Был ли у Советской России конца 20-х годов прошлого века альтернативный тоталитарному путь? Куратор Екатерина Деготь уверена, что был. Она связывает его с идеями Троцкого, с торжеством пролетарской этики, принципа демократии, идеологии мировой революции и интернационализма. Называет «левым зигзагом» власти. Хронологически заключает в рамки 1926 (партийная оппозиция по вопросу о НЭПе) -- 1936 (принятие сталинской Конституции). Этот период в искусствоведении засвечен слабо. Г-жа Деготь объясняет причину так: «Для программной выставки русского авангарда «Великая Утопия» (1992) искусство конца 1920 -- начала 1930-х было слишком «правым» в формальном смысле, а для нормативных выставок искусства сталинского времени -- «Агитация за счастье» (1994) и «Коммунизм -- фабрика мечты» (2003) -- слишком левым в политическом отношении». Потому большинство мастеров искусства «левого зигзага» забыто, а работы их подвергнуты остракизму и томятся в запасниках больших музеев (Третьяковки) и выставочного центра РОСИЗО. Откуда их и вытащили на всеобщее обозрение в зал Новый Манеж.

Екатерина Деготь к заманчивому зигзагу обращается не первый раз. В 2005 году в рамках фестиваля «Европалия» в бельгийском городе Льеже она показала выставку «Советский идеализм. Живопись и кино. 1920--1939». Мессидж был тот же: на материале вызволенной из архивов РОСИЗО и Третьяковки живописи конца 20-х -- 30-х годов показать упущенные возможности альтернативного тоталитарному пути развития левого проекта. Признаться, экспозиция в рабочем бельгийском городке не убедила. Троцкистская линия «рабочей демократии» не узнавала себя ни в помпезных соцреалистических орясинах, украшавших дома культуры и сосланных затем в РОСИЗО, ни в хрестоматийных работах Дейнеки, Лабаса, которые ни с чем радикальным давно уже не соотносятся, а убеждают как раз тем, чему по определению должны быть оппозиционны -- качеством музейности, станковой «сделанностью». То есть идеи альтернативного троцкистского пути воспринимались заманчивой ширмой обыкновенной выставки советского искусства «на экспорт».

Вторая попытка прощупать зигзаг, сделанная в содружестве с Московским музеем современного искусства, многими российскими музеями и частными собраниями, вышла намного удачнее. Прежде всего потому, что новая выставка «Борьба за знамя. Советское искусство между Троцким и Сталиным. 1926--1936» оказалась выставкой премьер. Действительно, малоизвестный материал. Действительно, умопомрачительная иконография и сюжеты, невозможные ни в официальном искусстве Страны Советов, ни в авангарде. После просмотра во всех смыслах диковинных полотен Георгия Рублева, Бориса Гурвича, Юрия Щукина, Бориса Голополосова, Сергея Кольцова понимаешь: да, именно вот так оно и происходит, когда рафинированное авангардное формотворчество (методы сюрреализма, экспрессионизма, кубофутуризма, супрематизма) апроприируются «радикально антиинтимным» рабочим агитпропом. Вот на макете росписи клуба дивизии ОСНАЗ ОГПУ им. Дзержинского художниками бригады Вхутеина (Высшего художественно-технического института) в море алых стягов плывет детски нарисованная фигурка Ленина с выброшенной вперед левой рукой. За Лениным почему-то пролетарий афроамериканского происхождения. А на картине Юрия Щукина «Водный праздник» в фонтанных брызгах и в свете прожекторов, полосующих небо, изрыгает огонь и воду установленная на середине водоема агитационно-массовая «шутиха» в форме капиталиста в цилиндре и со свастикой на груди. А Дмитрий Шестопалов нарисовал в 1928 году лакеев империализма ну совершенно так, как сегодня рисует Костя Звездочетов (то есть в манере журнала «Крокодил»). И подобострастно несут эти лакеи седобородому пауку-капиталисту макеты конструктивистских фабрик и заводов, композиции которых забавно рифмуются с фантастическими увражами великого авангардиста-визионера Якова Чернихова. А «Рабочий» Леонида Чупятова закрыл голову супрематическим красным кругом Эль Лисицкого. А в натюрморте Аркадия Фридриха среди покрышек и дамских туфель ползают белые гуманоиды и маленькие зайцы с медведями (игрушки, видимо). И называется сей концептуальный опус начала 1930-х «От соски до автошины (Все из советской резины)». А у ученика Филонова Бориса Гурвича одетые в противогазы матросы бегают по кораблю, словно межгалактические существа из мультфильма «Тайна Третьей планеты». Инсценирована «Общая химическая тревога на корабле»... И в общем соглашаешься с куратором, что искусство сие велико есть. Прежде всего своей пластической невменяемостью, несуразностью, невписанностью в узнаваемый культурный контекст. Эта скорректированная народным сознанием авангардная образность действительно уникальна, т.к. показывает обратный путь возвращения рафинированного искусства модернизма в материнское лоно, туда, откуда родилось, -- в народную картинку, лубок, вывеску. И в общем-то эти пластические мутации суть самое ценное в этом альтернативном «левом зигзаге». Они примиряют с мыслью о том, что честная жизнь авангарда в несвободной стране могла продолжаться лишь в наивных и детских жанрах, как то мультфильмы, книжки для маленьких и плакаты. Волей-неволей этим же инфантильным «честным жанром для маленьких» увлеклась и куратор в замечательном тексте прекрасного каталога выставки. Текст называется «Эстетическая революция культурной революции». Там на полном серьезе утверждается, что с образованием в 1932 году Союза художников были восстановлены «нормы демократического плюрализма -- неотъемлемая часть буржуазной картины мира», а «Черный квадрат» Малевича меркнет перед радикализмом культурной революции рубежа 1920--1930-х годов, первой критики авангардного проекта слева». Критики, уточняет куратор, в формах антифетишистского противостояния рыночным ценностям (апология непрофессионализма) и бригадного метода организации арттруда. Ну очень мило. Попадание в стиль картин одного из самых трогательных героев выставки, самодеятельного живописца Макара Корнеевича Мухи -- стопроцентное!