Признаки экономической нестабильности в России напомнили многим моим знакомым ощущение, которое вызвал у них август 1998 года. Оставшиеся без значительной части зарплаты, но сохранившие работу, они тогда увидели в магазинах очереди к пустеющим прилавкам. И застыли в недоумении: как совместить свой офисный график с этим неожиданным воскресением Советского Союза, под конец существования которого всеобщее стояние в очереди за дефицитом к тетке в грязном фартуке, ворчащей неизменное «вас много, а я одна», превратилось тогда в образ жизни.

Эти тетки в грязных фартуках ведь были могильщиками Советского Союза. В 1998 году у меня еще не было ни зарплаты, ни работы, чтобы их потерять, зато в своем пионерском детстве я провел немало часов в очередях. Чтобы, к примеру, помочь бабушке отоварить выданные работавшим родителям талоны на сахарный песок. Или чтобы маме, отстоявшей (после рабочего дня) в очереди за стиральным порошком два-три часа на зимнем ветру, дали не две пачки в руки, а четыре. Ведь было неизвестно, когда стиральный порошок появится еще раз и появится ли вообще. Не исключено, что эти подвиги социалистического образа жизни -- одна из причин того, что мама в пятьдесят лет с трудом держится на ногах. Очереди, конечно, не были ни катастрофой, ни войной, ни массовыми репрессиями -- просто повседневностью. Но у меня есть мощный иммунитет против любой ностальгии о благословенном советском времени.

И я с тревогой вижу, что тетки в грязных фартуках никуда не исчезли. Они ждут не дождутся, когда начнут пустеть прилавки. Феномен, кстати, изучен не до конца: прилавки пустые, потому что такие безобразные продавцы, или продавцы безобразные, потому что пустые прилавки? С третьей составляющей, похоже, порядок: это безропотный потребитель.

Признаки разрухи не обязательно начинаются с магазинов. Есть, например, метро. В рекламной многотиражке Московского метрополитена напечатан отрывок нового бестселлера Дмитрия Глуховского -- «Метро-2034». В «Метро-2033» речь шла о том, как немногие спасшиеся после ядерной войны москвичи налаживают свой быт в вечном сумраке аварийного освещения станций и непроглядной тьме туннелей, по которым больше не ходят поезда. Но любой, кто пытался в часы пик войти в станционные вестибюли, или протолкнуться в вагон, или совершить пересадку в медленно бредущей к переполненному эскалатору спрессованной толпе похожих на зомби пассажиров, видит, что для коллапса метрополитена, похоже, не нужна ядерная война. Уже и так не очень ясно, чего больше на лицах водимых по центральным станциям иностранных туристов -- восхищения или ужаса от толп, духоты, грязных стекол, грохота и благоухающих бомжей в вагонах.

В мире есть метрополитены и постарше. В Берлине, например, старейшей ветке уже за сто лет, и с ней довольно часто возникают проблемы. Но каждый раз, когда интервал между составами заметно увеличивается, пассажирам сообщают об этом вслух и в виде электронного текста на табло. А потом предлагают выйти на поверхность и воспользоваться специальными автобусами с маркировкой подземки, которые уже стоят у тротуара, когда первые пассажиры выходят на поверхность.

В Москве, конечно, тоже есть автобусы с маркировкой. И иногда пассажиров замершего в туннеле поезда даже просят не волноваться и ждать отправления. Заботу о пассажирах, к слову, особенно чувствуешь, когда голос кого-нибудь из известных актеров напоминает сдавленным в вагоне до остановки дыхания людям: «Дамы и господа! Не забывайте в вагонах поезда свои вещи!» Но чаще, конечно, никто ни о чем не объявляет.

Моя родная станция «Крылатское» вздохнула было с облегчением, когда новая развилка на «Кунцевской» отключила ее от открытой части Филевской линии и присоединила прямо к «Парку Победы». Даже после открытия «Славянского бульвара» до центра рукой подать -- пять остановок. Но что-то, чего никто не собирается объяснять, постоянно происходит теперь на интервале между «Крылатским» и «Молодежной». Поезда по два, а то и по три раза останавливаются в туннеле, и путь, требующий двух минут, занимает все десять. Это не очень важно, когда ты не торопишься. Но многие ведь едут на работу. А по нынешним временам кое-кого наверняка за опоздание могут и уволить.

