«Дворянское гнездо» поставила Марина Брусникина -- педагог Школы-студии МХАТ, зав. кафедрой сценической речи, в последнее время часто выступающая в качестве режиссера («Сонечка», «Пролетный гусь», «Река с быстрым течением»). К Тургеневу Брусникина подошла так же, как до того к Астафьеву и Маканину: без броских постановочных решений, с аккуратным раскладыванием авторской прозы на театральные голоса. Собственно говоря, в течение трех часов облаченные в соответствующие эпохе костюмы актеры нам просто прочли тургеневскую повесть, но некоторым из чтецов можно было поверить, а некоторым -- нет.

Приманкой для публики в этом спектакле служит Дмитрий Дюжев -- у входа в театр лишний билетик спрашивают именно девушки -- поклонницы кинозвезды. Актеру, успешно использующему на экране эксцентрические и брутальные краски, досталась роль, в которой их применить негде, роль Федора Ивановича Лаврецкого. Тридцатилетний помещик, расставшийся с изменившей ему в богатой соблазнами парижской жизни женой, разочаровавшийся в нежных чувствах и желающий лишь покоя, возвращается в родовое имение и обнаруживает, что душа его еще жива, потому что рядом живет юная девушка Лиза Калитина, в которую невозможно не влюбиться. С женой он расстался, но не развелся; соответственно, никакое развитие отношений с новой любовью невозможно. Ложное известие о смерти жены дает недолгую надежду (вместе, разумеется, с некоторым чувством вины за собственную радость), но живехонькая мадам Лаврецкая появляется в имении, и все рушится: для глубоко и искренне верующей Лизы брак -- понятие нерушимое. Шутить Лаврецкому в этом сюжете негде и негде играть мускулами -- это история о благородстве и о несчастье. И если некрасота несчастья, неуют его для чужого глаза и сделаны артистом, то вот с благородством на сцене проблемы. Лаврецкий у Дюжева мужиковат и слишком резок -- такой герой вряд ли смог бы терпеть выходки безалаберной супруги, скорее взял бы ее и встряхнул как следует, чтобы помнила, кто в доме хозяин.

Не слишком веришь и Ксении Лавровой-Глинке: актриса рисует свою героиню (эту самую загулявшую жену) слишком резкими, буквально саркастическими красками: ее «раскаяние» представлено чуть не в стиле немого кино, надо быть уж совершеннейшим слепцом, чтобы не видеть фальши, а все уездное общество (кроме Лаврецкого) верит ей моментально. Зато три другие женщины сотворены просто образцово.

Марья Дмитриевна Калитина -- матушка Лизы, невеликого ума дама, пышнотелая хозяйка имения, явно начитавшаяся сентиментальных романов, прорисована Наталией Егоровой тонко и трогательно: актриса играет обаяние добродушия. Старушка Марфа Тимофеевна Пестова в исполнении Нины Гуляевой -- воплощение разума, дипломатических талантов, силы духа и огромной нежности к родным людям. И наконец, Лиза Калитина, сыгранная восемнадцатилетней студенткой Школы-студии МХАТ Яной Гладких, -- настоящая удача спектакля.

Зависит то от времени, окружающей среды или чего-нибудь еще, но в наше время встречается мало молодых актрис, способных сыграть абсолютную, строгую невинность и не выглядеть при этом пошлой дурой. Гладких -- редкое, драгоценное исключение: актриса замечательно играет ту чистоту и ту ригористскую правоту юного существа, что у людей взрослых вызывает болезненное чувство сомнения в правильности искусно просчитанного жизненного пути. Религиозность -- не демонстративная, не ярмарочная, но глубинная. Если быть с любимым невозможно (а все понимая про женушку героя, Лиза убеждена, что герой обязан принять ее обратно, потому что их соединил Бог), значит, в монастырь. И вот эта душевная монолитность, нежалеющая себя твердость -- в каждом простом жесте актрисы. Говоря о будущем столь юной актрисы, хочется трижды сплюнуть через плечо, чтоб не сглазить. Лиза Калитина улыбнулась бы снисходительно и уверенно.