После состоявшейся неделю назад в Осло встречи председателя парламента Чечни Дуквахи Абдурахманова с Ахмедом Закаевым, который считает себя премьер-министром Чеченской республики Ичкерия в изгнании, последний заявил, что предложит ичкерийским вооруженным формированиям прекратить боевые действия с 1 августа. «Мы предложим начальнику главного штаба вооруженных формирований Ичкерии подготовить проект приказа, согласно которому с 1 августа этого года наши бойцы не будут применять оружие в отношении чеченской милиции, за исключением случаев самообороны, -- сказал г-н Закаев. -- Я очень надеюсь, что с этого дня чеченцы никогда больше не будут друг в друга стрелять». Впрочем, шанс на то, что послезавтра действительно начнется перемирие, невелик: Ахмеда Закаева, полжизни посвятившего свободе Чечни, вряд ли послушают люди, которых интересуют совсем другие цели.

С одной стороны, г-на Закаева в Чечне никогда не воспринимали как человека, принимающего ключевые военные и политические решения, хотя он работал в сепаратистском правительстве и воевал. С другой стороны, он стал в определенном смысле «знаменем» сепаратистов, оказавшись после 1999 года единственным рупором ушедшего в подполье президента Ичкерии Аслана Масхадова. Закаев был «связным» во время трагедии в Беслане: по просьбе нескольких российских чиновников он по телефону договорился с Масхадовым, что тот приедет в школу помогать спасти заложников. Впрочем, штурм начался раньше, чем обсуждение гарантий неприкосновенности Масхадова-переговорщика. После того как в марте 2005 года Аслан Масхадов был убит, роль Закаева снизилась, но именно он все эти десять лет старался представить миру чеченское сопротивление как исключительно демократическое движение за свободу от имперского угнетения.

К слову, за месяц до смерти Масхадова, в феврале 2005 года, сам Масхадов через газету «Коммерсантъ» и Ахмед Закаев через российский Комитет солдатских матерей уже объявляли об одностороннем прекращения огня. Но 8 марта 2005 года тело убитого президента Ичкерии предъявили журналистам в Толстой-Юрте, и о мире прочно забыли даже те, кто на него надеялся.

Подполье, с которым сейчас воюют чеченская милиция и федеральные спецчасти, -- это совсем другое подполье, чем то, которое представлял за рубежом Ахмед Закаев. Г-н Закаев был среди тех, кто воевал за отделение Чечни от России и чеченскую свободу самоопределения. В первую чеченскую войну (1994--1996) за это воевали все, кто не занял позицию осторожного нейтралитета или не встал на российскую сторону. Однако после того как во второй половине 1996 года Чечня фактически завоевала независимость, в кругу борцов-единомышленников наметился явный раскол, который до сих пор определяет картину реальности.

Часть победителей решила строить в Чечне шариатское исламское государство, опираясь на финансовую и идейную помощь радикалов Ближнего Востока. Другая часть считала, что Чечня должна оставаться свободной и светской, исповедуя при этом исключительно традиционный для нее ислам. Эти два идейных крыла конфликтовали между собой, а избранному в 1997 году президенту Масхадову не хватало сил и жесткости, чтобы оказать предпочтение одной из групп. Хотя сам он, просвещенный офицер советской армии, склонялся скорее к светскому варианту, ему пришлось подписать шариатские поправки к основному закону и бессильно наблюдать за вторжением боевиков Басаева в Дагестан, приведшим к второй войне.

В подполье раскол только увеличился. С радикалами ассоциировался полевой командир номер один Шамиль Басаев, окруживший себя арабскими джихадистами и допускавший любой террор в отношении противника, то есть России. Аслан Масхадов всячески старался дистанцироваться от Басаева, но не мог отказаться от его военного, организационного и идеологического ресурса, поэтому постоянно то смещал, то снова возвращал его на руководящие должности в подпольном «госкомитете обороны Ичкерии». Когда Масхадова не стало, его преемником стал фактически ставленник Басаева -- мало кому известный молодой специалист по шариату Абдул-Халим Садуллаев. «Шейху Абдул-Халиму», за которым стоял Басаев, в 2005 году впервые принесли присягу («байат») все моджахеды Северного Кавказа. Подпольный президент Ичкерии начал превращаться в подпольного кавказского эмира, а война из борьбы за самоопределение этнической группы -- в религиозную войну за установление на Кавказе шариатского правления.

Осенью 2007 года новый «преемник» -- Доку Умаров -- сложил с себя полномочия президента Ичкерии и провозгласил себя эмиром Северного Кавказа, объявив кавказский джихад частью джихада глобального. Ахмед Закаев, которому претила симпатия Умарова к лидерам «Аль-Каиды», рассорился с «эмиратом» и объявил себя главой правительства Ичкерии в изгнании. Похоже, что с этого момента Ичкерия только и осталась в изгнании: еще задолго до смерти Масхадова было ясно, что исламистское крыло реального чеченского подполья в разы мощнее и активнее, чем светское.

