Последний раз в Москве руководимый Олегом Петровым театр видели два года назад -- тогда гипнотическая фантазия «Элион» стала главным событием очередного фестиваля современного танца «Цех». С тех пор театр, на равных конкурирующий с хорошо раскрученной в столице труппой Татьяны Багановой, в Москве не появлялся, что очень досадно. Не только потому, что здесь нет трупп, равных этому театру по уровню технической подготовки (так часто бывает -- современные труппы сильнее в городах, где классический балет влачит жалкое существование; наиболее яркие артисты-«классики» уходят из нудных цитаделей в экспериментальные театры), но и потому, что этот театр -- образчик работы по совершенно европейским принципам. Его репертуар без извинений может быть перенесен в какую-нибудь образцовую голландскую или немецкую труппу безо всяких скидок на особые обстоятельства российской жизни. В основе репертуара -- работы европейских хореографов. Худрук театра методично вылавливает на просторах континента новые дарования -- и подписывает контракты, и дает четыре недели на постановку. И, скрупулезно выполняя российское трудовое законодательство (вся небольшая труппа -- солисты, кордебалета нет; каждый солист должен танцевать четыре спектакля в месяц, вот четыре спектакля в месяц и показывают), собирает полный зал немаленького Театра юного зрителя.

На этот раз снова был аншлаг -- на «Вокруг времени» пришел посмотреть весь город. Хореограф Балаш Бараней этому городу уже был знаком -- прошлой осенью он сделал в театре свою редакцию балета Пала Френака «Голод». Но теперь первая самостоятельная работа, вообще первая для Баранея, которому еще нет тридцати и который, закончив школу в Будапеште, до сих пор сам танцевал в различных французских труппах contemporary dance (в том числе у Френака). Для своего дебюта он взял мелодии Пьяццоллы, соединив их с венгерскими и корсиканскими мелодиями. И поставил спектакль-воспоминание, спектакль-виньетку, спектакль-грезу.

Начинается спектакль с шума дождя и совершенно «открыточной» картинки -- у задника расставлены столики, стулья и навалены чемоданы, при этом свет так резок, что видны лишь их силуэты, будто они вырезаны из черной бумаги и наклеены на бумагу белую. Люди тоже кажутся вначале лишь картинками, вырезанными старым мастером из бумаги, -- четыре женщины и двое мужчин, ожидающие в вокзальном кафе прибытия поезда. Поезд так и не придет -- несколько раз в фонограмме возникнет шум пролетающих мимо станции вагонов, но они не остановятся -- потому что, вероятно, это что-то вроде лимба, уже потусторонний мир, но не рай и не ад. Просто место для воспоминаний.

Воспоминаний одного героя -- отсутствующего на сцене. Разные артисты, появляющиеся в монологах и дуэтах персонажей, -- всплывающие в памяти эпизоды жизни одного и того же человека.

Вот женский монолог, в котором танцовщица с фантастической -- змеиной и птичьей одновременно -- пластикой (Мария Козина) струится так, будто хочет снять с себя кожу и взлететь. Юношеское недовольство собой и своим образом, жажда перемен, всполохами прорывающийся избыток сил. Вот смешливый и искренний, порой намеренно неловкий и акробатически изощренный дуэт (Евгения Фадеева и Сергей Молочков), в котором персонажи проскальзывают по столу, переворачиваются, с него сползают, поднимают мебель на вытянутых ногах, -- эксперименты молодости, обозначение вариаций на тему камасутры (при том, что ну ничего эротического в данном дуэте нет, кроме насмешливой нежности друг к другу). И наконец, дуэт более взрослый, в нем больше напряжения, но и уверенности тоже больше -- все уже всерьез, и женщина гнется в руках партнера стрелкой часов, согласной указать тот час, что определит мужчина (слаженный, надежный дуэт Татьяны Марьяниновой и Александра Тихонова).

Когда начинает падать снег, кажется, что спектакль заканчивается, все, финал. Но это не так -- закончилось лишь отстранение автора, закрывается альбом воспоминаний. Персонажи расходятся, и остается один человек, сжимающийся на сцене в комок, все еще пытающийся себя контролировать, руками поправляющий положение собственных ног -- но уже замерзающий в одиночестве. И понимаешь, что он это все и перебирал в голове, что Бараней ему и доверил эту функцию монолога. Элегия заканчивается и начинается трагедия -- но вот ее каждый может представить себе самостоятельно. Отличное умение для дебютанта -- остановиться тогда, когда кажется, что спектаклю еще есть о чем говорить. И отличный выбор дебютанта для театра.