Три главные звезды полунинского «Всемирного конгресса дураков», клоунского фестиваля, который сейчас проходит в Москве, -- те же, что были звездами карнавалов Всемирной театральной олимпиады (лето 2001 года). Во-первых, сам Полунин -- тогда он, впервые привезя свое «Снежное шоу», возглавлял «Белый карнавал» в саду «Эрмитаж». Затем американец из Голландии Джанго Эдвардс -- он давал представления на «Цветном карнавале». И, наконец, Лео Басси -- мрачный клоун из «Черного», дьявольского карнавала. Кстати, на гала-концерт нынешнего фестиваля приедет и еще одна уличная группа, которую мы помним по «Черному карнавалу», -- британский «Натурал театр». Тогда по саду ходили четверо угрюмых людей, похожих на участников коммунистических митингов, держа плакаты: «Нет! Нет! Нет!» и «Международный день отмены улыбок». И дети, и взрослые обступали их, щекоча, сбивая шляпы и всячески пытаясь рассмешить, но два злобных пенсионера и две женщины, похожие на министерских работниц, не теряли мрачного героизма, молча отбивались транспарантами и продолжали свое шествие.

На «Конгресс» нынешние хедлайнеры привезли те же сольные представления, что и семь лет назад, но увидеть их все равно стоило. Ведь если «Снежное шоу» со времен олимпиады в Москве показывают чуть ли не ежегодно, да и вообще полунинская традиция в России вполне развивается, то клоунов «только для взрослых» с таким жестким и циничным юмором, как у Эдвардса или Басси, у нас практически нет. Вот разве что этим летом на фестиваль «Другого театра» французы привезли трагического клоуна Будю -- бомжа и алкоголика. Но то была совсем другая история.

На Джанго Эдвардса, спектаклям которого дали ограничение «детям до шестнадцати», мне попасть не удалось, но я и без того хорошо помню этого скабрезника невероятной витальности. Помню, как, краснея, поклонники нежного философского Полунина, хохотали надо его шутками про яйца, пантомимой о том, как Джанго ходил пописать, или номером, посвященным Бобу Дилану, где клоун, приставив к заднице микрофон, убедительно пропукал под аккомпанемент рояля знаменитую песню. Разгульный юмор пивных в исполнении Эдвардса был открыт и добродушен: когда спектакль закончился, Джанго стоял у выхода из театра и норовил поцеловаться с каждым, особенно с девушками. Они были не против.

Но «взбесившийся клерк» Лео Басси, насмехавшийся над публикой и доводивший ее ужаса, -- это было что-то особенное. Помню, тогда, семь лет назад, он играл в зале «Новой оперы», заполненном едва ли на треть (да кто мог знать у нас, кто такой Лео Басси?), но его бешеная энергия докатывалась до последних рядов. Он разбивал на сцене гигантский арбуз, забрызгивая сладкой мякотью первые ряды, поливал пол из канистры бензином и поджигал, а потом обливал себя из той же канистры и выходил в зал, угрожающе ею размахивая, с горящим фитилем в другой руке и вопрошал злорадно: «Ну что, напряглись задницы?» И объяснял: «У нас в Испании о том, кто испугался, говорят, что у него дырка в заднице закрылась. Вот я сейчас к этому ряду подошел, и у них дырки закрылись, а от этого отошел, и у них уже открылись снова. Я лучший в мире открыватель и закрыватель задниц!»

На этот раз арбуза не было, хотя Басси о нем с сожалением вспоминал, а бензин и история с задницами была, был и поразительный номер, когда Басси, вдруг раздевшись до пояса, лег и с дикой скоростью ногами вертел целое пианино (когда-то он был знаменитым жонглером). Но главное все же не в этом. Невысокий здоровяк Басси, в роговых очках и с неприязненно выдвинутой вперед нижней челюстью, в деловом костюме, с кейсом, был по-прежнему похож на функционера. Но прошло семь лет, из брюнета он стал лысым, постарел и стал рефлексировать на эту тему, отчего его провокаторское шоу неожиданно обрело драматизм.

Обвязавшись лентами с банками кока-колы, как поясом шахида, Басси скакал по авансцене с криками «Аллах акбар!», а потом дырявил ножом банки прямо на себе, заливая первые ряды пенными струями («Я проверял на репетиции -- до седьмого ряда долетает», -- предупреждал он). Но потом садился опечаленно и говорил: «Раньше я мог написать на зрителей со сцены, и все гордились, что сам Лео Басси на них писал, а теперь мне пятьдесят семь лет, и кто меня знает? Вот, самый маленький зал дали». Можно было бы счесть это кокетством, но Малый зал Музыкального театра Натальи Сац действительно был заполнен едва ли наполовину. И, зная, как высоки цены на билеты (от трех до семи тысяч), трудно было предположить, что за люди пришли смотреть шоу, где на сцене нет ничего, кроме стула и саркастического человека в костюме с галстуком.

Басси знал, куда приехал. Свой фирменный номер удара зрителя в лицо тарелкой с горой пены для бритья он предварял словами: «Сейчас я разбужу ваш патриотизм. Россия всегда становится очень героической, когда на нее нападают иностранцы». А потом прогуливался вдоль рядов, выбирая жертву, и рассуждал: «Здесь человек 80. Значит, сейчас окажется 79 очень счастливых людей...» Но тут же дружелюбно кидал полотенце тому, кто все же получил кремом в лицо. Басси стал мягче.

Представление имело ценз «до двенадцати лет», но сидящий рядом со мной мальчик (видимо, тринадцатилетний) ничуть не смеялся и пугливо вжимался в стул, слушая рассказы Басси о его агрессивном детстве. Будущий клоун, подманив на площади голубей, кидал в них ядреной китайской шутихой (теперь такие запрещены). Или такую же громыхалку швырял ради шутки под ноги своей бабушке (с тех пор и голубей, и бабушек в Испании стало значительно меньше). Но для взрослых все это почему-то звучало не жестко, а ностальгически.

И знаменитый финал его шоу теперь обрел новые краски. Раньше Басси, раздевшись до трусов, а потом, вымазавшись с лысины до пят медом и вывалявшись в перьях, бежал в партер, угрожая обнять каждого на прощание, народ в ужасе уворачивался и кидался вон из зала. Теперь пуховый Басси со сцены кричал, что он ангел и что в благодарность зрителям он хотел бы всех расцеловать, но не станет. И никто его больше не боялся. Видимо, действительно стал ангелом.