Опубликованный в нашей газете 25 августа материал Анатолия Берштейна «Рациональное управление убийствами», в котором обильно цитируется концепция создающегося сейчас учебника «История России 1900--1945 гг.», вызвал широкий общественный резонанс. Дискуссия о еще не вышедшей книге, которую готовят заместитель директора Национальной лаборатории внешней политики Александр Филиппов и завкафедрой истории Московского государственного педагогического университета Александр Данилов, вышла за пределы профессионального сообщества. Судя по откликам, поступающим в редакцию, вопрос о том, какой истории России будут учить школьников в не столь отдаленном будущем, волнует далеко не только учителей и ученых и не только в нашей стране.

Бурная реакция в принципе легко объяснима: учебник истории России новейшего времени -- слишком важный и априори не бесспорный предмет. Однако редакторы учебника, похоже, склонны воспринимать критику в свой адрес исключительно как обвинения -- в письме в редакцию они утверждают, что в материале «Времени новостей» против них «выдвигались обвинения в попрании моральных норм и нарушении действующего законодательства». Сегодня мы предоставляем гг. Филиппову и Данилову возможность объяснить свою позицию (присланный ими материал публикуется в полном объеме и без изменений). Однако их ответ на нашу публикацию требует новых комментариев.

Читатели «Времени новостей» в полной мере ощутили не только приближение нового учебного года, но и реальную угрозу демократическим ценностям -- вышла в свет статья А. Берштейна «Рациональное управление убийствами», посвященная концепции учебника «История России 1900--1945 гг.». Ужас от прочитанного в газете охватил не только профессиональное сообщество, но и родителей учеников: нам звонили из Российской академии наук, из множества редакций и даже из политических фондов с просьбой прояснить -- правда ли? Правда ли, что мы оправдываем «большой террор» как средство достижения политических целей, что мы глумимся над памятью репрессированных лиц, попираем нормы морали и предлагаем «заведомо неправовые трактовки»? Спешим успокоить коллег и сограждан -- неправда все это.

Похоже, А. Берштейн ощущает себя чуть ли не лазутчиком, добывшим секретную информацию во вражеском тылу. Концепция учебника «История России 1900--1945 гг.» доставлена им, как трофейный документ, с «прошедшего сбора учителей истории», которым «было велено» принять ее к исполнению и где давались инструкции по переписыванию истории! Должны разочаровать -- материал этот был еще в июне обнародован на сайте издательства «Просвещение». Это рабочий документ авторского коллектива учебника. Внимание авторов сосредоточено на наиболее болезненных вопросах нашей истории ХХ века и тех акцентах в их освещении, которые помогли бы учителю избежать односторонности и предвзятости в оценках, позволили более взвешенно и спокойно, без надрыва и обвинений в адрес собственной страны преподавать историю ее юным гражданам. В этом и состоит главный смысл опубликованного на сайте материала.

Но каждый видит то, что хочет увидеть. Что же увидел и чего испугался г-н Берштейн? Если говорить его же словами, то получается так: Сталин -- «успешный управленец», а Катынь -- «справедливое историческое возмездие». Так истолковать опубликованный документ может только дилетант или предвзятый критик.

О непрофессионализме или лукавстве свидетельствует уже тот круг вопросов, которые А. Берштейн назвал дискуссионными. Он готов вести «отдельную дискуссию» с тезисами, например, о том, что «Сталин действовал в конкретно-исторической обстановке», что он был «сторонником преобразования страны в индустриальное общество», что в его пору страна «управлялась из одного центра», и что Советскому Союзу, по мнению Сталина, «в ближайшем будущем угрожала большая война». Так и хочется спросить: неужели все это в самом деле вызывает у вас сомнения? Не лукавите ли вы?

Сомневается наш оппонент и в том, что Россия в конце XIX -- начале XX в. имела самые высокие темпы роста экономики; что поворот во внешней политике СССР начался под влиянием Мюнхенского сговора Запада с агрессором; что Прибалтика и Бессарабия входили в состав Российской империи; что в результате финской кампании СССР получил то, к чему стремился до ее начала... Перепутано (или не понято) и многое иное. В концепции пишется, что противоречия, вызванные первой мировой войной в 1914--1917 гг., приблизили страну к революции, а автору отчего-то увиделось, что мы предлагаем саму революцию отнести к 1914--1917 гг. Немало непонятого или не увиденного и дальше. Но мы, все же, не об этом. Ключевыми остаются три обвинения (именно так), по которым нужен отдельный комментарий.

