"Москва -- Третий Рим"-- эти слова известны едва ли не каждому образованному россиянину. Но какой истинный смысл стоит за этими знаменитыми словами?

Москва является Третьим Римом потому, что является столицей великой Империи? Москва -- Третий Рим, поскольку и Рим первый, и Рим второй были странами с поголовной грамотностью свободного населения? Москва стала Третьим Римом, поскольку в нее, как в Рим древний, ведут все дороги России, а также сюда сходятся и почти все денежные потоки? Или Москва -- Третий Рим в том смысле, что является наследницей законодательства Древнего Рима, римского права, которым после падения Западной Римской империи славился также и Константинополь -- Рим второй?

Наконец, еще вопрос -- кто именно является Третьим Римом -- город Москва или вся Российская Федерация? К кому именно -- к стране или к городу -- относится знаменитое изречение?

Сейчас самая распространенная трактовка, вполне совпадающая с политическими установками власти, что это слоган великодержавности России и Москвы как столицы величайшей из империй. Но на деле это совсем не так.

Словосочетание «Москва -- Третий Рим» имеет историю. Слова эти с добавлением "четвертому не бывать" были впервые произнесены старцем псковского Елизарьева монастыря Филофеем в царствование Василия III -- сына Ивана III (Великого) и отца Ивана IV (Грозного). Однако совсем немногим, а скорее всего единицам из 150 миллионов наших соотечественников, ведомо, что смысл этих прекрасных слов изначально -- и на протяжении столетий -- был совершенно не тот, который ему придают сегодня. Более того, изначальный, подлинный смысл этого выражения был, можно сказать, почти противоположный и чуть ли не диаметрально иной!

Старец Филофей использовал заветное троесловие (или, говоря современным языком, слоган), имея в виду прежде всего духовный смысл нашего коллективного места в мире. Москва -- наследница духовной традиции первого и второго Римов (Рима без номера и Рима под номером два: Константинополя-Византии). Вот каким образом понимались эти слова.

Изначально и на протяжении долгих веков этот лозунг означал, что Москва является эпицентром духовной жизни человечества. Сюда, в Москву, переместились святость Рима первых веков нашей эры и святость Константинополя, Восточной Римской империи. В Москву, по мысли и формуле Филофея, переместилась святость Греческой церкви, в которой духовное начало противопоставлялось «латинству», известному своим рационализмом.

В Русской православной церкви не существовало традиций схоластики и схоластических споров. И это не случайно. Слово изреченное есть ложь -- вот квинтэссенция нашего понимания святости. Чувство -- выше слова написанного, написанное -- ниже сказанного, слово произнесенное -- несоизмеримо ниже необлаченного в слова помысла: вот наше кредо. Чрезвычайно, кстати сказать, творческое, созидательное и самобытное, в том числе и в ХХI технологическом веке.

Слова "Москва -- Третий Рим" никоим образом не относились к пониманию нашей Родины как военной державы, к ее протяженности, к множеству народов, подвластных ей. Да и не было при Филофее множества народов, подвластных России. Было мощное, созданное Иваном III Московское княжество величиной с современные -- не ему, нам -- Францию и Англию вместе взятые. Завоевание же Казани, Астрахани, Сибири было еще далеко впереди. Отнюдь не к военным завоеваниям, не к расширению империи (которой, повторяем, в его время и не было) призывал Филофей, произнося эти слова, ставящие Рим, Константинополь и Москву в один ряд, а к совершенствованию нашей духовности, устройства общественной жизни, к святости, если хотите.

Как же случилось, что значение столь важной дня нашего самоотождествления формулы изменилось столь радикально? Корни нынешнего восприятия формулы Филофея уходят вовсе не в эпоху Василия III, а в идейный и политический контекст царствования Александра II и Александра III. Именно тогда страна, пережившая позор поражения в Крымской войне, остро почувствовала потребность в идее, компенсирующей ощущение национального унижения. Последующие победы сопровождались дипломатическими поражениями, а присоединение новых территорий -- усилением напряженности в обществе. Даже миротворчество императора Александра III не могло смягчить обстановки внутри страны.

Не случайно в это самое время армия сменила форму на сугубо национальную (а точнее, псевдонациональную, ибо она проектировалась модельерами): из мундиров западноевропейского образца (в которые облачалась со времен Петра Великого) переоделась в исконно русскую (как это тогда понималось) форму. Бурки, кафтаны, сапоги с отворотами -- все это в подразделениях русской армии просуществовало недолго. Да и существовать могло только в условиях отсутствия войн: в такой «национальной» одежде можно было только на парадах гарцевать да по паркету скользить в мазурке, но не побеждать на поле боя. Потом рационализм победил идеологию, патриотизм в воинском облачении ушел в прошлое, сменившись формой, адекватной военным доктринам XX века и уровню быстро прогрессировавших вооружений.

В этих условиях усилиями Александра Пыпина, Сергея Соловьева, Евгения Голубинского, Василия Ключевского и других историографов и сформировался миф об имперском содержании филофеевской формулы. Именно тогда начал «раскручиваться» державный, политический смысл троесловия "Москва -- Третий Рим".

В наши дни, когда говорят о Третьем Риме, имеют в виду тот образ, созданный в XIX веке, но приписывающийся Филофею. Эта формула осталась в своем обновленном -- совершенно не том, какой придавал ему Филофей, -- смысле. Причем осталась надолго, дожив (с перерывом на десятилетия управления Россией большевиками) до наших дней.

Так что, произнося "Москва -- Третий Рим", на протяжении столетий русские люди имели в виду прежде всего духовное начало России. Безбрежность духа ее, не знающего преград. Мощь, интенсивность и уникальность православной духовной жизни. Смирение и человеколюбие, а вовсе не территориальные завоевания и протяженность границ, что, если задуматься, ничуть не менее патриотично. А может быть, даже и более.

Слова эти испокон века были объединяющими, притягательными. Увы, нередко простые формулы, переинтерпретированные кем-то, а затем искаженные в чьих-то личных или политических целях и в таком виде внедренные в сознание масс, способны извратить дух и замутить взор. Не только отдельных индивидуумов, но и нации в целом. Если, произнося слова "Москва -- Третий Рим", мы вернемся к их первоначальному, духовному смыслу и чувству, кто знает, может, и обустроим Россию в соответствии с этим замечательным троесловием. Его духом и буквой.