Сегодня день печали и памяти. Год назад ушел из жизни Александр Исаевич Солженицын, русский писатель, роль которого в истории нашей страны, да и всего мира невозможно переоценить и -- до сих пор -- очень трудно всерьез осмыслить. И сразу после кончины Солженицына, и в декабре, когда отмечалось девяностолетие оставившего землю художника, было сказано немало проникновенных, торжественных, глубоких, истинно взволнованных слов о великом писателе, о русском двадцатом веке, трагедию которого он воссоздал с предельной поэтической силой, о могучем слове правды Солженицына, его заветах и уроках. К сожалению, и суждений скороспелых, нелепо приуроченных к «текущему моменту», просто легковесных прозвучало с избытком.

Напряженное осмысление книг Солженицына, его личности и судьбы, начавшееся в те дни далекого 1962 года, когда России открылся «Один день Ивана Денисовича», продолжается и постепенно открывает новые и новые смыслы. Так происходит со всяким крупным художником и мыслителем. Постижение Солженицына -- такой же счастливый и творческий труд, как постижение Пушкина, Достоевского, Толстого, Чехова, Пастернака... Мы -- медленно и не без ошибок -- учимся внимательно и ответственно читать Солженицына. На этом пути нас ждет великое множество духовных и интеллектуальных открытий. Но и сейчас сердца очень и очень многих людей, как наших соотечественников, так и граждан других государств, говорящих на других языках, принадлежащих иным культурным традициям, полнятся благодарностью автору «Одного дня Ивана Денисовича» и «Матренина двора», «опыта художественного исследования» «Архипелаг ГУЛАГ» и «повествованья в отмеренных сроках» «Красное Колесо».

Размышлять о Солженицыне никому не заказано. Рассказать о том, как продолжается жизненное дело Солженицына после его кончины, может лишь человек, для которого это дело стало кровно своим. Незадолго до грустной годовщины литературный обозреватель «Времени новостей» Андрей НЕМЗЕР задал несколько вопросов Наталии СОЛЖЕНИЦЫНОЙ.

-- Многоуважаемая Наталия Дмитриевна, накануне печальной годовщины ухода Александра Исаевича прежде всего приношу вам искренние соболезнования -- моих коллег и мои. Чем будет ознаменована эта дата?

-- Сам Александр Исаевич не любил работать «к сроку», хотя к датам относился внимательно (вообще цифры любил, искал их смыслы), но делать что-то к годовщине было не в его правилах. Так и у меня. Хотелось, правда, до 3 августа завершить публикацию «Красного Колеса» в окончательной редакции -- и это удалось, в издательстве «Время» только что вышли 15-й и 16-й тома Собрания сочинений с «Апрелем Семнадцатого». Это, пожалуй, самое важное, что за год мы успели. Кроме того, три недели назад в Литературном музее открылась выставка изданий Солженицына; она же представляет его жизнь в фотографиях. Можно послушать, как он читает крохотки и рассказы, увидеть некоторые вещи с его письменного стола. Выставка будет открыта до середины сентября. Я рада, что в тихом благородном месте тот, кто захочет, сможет услышать голос Солженицына, посмотреть на его книги, встретиться глазами с его взглядом -- просто побыть с ним. Только что вышел четвертый диск с авторским чтением (три предыдущих появились в декабре), на новозаписанном -- «Случай на станции Кочетовка», «Захар-Калита» и «Правая кисть». Идет работа с теми людьми, что хотят организовать мемориальные уголки, небольшие музеи Солженицына по разным городам и весям. И главное, готовлю следующие тома Собрания сочинений. Александр Исаевич считал, что после того, как книги написаны, важно только одно -- их выверенное издание. А все остальное -- суета и растрата времени.

Тут нам случалось спорить, в этом -- пожалуй, единственно в этом -- Александр Исаевич не мог угнаться за веком. Он полагал, что достаточно книгу напечатать -- и люди ее прочтут. И прямо-таки ненавидел слово «презентация». Когда наш постоянный издатель Никита Алексеевич Струве много лет назад принес это слово в наш дом, Александр Исаевич страшно возмутился. Его неприязнь к этому слову была даже комичной, он и произносил его утрировано-пародийно. Никита Алексеевич ласково возражал: «Да поймите, новую книгу надо понянчить, причем понянчить на людях, -- иначе просто знать не будут, что она родилась!» Александр Исаевич понимал, конечно, но принять душой эту необходимость не мог, не хотел этим заниматься. Но чем свободнее мы в печатании, тем меньше внимания привлекает каждая выходящая книга. Так что приходится людей как-то оповещать. Вообще же Солженицына печатают немало -- прямо сейчас его книги выпускают двенадцать издательств. Речь идет об издательствах в большинстве своем коммерческих, то есть занимающихся лишь тем, что раскупают. Отсюда можно сделать вывод: книги Солженицына читателю нужны и по большой России расходятся.