Дело в том, что значительная часть ветеранов первой войны за отделение от России с началом второй войны решила: воевать с Россией -- самоубийство чеченцев. Зато руками России можно задушить в Чечне чужой для нее, импортированный извне радикальный ислам. Москва же одновременно поняла, что немногого добьется только танками и зачистками и надо искать в Чечне деятельную лояльную опору. В этот момент умеренные чеченские сепаратисты и администрация президента России нашли друг друга. Начался проект «чеченизации» -- превращения войны, где сторонами были федеральная армия и чеченцы, в войну, где чеченцы, согласные поддерживать Кадырова и разделяющие традиционные чеченские ценности, воюют с чеченцами, для которых важнее религия, борьба за шариат на земле и рай на небе. Большинство тех, кому важнее Чечня, выживание и процветание чеченцев как этноса, похоже, согласились считать своим лидером Рамзана Кадырова. Среди них теперь и Ахмед Закаев, не говоря о десятках полевых командиров среднего звена, никогда не менявших курчалоевские и введенские леса на Лондон, а теперь носящих удостоверения чеченской милиции.

Естественно, они вынуждены говорить о том, что у их противника на самом деле нет никакой идеи. Проблема в том, что идея есть. И мотивированный противник куда страшнее противника без идеи -- полевые командиры Чечни, которые в первую войну дрались с деморализованной российской армией, а теперь помогают Рамзану Кадырову воевать с полевыми командирами нового призыва, знают это как никто. Единственное, что этой идее можно было бы противопоставить, -- тот факт, что в Чечне никто не воюет с исламом, верующих никто не притесняет и не преследует. В Грозном построили прекрасную мечеть. Но радикалы в нее не идут, и их взаимная ненависть со сторонниками традиционного ислама лишь крепнет с каждым новым боестолкновением.

Это похоже на конфликт поколений. Нынешние боевики гораздо моложе тех, что прошли первую и вторую войны, а сейчас либо ушли на покой, либо встали на сторону Кадырова. В Грозном проходят многотысячные митинги лояльной молодежи, гораздо более искренние, чем в остальной России, потому, что дети войны соскучились по нормальной социальной активности. Но многие дети, родившиеся и выросшие на развалинах, выросли такими, какими их, кажется, не ожидали увидеть даже их родители.

Смертник, взорвавший себя в минувшее воскресенье в Грозном, был 1988 года рождения. Эта акция, убившая нескольких высокопоставленных чеченских милиционеров, имела место еще до 1 августа, но уже после того, как г-н Закаев собрался призвать «ичкерийские формирования» не убивать соотечественников в милицейской форме.

Президент Чечни Рамзан Кадыров, который мог оказаться в числе жертв взрыва, если бы не задержался на встрече, обвинил в подготовке теракта Александра Тихомирова, более известного на Кавказе как Саид Бурятский. Это этнический бурят, который в юности учился традиционному для его родины буддизму, но позднее принял ислам и даже проповедовал, по некоторым данным, в московской Соборной мечети на проспекте Мира. Несколько лет назад его проповеди, записанные в основном на русском языке, стали очень популярны среди северокавказской молодежи, а сам он стал появляться в видеороликах вместе с эмиром Доку Умаровым.

Имя Саида Бурятского определенно лучше известно непримиримым боевикам, чем имя Ахмеда Закаева, которого их эмир к тому же объявил вероотступником. Именно поэтому трудно ожидать какого-то реального улучшения ситуации 1 августа, даже если приказ о прекращении огня будет кому отдать -- в конце концов в начале года ФСБ рапортовала о поимке боевика, который якобы по заданию Закаева пытался воссоздать «армию Ичкерии».

Чеченец всегда остается чеченцем, и, может быть, кто-то из воюющих услышит в призыве Закаева именно этот акцент: не убивайте друг друга. Но большинство боевиков скорее всего проигнорируют его призыв. В конце концов отец и сын Кадыровы пытались строить мир именно под таким девизом, и, похоже, все, кто был готов отозваться, уже это сделали. Точно так же подполье проигнорировало замену президента в Ингушетии. Митинги кончились, а обстрелы и подрывы нет. Потому что замены добивались не те, кто взрывает и стреляет, а граждане, вполне признающие Россию и ее законы, согласные выражать свой гражданский протест легальными способами. Таких людей и в Ингушетии, и в Чечне, и в Дагестане подавляющее, абсолютное большинство. И очень важно, чтобы их становилось больше, а боевиков эмирата меньше.