Установить способы привлечения местных общественных учреждений и выборных ими из своей среды лиц к участию в разработке законодательных предначертаний наших до рассмотрения их Государственным советом». Вариант с более определенным указанием на «привлечение выборных представителей населения» царь отверг.

Однако в последний момент, 11 (24) декабря, из согласованного текста указа Николай все-таки вычеркнул 3-й пункт. Двойственную роль сыграл Витте, к тому времени перехвативший у Святополк-Мирского процесс подготовки указа (и рассчитывавший стать главным исполнителем плана реформ). Государь срочно вызвал Витте в Царское Село и в присутствии своего дяди, великого князя Сергея Александровича (не скрывавшего неприязни к курсу Святополка-«Окаянного» и в знак протеста заявившего только что об отставке с должности московского генерал-губернатора), сказал, что его смущает 3-й пункт. Витте признал, что привлечение «выборных» в законодательные учреждения -- это первый шаг «к тому, к чему стихийно стремятся все культурные страны света, т.е. к представительному образу правления, к конституции». Но если его величество не готов к этому «искренне», «бесповоротно», то лучше вообще отказаться от этого пункта. «Да, я никогда, ни в каком случае не соглашусь на представительный образ правления, так как я его считаю вредным для вверенного мне Богом народа», -- сказал с облегчением Николай.

Святополк-Мирский был шокирован, узнав об этом решении только поздним вечером, из письма Витте. Через день, прибыв на доклад к царю, он попросился в отставку, и Николай II пообещал отпустить его через месяц. «Я убежден, что через шесть месяцев вы будете раскаиваться, что уничтожили пункт о выборных», -- предупредил министр.

Царский указ от 12 (25) декабря, без ожидавшегося пункта о представительстве, вызвал разочарование и осуждение общественности. Тяжелое впечатление усугубляло правительственное сообщение (отредактированное обер-прокурором синода Константином Победоносцевым, одним из наиболее консервативных деятелей), в котором мысль о представительстве объявлялась «чуждой русскому народу», осуждались «шумные сборища», звучали угрозы репрессий за обсуждение на собраниях реформ.

Впрочем, оценивая оставшиеся в указе положения, печать признавала, что «общий характер намеченных преобразований, несомненно, прогрессивный», они «призваны осуществить основные положения политического либерализма». В самом начале текста указа говорилось о разрабатываемых мерах «по устроению крестьянской жизни» и изменению законодательства, касающегося крестьян (предполагавшаяся идеология реформ затем была реализована в значительной степени Петром Столыпиным). Среди других направлений реформ первое место отводилось «более полному обеспечению законности» -- с точки зрения равенства граждан перед законом, ограничения административного произвола и т.д. Декларировалась реформа местного самоуправления -- расширение его прав, освобождение от чиновничьего вмешательства. Важные приоритеты -- обеспечение «независимости судебной власти», реформирование фабричного законодательства, отмена действия положений об усиленной охране (нарушающей права населения под предлогом государственной безопасности), укрепление «заветов веротерпимости», пересмотр ограничений «прав инородцев и уроженцев отдельных местностей империи», освобождение печати от «излишнего стеснения».

Расплата реформами

«Я теперь им (!) так законопачу, что уже назад не придется вытащить», -- заявлял Витте, обещая добиться полноценного осуществления всех реформ, предусмотренных в указе. Витте утешал либералов: «Сущность же не в нем (3-м пункте. -- И.А.), а в тех коренных реформах, которые фактически преобразуют весь государственный строй, ведь там (в указе. -- И.А.) есть все, что «Право» (ведущий легальный либеральный журнал. -- И.А.) требовало. Для того же вы и домогались народного представительства, чтобы реформы провести».

Но вскоре и самому Витте придется признать, что план преобразований провалился из-за сопротивления правящих сфер: «Если бы только указ... даже и с вычеркнутым пунктом, получил быстрое, полное, главным образом искреннее осуществление, то я не сомневаюсь в том, что он значительно бы способствовал успокоению революционного настроения, разлитого во всех слоях общества. К сожалению... осуществление указа встретило скрытые затруднения, а затем и крайне неискреннее к нему отношение -- через несколько недель после того, как этот указ был издан». Более того, в складывавшихся неблагоприятных условиях указ «иногда служил еще большему возбуждению общества, ибо если не все, то часть общества скоро и легко разобралась в том, что то, что было дано, уже желают свести на нет». Как бы то ни было, но объективно исполнению реформ, требовавших серьезных изменений законодательства, помешало стремительное развитие событий -- революция, не допустить которой пытался Святополк-Мирский.

Отставка Святополк-Мирского -- с формулировкой «по расстроенному здоровью» -- была подписана 18 января (1 февраля) 1905 года, но по сути он и так уже был не у дел, ничего не мог решать и просто «сидел на чемоданах». Разлад в координации действий военных и гражданских властей, неадекватность влияния дворцовых кругов, наконец, отсутствие в России объединенного правительства, которое было бы центром принятия коллегиальных и ответственных решений, -- все это способствовало трагедии Кровавого воскресенья. Впрочем, консервативные недоброжелатели Святополк-Мирского поставили ему в вину и события 9 января 1905 года -- слабость проявил, допустив «беспорядки», и вообще виноват в начавшейся революции, «распустив» подданных «весенними» вольностями! В итоге он не получил не только обещанного царем поста наместника на Кавказе, но и даже традиционного для отставных сановников назначения в Государственный совет...

«Намерения Святополк-Мирского были чисты и искренни, -- свидетельствовал известный либеральный деятель и историк Александр Кизеветтер. -- Один только был у них недостаток: они были безнадежно запоздалыми. Святополк-Мирский полагал, что смута уляжется, лишь только власть выскажет доверие обществу. А между тем на очередь ставилась уже совсем обратная задача: задача создания такого правительства, при котором власть могла бы получить доверие от общества». Реформы, способные поднять авторитет власти, сдержать нарастающее оппозиционное движение и, главное, ослабить социально-психологические предпосылки стихийного революционного экстремизма, запоздали, а практическое их осуществление саботировалось бюрократией. Уступки со стороны власти, о которых мечтали еще вчера, воспринимались как недостаточные, не производили эффекта на общественное мнение, все более единодушное в своем настроении: «Так дальше жить нельзя!» Общественность разочаровывала половинчатость и непоследовательность властей, что подталкивало оппозицию к еще более радикальным требованиям. Увы, по такой схеме будут развиваться и все последующие реформаторские шаги, вплоть до февраля 1917-го...

А тогда, после отставки Святополк-Мирского, прежде чем снова пойти на уступки, Николай пережил очередной сильнейший шок. В Кремле был убит великий князь Сергей Александрович (бомбой Ивана Каляева, участника покушения на Плеве). 18 февраля (3 марта) 1905 года государь объявил о созыве законосовещательного представительства и легализации права подавать петиции о желаемых реформах (тем самым частично признав свободу политической деятельности). Потребуется еще полгода, насыщенных драматичными событиями -- Цусимская катастрофа, мятеж броненосца «Потемкин», начало массовых волнений, вынужденный мир с Японией, всеобщая политическая забастовка, превратившая царскую резиденцию в Петергофе в осажденную крепость, -- чтобы 17 октября 1905 года Николай подписал составленный Витте манифест, «дарующий» конституцию.