-- А что будет в сам день 3 августа?

-- Утром семья и близкие друзья соберутся в храме на поминальную литургию. В полдень на могиле в Донском монастыре будет отслужена панихида. После этого все сойдутся на поминки в Доме русского зарубежья, который теперь носит имя Солженицына. Там каждый, кто захочет помянуть его словом, сможет это сделать. Дом русского зарубежья был близок Александру Исаевичу; сразу по нашему возвращению в Россию Солженицын передал Библиотеке русского зарубежья (дома тогда еще не было) более семисот рукописей свидетелей революции, гражданской войны, второй мировой войны. Рукописи эти, ведя огромную переписку со стариками-изгнанниками, он собирал все годы, пока мы были оторваны от России. Рукописи уже давно аннотированы и выдаются в читальном зале, а переписку с этими мемуаристами и другими старшими эмигрантами я пока еще в Дом русского зарубежья не передала, но это, конечно, будет сделано.

-- Ваша состоявшаяся 28 июля встреча с председателем правительства РФ была, видимо, связана с приближающейся годовщиной. Хотелось бы подробнее узнать, о чем шел разговор.

-- Да, так и есть. Владимир Владимирович пригласил меня именно в преддверье 3 августа. Формат беседы заранее определен не был. Но две встречи Путина с Александром Исаевичем (я была их свидетелем) убедили меня, что общаться с Владимиром Владимировичем просто. Я чувствовала себя свободно и решила, что если время позволит, поговорю о том, что сейчас волнует. И что было важно для Солженицына. А он считал крайне важным, чтобы новые поколения (и сегодняшнее, и те, что еще придут) знали и понимали наше недавнее прошлое. То страшное прошлое, постижению которого Александр Исаевич посвятил всю свою жизнь. (А около него -- и я.) Меня тут многие последние тенденции встревожили. Инициативы, однако, проявлять не пришлось. Владимир Владимирович сразу заговорил об изучении наследия Солженицына. Вспомнил, что в школах проходят «Один день Ивана Денисовича» и «Матренин двор», а в гуманитарно-профилированных -- и «Архипелаг ГУЛАГ»; спросил, что я об этом думаю. Я сказала, что как раз для юных читателей в России было бы целесообразно выпустить «конденсированную» однотомную версию «Архипелага...» -- как это четверть века назад было сделано в США, а затем и во многих других западных странах.

-- А что это за версия? Ее готовил сам Солженицын?

-- Совсем нет. Александр Исаевич вначале этого очень не хотел. Поставил вопрос о «сжатом» издании «Архипелага...» американский профессор Эдвард Эриксон, когда ясно понял, что его студенты не в силах прочесть все три тома «опыта художественного исследования». Получалось, что либо они не прочтут ничего вовсе, либо будут судить о книге по небрежным, неведомо кем подготовленным пересказам и дайджестам. Эриксон просил разрешения составить однотомную версию и прислать ее на «авторизацию». Александр Исаевич долго колебался, советовался со мной и нашими сыновьями (тогда они учились в американской школе) и не без труда и печали согласился. Эриксон прислал английское издание «Архипелага...», где были отмечены фрагменты будущей сокращенной версии. Наш старший сын -- Ермолай перенес его разметку в русское издание, чтобы отцу было проще работать. Солженицын внимательно предложенный вариант изучил, сделал замечания и в итоге дал добро. Книга потом выходила на многих языках и явно себя оправдала. Мы тогда свысока судили об американских студентах: мол, где им прочесть полный «Архипелаг...» -- увы, оказавшись в новой российской реальности, мы поняли, что и наши не далеко уехали... Вот тогда я стала зудеть, что сокращенный вариант нужен и по-русски. Александр Исаевич вновь (как и при обращении Эриксона) не хотел этого делать сам, говорил: «Ты пойми, ведь это как отцу резать собственного ребенка. Не мо-гу». Потом согласился -- ну факт жизни, что сделаешь... Может, кому-нибудь это поможет... И поручил мне. А я легко обещала. Решила, что при первом свободном времени механически перенесу сделанное Эриксоном в русский текст, вот и будет русская версия. Но когда я полтора года назад впервые внимательно посмотрела работу Эриксона, то как наскочила -- так и отскочила. Я поняла, что калька тут невозможна. Нашим ребятам и американцам понятно разное. И объяснять надо разное. И акценты расставлять иначе. Так что эту работу придется делать заново, вглядываясь в наше юношество. Ну сделаю -- хотя сейчас мечусь между томами Собрания. А «сжатием» «Архипелага...» нельзя заниматься урывками. Некоторые мои друзья считают, что стоит просто выбрать наиболее сильные фрагменты -- они и будут взрывать душу. Александр Исаевич этого не хотел. Ему (и мне) важно сохранить строение, архитектуру «Архипелага...», передать дух целого.