Итак, первое -- «организованного голода в деревне в СССР не было». В концепции четко и недвусмысленно сказано, что голод начала 30-х гг. «не был «спровоцирован» властью, тем более, в отношении тех или иных народов». Даются и соответствующие пояснения. На этой позиции мы стоим твердо и сейчас. Если наш оппонент, вслед, к примеру, за украинскими властями, полагает, что голод был организован из Кремля, да еще и с целью геноцида украинского (или, как порой пишут другие, всего советского) народа, то это его личное дело -- в нашем обществе каждый может высказать свое мнение. Это на Украине отрицание трактовки общей для народов СССР беды как геноцида именно украинцев президент Ющенко пытается сделать уголовно наказуемым преступлением. Но требовать такого мнения от российских учебников истории -- увольте. Веских аргументов в пользу вывода об организации голода сверху пока так и не удалось представить даже самым ярым его приверженцам.

Второй тезис -- об оправдании «большого террора». Поскольку автор, похоже, не вполне понял, о чем именно идет речь в документе, поясним. Под «большим террором» в исторической литературе понимают отнюдь не весь советский период, и даже не все 30-е гг., а те 14 месяцев с августа 1937 по ноябрь 1938 г., на которые пришелся пик арестов и расстрелов по политическим статьям. В это время было арестовано около 1,6 млн человек, в том числе осуждены к расстрелу 682 тыс. человек. Именно этот период отличался не только массовостью, но и жестокостью репрессий, не имевшей прецедентов в истории СССР. Впрочем, все это известные факты. Ключевым здесь является вопрос о том, почему «большой террор» относится именно к этому времени. Над своим ответом на этот вопрос мы и предлагали подумать учителям. Давайте теперь подумаем и все вместе. После принятия Конституции СССР 1936 г., а затем и конституций союзных республик, страна готовилась к первым демократическим выборам. Были сняты ограничения в избирательных правах для достаточно солидной части граждан страны. Это вызвало не только бурный всплеск активности самих избирателей (в Коломне на одном из предприятий, к примеру, несколько дней шли только выборы президиума собрания по выдвижению кандидатов в депутаты), но и серьезную обеспокоенность властей (особенно местных) относительно возможного избрания депутатами оппонентов власти. С мест в центр устремился поток писем, в которых власти и органы НКВД сообщали о новых и новых «врагах», готовящихся к выборам. Тревожило ли это Сталина? Вопрос риторический. Учитывался при этом и опыт «пятой колонны» в Испании, и инспирированное «дело военных». По всем этим гипотетическим «врагам» и целым социальным группам, потенциально опасным для властей, и был нанесен удар. Удар «превентивный». Об этом и пишут авторы. Что же в этом объяснении оправдывает Сталина и других лидеров той поры? Или наш оппонент полагает, что любая попытка что-то объяснить уже и есть оправдание? Мы можем только удивиться такому ходу мысли. Судя по словам А. Берштейна, будто «разработчики фактически ищут «рациональные» оправдания действий власти по уничтожению миллионов своих граждан», он действительно считает всякое объяснение оправданием, но мы как-то не готовы в это поверить.

А. Берштейн цитирует концепцию: «Террор был поставлен на службу задачам индустриального развития: по разнарядкам НКВД обеспечивались плановые аресты инженеров и специалистов, необходимых для решения оборонных и иных задач на Дальнем Востоке, в Сибири». Во фразе, где любой непредвзятый читатель увидит лишь осуждение практики плановых арестов, оппонент наш видит иное -- оправдание этой практики. Мы пишем о том, что с осени 1938 года начался новый этап массовых репрессий: в отличие от «превентивного» удара по потенциальным врагам, аресты основной массы лиц заканчиваются не казнями, а направлением на хозяйственные объекты. Должен ли знать об этом школьник? Думается, да. Кому это может показаться оправданием?

