Три обстоятельства заставляют пойти на этот спектакль. Во-первых, имя режиссера. Николай Рощин десять лет назад, будучи только что окончившим ГИТИС актером, поставил занятный брейгелевский спектакль «Пчеловоды» в духе phisical theatre, который за эти годы много поездил по фестивалям. Потом -- любопытный, драматический, с масками -- «Король-олень» Гоцци в РАМТе. После Рощин со своей актерской группой, названной Ship of Fools, переходил из одной институции в другую, на какое-то время осел в ЦИМе, выпустил там несколько постановок и даже считался правой рукой Фокина. Постановки его были довольно специфическими, ни одна из них полноценной удачей не стала, но казалось важным, что режиссер никогда не ставит захватанных пьес, любит необычную форму, тяготеющую к чему-то мистериальному, средневековому, и не ищет легкого успеха. То есть по всем статьям делает авторский театр, что всегда уважаемо. Тут мы переходим ко второму интересному обстоятельству.

Не так давно Рощин, еще оставаясь в ЦИМе, дал своей группе новое название «А.Р.Т.О.», то есть «актерское режиссерское театральное общество», хотя, надо думать, расшифровка тут вторична по отношению к самому названию, повторяющему имя знаменитого театрального экспериментатора, так ценимого в стенах Центра Мейерхольда. А потом А.Р.Т.О. стал муниципальным театром и расположился на Сретенском бульваре в помещении маленького театрика «Русский дом», о котором можно вспомнить только то, что здесь когда-то играли первую постановку «Шопинг & fucking». Стать государственным театром, живущим на субсидию, -- редкая удача, такое в последние годы мало кому удавалось (Сергею Женовачу с его «Студией театрального искусства», например, не удалось), так что вот и еще один повод прийти на спектакль «Савва. Ignis sanat» -- первую премьеру, открывшую сцену нового московского театра.

Ну и, наконец, обстоятельство номер три -- пьеса. Очень редко ставящаяся драма Леонида Андреева, использующая в названии фрагмент эпиграфа к шиллеровским «Разбойникам» «огонь исцеляет» (в свою очередь цитирующим Гиппократа), пьеса, написанная после первой русской революции и запрещенная цензурой тут же в 1906 году, главным героем имела террориста и была полна антиклерикальных мотивов. Чем не актуальный сюжет? Речь тут идет о молодом террористе-одиночке Савве, атеисте и богоборце, вернувшемся в дом отца, держащего трактир на территории большого монастыря. Савва хочет руками корыстолюбивого послушника взорвать особенно почитаемую тут икону прямо перед большим церковным праздником, на который собираются толпы народа. И в итоге священники дают этому взрыву состояться, повернув дело так, что чудотворная икона осталась невредима, а заодно толкают паломников забить Савву до смерти.

После снятия с пьесы цензурных запретов «Савву» ставили мало, и теперь видно почему: это действительно не слишком удачное произведение. Тяжеловесное, патетическое, почти лишенное действия, однообразно, как тупая пила, зудящее все об одном и, кстати, сильно и не лучшим образом напоминающее пьесы Горького. Спектакль Рощина, в котором участвуют только три актера из его команды (Дмитрий и Иван Волковы, ставшие и авторами музыкального сопровождения, и Кирилл Сбитнев, играющий Савву), одновременно значится дипломной постановкой для актеров четвертого курса Щукинского училища (курс В. Фокина и М. Пантелеевой). Спектакль не только не вытянул эту тягостную пьесу, но и усугубил все, что было в ней самого мучительного, и добавил своего.

В маленьком черном зале театра «А.Р.Т.О.» темно, декораций нет, только стол со стульями да скамья, и лица актеров выхватываются из мрака тусклыми лучами прожекторов. Фонограмма под гудящую музыку читает ремарки замогильными голосами. Актеры с первой минуты действия начинают безжалостно кричать и до самого конца с этой надрывной ноты так и не сходят. Для тех, кто следит за творческой биографией Рощина, видно, что этот спектакль не совсем для него обычен. Но парадоксальным образом новость заключается в том, что Рощин как раз пытался сделать постановку обычной, не в своей всегдашней «мистериальной» манере, а ближе к традиционному психологическому театру. Только, к сожалению, никакого настоящего психологизма в игре бьющихся в истерике студентов нет. Конечно, профессиональные актеры выглядят несколько лучше: Сбитнев кричит меньше других, Иван Волков в роли некогда убившего своего ребенка, кающегося странника по прозвищу «Царь Ирод» поначалу, пока тих и почти косноязычен, даже кажется значительным, но потом, как и все, начинает испускать вопли. Дмитрий Волков, изображающий странноватого философа и бывшего семинариста Сперанского, со своим скрипучим голосом, длинными жидкими космами и шляпой ортодоксального иудея даже занятен, но во втором акте он выходит с клоунски набеленным лицом и кровавыми губами, и совсем перестает быть понятно, кто он и что тут делает. Вообще этому спектаклю и прежде всего его режиссеру можно было бы задать множество вопросов. Но даже задавать их очень скоро уже нет сил. Все силы уходят на то, чтобы выдержать четыре часа мучительного и не слишком внятного действа, которое наваливается на зрителя, как пресс, сверлит, зудит и грузит многозначительным и мрачным пафосом. А что требует в ответ -- не понять.