Что здесь удалось, так это рекламный текст на задней обложке: «Списанные» -- первый роман из гротескно-фантастической трилогии «Нулевые». Главный герой, молодой телевизионный сценарист Свиридов, вдруг обнаруживает себя в таинственном списке, где состоит, кроме него, еще 180 москвичей в возрасте от 16 до 60 лет. Кто и зачем внес их в этот перечень, члены которого то лишаются работы, то получают повышения по службе, то вызываются на всеобщую диспансеризацию? Страхи, унижения, надежды и призраки нулевых годов -- в новом романе Дмитрия Быкова, сочетающем приметы триллера, притчи и политической сатиры».

Похоже, сотрудники нового издательства «Проза и К» переборщили: читатель, наделенный каким-никаким воображением и держащий в памяти энное количество модных культуро- и политологических заморочек, вправе сэкономить двести рублей и самостоятельно вышить узоры по предложенной канве.

Единственная опасность -- удовлетвориться одной версией. Например, убедить себя, что список составлен властями предержащими для будущих репрессий. Так думают многие (почти все) «списанные»; такой интеллектуальный маршрут, вероятно, поначалу выберет большинство читателей Быкова и его потенциальных соавторов («заместителей»). Ничего дурного в этом решении нет. Напротив, мысль о близящемся терроре занимает едва ключевую позицию в мифотворчестве (и жизнестроительстве) «списанных» и отнюдь не получает в финале романа однозначного опровержения. Славная идея! Глубоко жизненная! В самом деле, сколько можно спрашивать: нас еще не или уже да? Давно ведь известно, что «завтра» всегда наступает «вчера». Известно-то оно известно, но ведь не меньшая очевидность, что «завтра» бывают разными. Вдруг нас ждут великие дела, достойно встретить которые смогут только лучшие из лучших? Вот и составляется список, фигуранты которого, пройдя сквозь череду мытарств, выявят свои выдающиеся качества и станут новой элитой? Слишком похоже на давний роман Быкова «Оправдание», где эта соблазнительная обманка была в конце концов разоблачена? Ну и что с того? Повторение -- мать учения, а повторение с вариациями -- тем паче. Но и на формировании элиты свет клином не сошелся -- «списанные» могут стать не очередными «слугами государевыми», а строителями некоего духовного сообщества (церкви). Или, отвергнув навязываемую внешними силами несвободу, наконец-то осознать себя личностями, ответственными лишь перед собой (если кому-то нравится, и Богом). Или уразуметь, что разницы между «существованием в списке» и любым другим быть не может, всякий человек при каком угодно политическом режиме в том или ином списке значится, а «наградные» перечни стоят «расстрельных», потому как рано или поздно все там будем. Или…

Думаю, вы уже поняли, в чем тут фишка. Коли есть охота, сами изобретете пяток вариантов. Но помните: если вы действительно хотите попасть в тон Быкову, не давайте ни одной (сколь угодно притягательной) гипотезе вытеснить прочие, не позволяйте ни одному «идеологу» («антиидеологу», адепту «простых ценностей», трагическому герою, комическому приспособленцу) взять верх над теми, кто чувствует, думает, живет по-другому. Революционеры и охранители, соглашатели и авантюристы, циники и подвижники, любители «грузить» ближнего и одинокие волки могут казаться умными, порядочными и симпатичными только на протяжении нескольких часов (абзацев), дней (страниц), недель (глав). Дальше обязательно какая-нибудь пакость из них полезет. Ровно та же, что правила «списанными» в «прежнее», казавшееся удачным и устойчивым, время. Жулик остается жуликом, пошляк -- пошляком, комплексушник -- комплексушником, трус -- трусом при любой погоде. Вестимо, просто так у нас в список не занесут… И сколько бы знаковых примет российских «нулевых» годов Быков в свой роман (сборник наскоро сшитых в эссе с плохо различимыми «персонажами») ни насовал (а он не пожадничал: есть и «марш несогласных», и «наши», и идиотские реалити-шоу, и «преемник», и культовые кафешки, и недостроенные небоскребы -- что угодно для души), все равно наколдованный тем же Быковым аромат кафкианской «всегдашности» их перешибает. Но и его, разумеется, абсолютизировать могут только простецы, коим по ходу дела автор объяснит: и от «русского духа» кое-что зависит, и без «совка» дело не обошлось, и лихие 90-е вполне при чем, и у «золотого сегодня» есть своя специфика. Объяснит, дабы тут же себя опровергнуть. И предостеречь от однобоких выводов: вам (и никому) все равно не понять.

Незадолго до выхода «Списанных» в свет я столкнулся с его автором на какой-то тусовке; он посулил: «Мой новый роман вам понравится». Если это не было просто светской шуткой, то Быков в целом ошибся. Роман мне не нравится. Но и метать в него молнии не могу. Потому как на зеркало неча пенять, коли рожа крива. Это я не об окружающей нас реальности (в ней, хочется верить, какие-то смыслы еще живут и рождаются), но о себе, каждодневно утрачивающем способность эти самые смыслы фиксировать, различать и понимать.