В свое время Марви Чомски, режиссер, поставивший сериал «Холокост», очень хотел снять «Архипелаг...». Но в основе его картины должна была лежать лишь одна глава -- «Белый котенок», новелла о побеге Георгия Тэнно. Александр Исаевич не согласился -- именно потому, что такое решение разрушало целое книги. Да и сама история трагического рывка на волю вне общего контекста «Архипелага...» приобрела бы иной смысл. Потом Солженицын говорил, что, может быть, зря отказался: фильм знаменитого и сильного режиссера, конечно, завоевал бы популярность, название -- «Архипелаг ГУЛАГ» -- еще раз привлекло бы внимание и к книге, и к стоящей за ней исторической реальности... Но это был бы не «Архипелаг ГУЛАГ». И я думаю, что Александр Исаевич решил тогда верно, а сетовал позднее только потому, что от всего устал.

-- Вернемся к вашей беседе с Путиным. Вы рассказали ему о замысле однотомного «Архипелага...».

-- И тут же добавила, что и такую книгу не стоит, мне кажется, вводить в обязательную программу. Просто нереалистично. Не говоря уж о том, что всякая обязаловка и принуждение, когда речь идет о большой и душевно трудной книге, могут не приблизить, а отдалить от поставленной цели. И на Западе, и здесь (удивительно, но примерно в одинаковой пропорции) я сталкивалась с немалым числом людей, которые просто не хотят себя огорчать, не хотят читать, знать и думать о страшном. Естественно, что у них большей частью и дети такие же. И тут, навязывая «страшное», ничего не добьешься. Да и не нужно наше трагическое прошлое силком вливать в глотку каждому. Равнодушные люди все равно ничему и никогда не послужат закваской. И потом, программа не резиновая -- если что-то в нее вводить, другое придется урезать. И что хорошего, если урезанным окажется Некрасов или Чехов? Конечно, само явление (мощно представленное в книге «Архипелаг ГУЛАГ») должно непременно войти в сознание становящегося человека. В курсе литературы, в курсе ли истории этому надо уделить два-три урока, готовясь к которым, школьник, разумеется, будет обязан какие-то небольшие -- но обжигающие, затрагивающие душу -- фрагменты прочесть. Кто захочет -- пойдет дальше. А всю книгу разумно включить в список рекомендованной литературы (однотомный «Архипелаг...» прочесть будет легче, но он еще должен появиться на свет). А там, как со всеми рекомендационными списками... Но если не рекомендовать, то шансов на то, что «Архипелаг...» прочтут как должно, будет еще меньше. Подчеркну, что речь идет именно о средней школе. Тем русским студентам, что после школы избрали гуманитарные дисциплины, читать Солженицына, конечно, надо гораздо больше. И «Архипелаг...» отнюдь не в сокращенной версии. Но это другой сюжет.

-- В вашей беседе с Путиным школьная проблематика заняла важное место?

-- Да. Я считаю, что школа необыкновенно важна -- о том и говорила. В сегодняшней жизни восемьдесят процентов людей (и на Западе, и в России) после школы не читают ни высокую художественную литературу, ни серьезные книги по истории. Что получат в школе -- с тем и будут жить. В связи с этим я не могла не сказать об известном школьном учебнике новейшей истории. Нелепо, с одной стороны, изучать в школе «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына, а с другой -- объяснять детям, что Сталин был эффективным менеджером, и, не отрицая репрессий, говорить об их неизбежности и обоснованности («рациональные причины использования насилия») при мощном модернизационном рывке. Тут Путин искренне возмутился. И произнес три четкие фразы. Массовые репрессии не могут быть оправданы ничем. (Последнее слово голосом выделил.) Абсолютно неприемлемо, говоря о прошлом, преуменьшать число жертв. И -- нельзя допустить их забвения. Я спросила, можно ли обнародовать эти слова? Он ответил: «Разумеется. Я и сам бы все это озвучил, но мне таких вопросов не задают».

-- А еще какие темы возникали в вашей беседе?

-- Ряд тем. В частности, говорили о состоянии фундаментальной науки и положении ученых. И Александр Исаевич, и я по образованию математики, у нас много друзей среди математиков и физиков, мы всегда болели этими проблемами.

-- Как вы думаете, почему председатель правительства вас пригласил к себе?

-- Он сказал, что встречи с Александром Исаевичем оставили у него теплое и светлое воспоминание. Думаю, что, приглашая меня, он хотел почтить память Солженицына. А это естественно было сделать в канун памятного дня.