Одна «Тщетная предосторожность» в репертуаре Большого уже есть -- это изящный спектакль английского классика Фредерика Аштона, купленный театром семь лет назад и с тех пор, как ни странно, не развалившийся, сохранивший и свое обаяние, и легкую свою безуминку. Теперь на афише Большого появилась вторая «Тщетная» -- в версии Юрия Григоровича.

Славно, что студенты МАХУ получили возможность появиться на сцене театра не в унылом концерте -- все-таки масштаб работы в целом балете иной, готовиться будущие артисты должны именно к спектаклям. Жаль, что это именно «Тщетная» и именно Григорович.

«Тщетную» жаль, потому что спектакль МАХУ, как кукушонок из гнезда, вытесняет из репертуара аштоновский спектакль. То есть официальных заявлений, что никуда Аштон не денется, масса, но до конца сезона его «Тщетная» в афише не значится, свежеиспеченный же вариант пройдет семь раз. При этом на билетах нигде не указывается, что это спектакль школы, а не театра, и, кстати, деньги за эти билеты просят совсем не школьные. Что нечестно -- качество работы учеников все-таки отличается от привычного качества работы солистов Большого.

Почему жаль, что это именно Григорович? Ну, потому, что это вообще-то не Григорович. Бывший правитель Большого в 1992 году, когда эта версия впервые появилась на свет (в 1993-м она исчезла, затем была поставлена в Краснодаре и других провинциальных городах), сделал то, что уже привык делать к финалу карьеры: использовал в спектакле чужие сочинения. Правда, раньше он хотя бы говорил о «хореографической редакции», и имя Мариуса Петипа появлялось в афишах, в афише же «Тщетной» стоит только фамилия нынешнего постановщика. И неважно, что там светятся тексты и московского классика Александра Горского, и того же Аштона, и Жюля Перро -- подпись одна. Занятный урок подрастающему поколению.

Еще один вредный урок -- существование в дурно оформленном спектакле. На дворе XXI век, в театре появляются умные художники, честолюбивые дизайнеры, Большой на их работы не жалеет денег и в том прав -- «картинка» очень важна. При открытии же занавеса на этой «Тщетной» мы видим впечатления изготовителя деревенских клеенок от визита в Пушкинский музей, к импрессионистам: крупные пятна розовых бутонов торчат в кронах неопознанных зелененьких деревьев. Сей импрессионизм с двух сторон сцены огражден гипсовыми вазами, что в немереных количествах существовали в советских санаториях. Вазы на сцене всегда: без них не обходится ни двор дома зажиточной вдовы, ни поле, где вяжут снопы батраки. Просто не верится, что все это сотворил не какой-нибудь наш простодушный человек, а француз Жан-Пьер Кассиньоль. Но не будем преклоняться перед галлами -- у них таланты тоже разные бывают. Тем более Кассиньоль работал еще для первой постановки -- в окружении спектаклей той поры это смотрелось, наверное, не так убого.

Единственное, что не раздражает в спектакле, -- исполнители главных ролей. Лизу, дочку практичной вдовы, не желающую смириться с навязываемым ей богатым, но глупым женихом, играет Дарья Бочкова, и делает это славно. То есть понятно, что у девушки есть проблемы -- например, жестковаты руки, но в нынешней ситуации, когда в московской школе ситуация с педагогами катастрофическая, долго обсуждать недоделки в партии не хочется. Танцовщице все равно не дадут исправить то, что выглядит плохо, просто потому, что ректор школы Марина Леонова считает, что это хорошо, что это и есть «московский стиль». Лучше отметим доброе: устойчивость, тайную смелость (не боевой задор, но готовность к полету) и обаяние. То, что так редко бывает именно у московских школьниц, с первого класса вынужденных прогрызать дорогу к сцене и ожесточающихся в процессе: почти одрихепберновская улыбка. Даст бог, она не исчезнет за оставшийся учебный год. А Клим Ефимов, которому досталась роль бедного батрака, в конце счастливо соединившегося с возлюбленной, добавит к своей педантичной аккуратности чуть-чуть скорости. Когда ученик между «сделаю чисто, но медленно» и «быстро, но налажаю» выбирает первый вариант, это правильно, но артисту придется работать и быстро и качественно.

«Тщетная» числится самым древним балетом в мире -- премьера спектакля с этим сюжетом состоялась в Бордо в 1789 году (под названием «Балет о соломе»; в России потом бытовал перевод «Худо сбереженная дочь»). Тогда партитура была собрана из французских народных песен, за два последующих века устоялись две музыкальные версии -- Луи Герольда и Петера Гертеля. В аштоновском спектакле использована первая, в нынешнем варианте -- вторая, так что для ведомого Игорем Дроновым оркестра это была новая работа. И музыканты аккуратно поддержали учеников -- это был ровно тот случай, когда оркестровое честолюбие ушло на второй план, и темпы соответствовали тому, что могут сделать подростки. Вместе с тем это все-таки была музыка, а не просто дежурный аккомпанемент, что стало еще одной небольшой радостью.