Одним прекрасным утром пару недель назад остановки в туннеле привели-таки поезд, на котором ехал я, к закономерному итогу. На «Молодежной», где в ожидании «голубого экспресса» скопилось уже довольно много людей, металлический голос объявил, что поезд по техническим причинам дальше не пойдет и просьба, мол, добираться наземным транспортом. Обескураженная толпа спешащих в центр людей ринулась наверх -- никого, естественно, не интересовало, что за техническая причина остановила движение. Никаких комментариев, кстати, не появлялось ни в тот день, ни в последующие. Разумеется, никаких автобусов, которые довезли бы пассажиров до ближайших доступных станций, не было и в помине -- техническая причина, видимо, свалилась как снег на голову. Люди, переполнившие тротуары, метались по незнакомой многим улице и спрашивали друг у друга, как отсюда добраться до центра. Неподалеку дышала выхлопами плотная пробка на перекрестке Рублевки и Можайского шоссе, обещая, что дорога до центра едва ли займет меньше часа.

Я не уверен, понес ли кто-то из пассажиров высаженного поезда прямой материальный ущерб. Но если такие люди и есть, никто из них не подумает обратиться в суд. Хотя это, по всей видимости, могло бы быть единственной адекватной формой реакции. А возможно, и способом заставить начальство метрополитена и власти города иначе относиться к потребителям их услуг и своим избирателям.

Пренебрежение стало повсеместным. Провайдер, с которым у меня заключен договор о круглосуточном безлимитном доступе в Интернет, считает возможным в разгар рабочего дня оборвать соединение. При этом клиентская служба, номер которой глухо занят большую часть суток, сообщит, если вдруг удастся дозвониться, что проблема будет устранена «скоро». «Скоро» в их понимании -- это от двух часов до двух суток. Запрос, посланный мною по электронной почте после второго подобного случая и провала всех попыток дозвониться, зарегистрирован роботом неделю назад -- и, видимо, до сих пор рассматривается. Зато абонентская плата успешно зачисляется на счет, как будто ничего не происходило.

В супермаркетах с достаточно столичными ценами то и дело выясняется, что часть лежащих на полках продуктов не внесена в базу данных на кассе -- и кассир, если он владеет русским языком, вместо того, чтобы решить возникшую по вине предприятия проблему, предлагает отказаться от покупки, а на вызов менеджера реагирует чуть ли не истерикой. А то и вовсе попадется товар с истекшим сроком годности.

В средних ресторанах девушки-хостес сменили привычное высокомерное выражение лица на улыбки и приветствуют гостей у входа в зал, вместо того чтобы, как раньше, хронически курить где-нибудь на заднем крыльце, только в последние недели -- не потому, что это их обязанность, а под страхом увольнения и проблем с новым местом работы. Последний пример как раз демонстрирует целебный эффект кризиса. Но в целом речь о том, что хамство стало нормой. Оно, наверное, и было нормой, просто в «жирные годы» не так бросалось в глаза.

...На днях я наконец понял, зачем весь год по телевизору показывали предвыборную кампанию в Америке, которая так сильно контрастировала с успехами кремлевской преемственности. Во второй половине XX века антропологи открыли на некоторых малодоступных островах Тихого океана культурное явление, которое назвали карго-культом -- от английского cargo, груз. Туземцы, едва сводящие концы с концами, оказывались так очарованы случайно залетевшим самолетом или приставшим кораблем с грузом пищи, текстиля и прочих товаров народного потребления, что начинали поклоняться этим кораблям и самолетам как богам, от которых зависит их жизнь. От избытка любви они даже строили самолеты и корабли на берегу -- из земли и веток и верили, что, если усердно молиться этим макетам, появятся еда, текстиль и товары народного потребления. Я думаю, избирательная кампания в Америке -- это вроде самолета в небе нашего острова: как бы мы их ни ругали за Грузию и глобальный финансовый кризис, нам очень хочется, чтобы было как у них. Поэтому мы построили свой земляной самолет -- в виде пафосной телетрансляции съезда «Единой России». Выглядело похоже. Но земляные самолеты не летают.