Когда 11 сентября 2001 года пассажирский самолет вонзился в башню Всемирного торгового центра в Нью-Йорке, многие -- независимо от адреса и цвета паспорта -- подумали о мировой войне. Одним, выросшим в атмосфере войны «холодной», при виде переданной всеми телеканалами мира картинки пылающего небоскреба в центре Манхэттена в первые секунды и в голову не могло прийти ничего другого. Другие, немного помедлив, заговорили о начале нового витка войны цивилизаций. Третьи начали готовиться к войнам возмездия и вводить новые критерии безопасности. Четвертые сплотились вокруг своих лидеров. Пятые ушли в глухую оппозицию, подозревая этих лидеров в заговоре. В общем, если 11 сентября 2001 года и не началась третья мировая, этот день определенно стал вехой в глобальной истории и истории Соединенных Штатов.

После того как ровно пять лет назад 1 сентября вооруженные до зубов террористы ворвались на линейку в 1-ю школу североосетинского города Беслана, тоже говорили и о войне цивилизаций, и о новых требованиях безопасности. О том, что в трудную минуту порядочный гражданин должен быть лоялен по отношению к власти, а не обращаться к этой власти с «провокационными» вопросами: кто первый выстрелил по захваченной школе, отчего грохнул первый взрыв и нельзя ли было все-таки спасти погибших в результате штурма школы 336 человек, если бы на переговоры с боевиками приехал тогдашний "президент Ичкерии" Аслан Масхадов?

Но то, что болело и беспокоило, пока картинка из Беслана фигурировала в телевизоре, погасло и почти изгладилось из памяти после того, как картинка из телевизора исчезла. Беслан не стал вехой. Он почти забыт. Сегодня российские средства массовой информации полны воспоминаний и версий о куда более далеком событии -- начале второй мировой, которому сегодня исполняется ровно 70.

Вместо того чтобы навсегда внести первые сентябрьские дни в список траурных дат, Москва привычно готовится к очередному дню города. А только что отгремевшая годовщина прошлогодней войны и признания Южной Осетии с Абхазией окончательно сдвинула на периферию бесланский траур.

В Советском Союзе школьный учебный год традиционно открывался «уроком мира» в память о начале второй мировой. Если «уроки мира» все еще проходят, на них было бы уместно поговорить как раз о Беслане. В конце концов, по всей стране сегодня идут в школу сверстники бесланцев, погибших и выживших в сентябре 2004 года. Те, кто тогда шел в первый класс, сейчас идет в пятый -- или шел бы, если бы не оказался среди убитых.

Трагедия Беслана не сплотила нацию. При всех искренних слезах, пролитых по всей стране при виде дымящихся руин спортзала и плачущих окровавленных мужчин, под пулями выносящих оттуда детей, Беслан остался для большинства россиян чужой бедой. Среднестатистический россиянин не особенно подкован в этнографии собственной страны и потому не отличает осетина от чеченца, ингуша, дагестанца, грузина или азербайджанца. Ко всем к ним в совокупности многие наши сограждане питают предубеждение.

Когда группа террористов кавказского происхождения захватила школу и взяла в заложники более 1200 человек кавказского происхождения, немалое количество наших сограждан почувствовало облегчение в связи с тем, что это оказалась не та школа, где учатся их собственные дети. И очень многие подумали так: это их кавказские дела, пусть сами и разбираются, мы ни при чем.

С другой стороны, никто в Северной Осетии не мог и никогда не сможет согласиться с терапевтическим аргументом силовиков: потеря в четверть от числа заложников при штурме считается допустимой. И очень многие из тех, кто не согласился, задаются вопросом: а в чем тогда смысл высоких слов о российско-осетинском братстве, о роли Осетии как форпоста России на Кавказе, если огромная сильная Россия не смогла спасти бесланских школьников от трех десятков отморозков?

Обе эти реакции объяснимы. Но обе они говорят об очень серьезных проблемах в «корневой директории» огромной социальной системы под названием «Российская Федерация». Беслан не сплотил, а скорее даже наоборот, увеличил взаимное отчуждение.

Два российских региона, Северная Осетия и Ингушетия, разделены давним этнотерриториальным конфликтом из-за принадлежности Пригородного района, который от Беслана в десяти минутах езды на машине. Можно считать, что по их административной границе пролегает как раз граница цивилизаций. Президент Ингушетии Юнус-Бек Евкуров неделю назад стал первым ингушским лидером, официально произнесшим теплые слова по случаю годовщины признания югоосетинской независимости. Вероятнее всего, президент Евкуров не забудет и о Беслане, и это будет еще большая честь и доблесть для него, потому что в Осетии знают: хотя боевики, захватившие школу, требовали от имени Шамиля Басаева вывода российских войск из Чечни, среди них были ингуши. И в такой ситуации для президента Ингушетии сказать слова соболезнования -- совсем не то, что пробубнить дежурное: «Свои негодяи есть у любого народа».