О масштабе репрессий. Широко распространенным пропагандистским приемом является сравнение числа всех категорий репрессированных (не только казненных и погибших в заключении, но и арестованных, сосланных, высланных, депортированных) с числом погибших в Великую Отечественную войну или в нацистских концлагерях. Цель пропагандистов -- обосновать тезисы «Русские коммунисты убили больше людей, чем немецкие нацисты», «Сталин хуже Гитлера» и т.д. вплоть до «Россия -- угроза миру». Мы против подобных шулерских приемов и говорим, что сравнивать число погибших надо с числом погибших. Речь лишь о том, чтобы в учебнике были сняты непроверенные и не имеющие научного подтверждения цифры потерь, а были приведены те, которые реально можно доказать. В тексте же самого учебника перечисляются все категории репрессированных лиц и сказано, что таковыми были миллионы наших сограждан. Именно эти цифры и должны увидеть в учебнике школьники, вместо традиционных и сногсшибательных «открытий» прежних лет о потере в ходе репрессий едва ли не 120 млн человек!

Наконец, третье -- Катынь. Вопрос исключительно болезненный и для Польши, и для России. Это отмечается и в концепции. При всей свирепости предвоенных репрессий и жестокости войны массовый расстрел военнопленных -- событие для СССР уникальное. Где оппонент увидел оправдание убийства этих несчастных или постановку вопроса о «справедливом историческом возмездии» (формулировка, кстати, г-на Берштейна)? Мы ведь изначально отмечали, что пытаемся представить мотивацию действий властей. Со стороны Сталина расстрел пленных поляков был ответом на гибель после войны 1920 г. в польском плену десятков тысяч красноармейцев. Документ об этом присутствует в учебнике. Разве ученикам не надо знать такой позиции? А уж согласиться с ней или нет -- это вопрос другой. Тем более речь идет об учебнике для старшей школы, где ученики обязаны вырабатывать свою точку зрения.

Поразительным в статье является пассаж, будто «история, которую предлагают для изучения, в первую очередь история власти. Истории людей там нет. Остались лишь цели и средства государства. И хотя слово «оправдание» не значится, во многом это именно история оправдания средств». Создается впечатление, что ради именно этой фразы и была написана вся статья. Да, история власти в готовящемся учебнике, в самом деле, занимает место, адекватное роли государства в жизни России. Но кто не слеп, тот видит, что в вышедшем в свет учебнике по истории России 1945--2008 гг. истории культуры, повседневности, роли самого человека уделено такое внимание, какого никогда прежде не было. В учебнике же по истории 1900--1945 гг. эти сюжеты занимают еще большее место. Сюжеты эти, подходы к ним прописаны и в концепции. Но, увы, именно они и оказались почему-то незамеченными А. Берштейном.

Не менее поразительным является тезис о том, что «концепция учебника истории вступает в непосредственное противоречие с действующим законодательством». Противоречие состоит в том, что авторы подчеркивают «непризнание факта тоталитаризма в СССР», а в преамбуле «не отмененного до сих пор» закона РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий» одна фраза говорит о «произволе тоталитарного государства». Не знаем, будет ли это новостью для А. Берштейна, но до сей поры не отменены и действуют некоторые законы СССР еще довоенного времени. Их преамбулы мы тоже должны воспринимать как руководство? Или все же А. Берштейн согласится с тем, что законодательство по вопросам, не имеющим отношения к образованию, и должно к образованию не иметь отношения? И вообще к содержанию образования, и, в частности, к дискуссиям о тоталитаризме?

Печально, но факт -- многие наши оппоненты предпочитают, чтобы в учебниках истории вновь делили персонажей на «своих» и «чужих», а по отношению к собственному прошлому выступают отнюдь не бесстрастным летописцем, а прокурором. Да и критиковать, по старой традиции, пытаются то, чего еще нет.

Наш совет оппонентам: не спешите с оценками и выводами. По крайней мере, до того, как выйдет текст учебника. Ждать осталось уже недолго. Потерпите.

ДАНИЛОВ Александр Анатольевич, заведующий кафедрой истории Московского государственного педагогического университета, редактор учебника «История России 1900--1945 гг.»
ФИЛИППОВ Александр Вячеславович, заместитель директора Национальной лаборатории внешней политики, редактор учебника «История России 1900--1945 гг.»