Действие первой главы повести Бориса Екимова «Предполагаем жить» («Новый мир», №5, 6) разыгрывается в здании банка. Герой заходит туда случайно: «Молодой человек просто шел по улице, томимый жарой, почуял прохладу за этими стенам, поднялся по ступеням. Стеклянные бесшумные двери гостеприимно раздвинулись перед ним, приглашая». Сильной сюжетной нагрузки вступительный эпизод не несет. Хотя повествование начинается страшновато («Два охранника -- крепкие ребята в форме -- ловко подхватили нарушителя под руки, считай, понесли его как пушинку. В сильных руках он бился, словно птица, кричал: -- Не надо!! Не надо меня забирать! Я не хочу в темноту! Помогите!! Я ничего плохого не делал! Мне было жарко! Понимаете, жарко!!»), ни в чем не повинного Илью Хабарова узнает и выручит опытный начальник службы безопасности. Более того, приключение в банке не надломит психику героя. (Как, впрочем, и предшествующее, гораздо более страшное: его, сына владелицы сети магазинов и хлебозавода, младшего брата кандидата в мэры города-миллионника, похитили и продержали несколько суток в холодном темном подвале.) Сцена введена ради монолога Ильи -- травмированный недавней бедой, только что ставший свидетелем мгновенной смерти своего больничного знакомца, истомленный городской жарой, он сперва принимает офисную декорацию («рукотворный поток в конце пути своего, на первом этаже вестибюля, растекался невеликим озерцом в каменном ложе с зелеными берегами и исчезал около огромной стенной мозаики, изображавшей реку, зеленый луг, а дальше -- лес»), а уяснив, что к чему, горько сетует: «Обманная река! Обманный лес! А надо жить по-настоящему. Должна быть настоящая река... Мы должны жить у настоящей реки, у живой воды, потому что это одна из радостей, самых великих, нашей единственной жизни».

О жизни у воды будут потом грезить самые разные персонажи -- от обреченного соузника Ильи до олигарха-миллиардера (вполне симпатичного, но, судя по всему, тоже обреченного). Известно, как заканчивается ставшая заглавьем повести пушкинская строка -- да в тексте и прямо цитируется «Пора, мой друг, пора...». Как и финал «Сказки о золотой рыбке», который дядюшка героя, бывший «большой милицейский начальник», а ныне подручный амбициозного молодого олигарха, считает «счастливым»: «-- Как нынче говорят, хеппи-энд, сказка...

-- Какой же это счастливый? -- засмеялся Илья.

-- Очень счастливый, Илюша... Где старуха сидит?

-- У разбитого корыта.

-- У своей землянки она сидит, дурачок, на пороге дома родного. А могла бы так загреметь... Рыбка-то не простая, друг мой, а золотая. Могла бы эту старушку так законопатить... А она ей и землянку оставила, и старика-кормильца. Все живые, здоровые... Одним словом, как в сказке». Тертый мужик думает о том, что ждет его великолепного (повторю: не только «крутого», но и обаятельного, не утратившего человечности) хозяина -- старые знакомцы из высших сфер только что ему намекнули: миллиардер слишком высоко берет, пора бы остановиться. Но раздумья его, в которых сплетаются холодный расчет (не лучше ли спрыгнуть с колесницы, если возничего не остановишь), тоска уставшего человека по покою и воле и осознание невозможности выйти из «дела» (отказаться от бешеных денег, без которых уже нельзя обойтись), странным образом аукаются с благословляющим сегодняшнюю полунищую жизнь рассуждением терпеливой деревенской старухи, помнящей не только позднесоветское (весьма относительное) благополучие, но и годы раскулачивания. Старуха живет у реки с внуками и правнуком (дети в основном на заработках, хорошо если не очень далеко от дома; любимый сын -- отец главного героя, замечательный доктор, о котором помнят и в родном хуторе, и в большом городе, -- безвременно умер) и радуется тому, что Бог дает. Кажется, все просто: с одной стороны, новые (хоть в большинстве с советским прошлым) хозяева жизни, которые никак не могут остановиться, с другой -- вечная терпеливица. Только напрашивающихся банальных выводов (добрые и честные бедняки, бессовестные жадные скоробогачи) из повести Екимова вытянуть невозможно. Как ни жалеет писатель порушенную деревенскую жизнь, хамства и злобы многих разоренных селян он не прячет; как ни понятны укоры «деловым людям», почти никого из них невозможно счесть только корыстолюбцем. Должен же кто-то налаживать хлебозаводы и закупать линии детского питания? И разве, став мэром (если станет), старший брат героя не принесет городу пользы? И кто в конце концов позаботится о сирых и убогих, если не те же богатеи, у которых постоянно кто-то просит денег? И кому полегчает, если могучего олигарха (тратящего свою прибыль не только на тримальхионовы пиры, хотя и на них тоже) «остановят», то есть вычеркнут из жизни? (Возможно, именно это и происходит в финале повести, хотя точных сведений о катастрофе, в которую попали долларовый миллиардер и верно служащий ему отставник-милиционер, нет, а главный герой заставляет себя верить в лучшее.)

Сила Екимова в том, что он не навязывает читателю «мораль» даже там, где вроде бы ему самому все ясно. Разные эпизоды мягко корректируют друг друга. Боль и ужас не отменяют надежды и доверия к человеку вне зависимости от того, при каких он башлях и в каком чине. Да, лучше жить у реки, но кому и когда это удастся? А те, кому выпала «речная» доля, тоже от бед совсем не застрахованы -- жадность, зависть, бессовестность на чарующие пейзажи не глядят.

В «банковском» эпизоде Екимов вводит главную -- печальную и светлую -- мелодию своей повести. Но значение его не только в том -- начальная сценка глубинно достоверна. Достоверны городской жар и прохлада офиса, достоверны «обманная река» и ее «разоблачение», достоверны монолог раздерганного героя и деловитость бывалого начальника охраны. И ощутив глубинную реальность «служебного» эпизода, ты веришь всему остальному, видишь вживе донской хутор и грандиозное празднество у олигарха, страшный подвал и уютную старую квартиру, праведную старуху и приобвыкшую к роскоши генеральшу, толкового фермера и обнаглевших пьяниц. Видишь жизнь. И не знаешь, что будет дальше. С героями Екимова. С Россией. С нами. «Солнце уже поднялось высоко в полудень. И нужно было что-то делать: куда-то звонить, что-то узнавать... Потому что Интернет твердил и твердил свое: «Имеются жертвы».