Г-ну Евкурову, когда он делает свои примирительные заявления, очень трудно преодолевать инерционное сопротивление ингушей, многие из которых в эту минуту от него отворачиваются. Естественно, не потому, что кто-то там симпатизирует террористам, а потому, что для многих их них Пригородный район Северной Осетии -- обетованная земля. А примирение с соседями, как они полагают, означает окончательное признание его потери. В то же время и осетинские стереотипы Юнус- Бек Евкуров вряд ли может рассчитывать сломать в одночасье.

Но он хотя бы пытается вести себя так, как будто Северный Кавказ -- это часть единой современной страны, а не цепочка конфликтующих, нищих и упадочных полуварварских королевств. В итоге одни (непримиримое меньшинство) пытаются взорвать его как предателя и вероотступника. А другие (государствообразующее большинство), если вообще слышали его фамилию, считают, что он, как президент-кавказец, никогда не сможет навести порядок на своем участке Кавказа, потому что склонен предлагать сдаться боевикам-кавказцам вместо того, чтобы «мочить» их без разбора.

Пять лет назад Беслан резко прервал «головокружение от успехов» казавшейся удачной второй войны в Чечне, начатой в эти же осенние дни в 1999-м. Захват школы оказался звеном в целой цепи событий -- теракты в Москве, атака боевиков на Ингушетию 22 июня 2004-го, атака боевиков на Грозный в августе 2004-го, волнения в Черкесске осенью 2004-го, атака боевиков на Нальчик в октябре 2005-го. Потом все вроде бы стихло, и начало казаться, что пакет мер, принятых после Беслана, возымел действие. Переход под предлогом трагедии Беслана к назначению глав регионов вроде бы отменил календарно повторяющиеся вспышки политической нестабильности в период выборов глав кавказских регионов. Систематические силовые мероприятия как будто снизили активность боевиков. Общий рост экономической конъюнктуры в стране, казалось бы, унял кавказскую бедность. Разумные кадровые решения в регионах в период работы Дмитрия Козака полномочным представителем президента в Южном федеральном округе (а затем сразу после избрания президентом РФ Дмитрия Медведева) частично вернули региональной власти кредит доверия населения.

Но ровно через пять лет после атаки боевиков на Ингушетию, 22 июня 2009 года, боевики едва не убили президента Ингушетии, направив заминированный автомобиль с водителем-смертником прямо в центр евкуровского кортежа. И это лишь один из пиков очевидного всплеска насилия в северокавказских республиках. Этот признаваемый и федеральными властями всплеск волей-неволей заставляет думать, что позитивный эффект ответа Кремля на Беслан иссяк или близок к тому, чтобы иссякнуть. Кредит доверия властям тает, экономический кризис «ест» социально-экономическую «подушку безопасности». Молодежь на Северном Кавказе активно интересуется радикальным исламом, и не только мирными его проявлениями.

В Грозном за один день взрывают себя пятеро смертников. У этих людей были российские паспорта, но никого в российском государстве, похоже, не смущает, что их обладатели обмотались тротилом и взорвали себя в общественном месте. Как будто это не наши сограждане, а инопланетяне. Бесспорно, можно считать их преступниками и социально чуждыми элементами. Но раз эти элементы появились в обществе, значит, общество способствовало их появлению. Значит, в этом обществе что-то не в порядке.

То же самое означает и попытка сдать в архив Беслан. Первую годовщину заметили. Вторую тоже, по инерции. Пятую -- уже почти нет. Удобнее забыть про этот маленький южнороссийский городок с сотнями искалеченных семей. С полуразрушенным зданием школы и кладбищем, на котором шеренгами, как на школьной линейке, стоят надгробия детей и родителей с одной и той же датой смерти -- 3 сентября 2004 года. С несбывшейся надеждой на то, что новый президент России потребует и нового расследования обстоятельств трагедии.

Забыть, естественно, удобнее. Наверное, примерно так же в июне 1941-го удобнее было забыть о том, как Красная армия вступала в Польшу с востока, пока германский вермахт бодро сносил пограничные шлагбаумы на западе. Забвение было обеспечено. Только вот потерь и тягот последующей войны оно не сократило.