В апреле мир отмечает День памяти жертв холокоста. Но холокост возник не на пустом месте, одним из его страшных предвестников была погромная волна времен Гражданской войны на территории царской России, в частности на Украине и в Белоруссии. Издательство РОССПЭН выпустило «Книгу погромов» -- сборник архивных документов, свидетельствующих о погромах с 1918 по 1922 год.

Летящий пух был символом погромов. Крестьяне вспарывали еврейские перины -- одну брали себе, а остальные пускали по ветру, чтоб никому не достались. Брать эти перины вместе с другим награбленным добром им было незачем: спали-то все равно на зипунах.

Земля покрывалась пухом. Земля -- пухом...

Мой дед Соломон, замученный в тюрьме города Боброва в 1952 году, гипертоник и диабетик, писал из тюремной больницы, что «впервые заболел сердечной болезнью после еврейского погрома, устроенного белобандитами Мамонтова в Ельце в 1919 году». С двух страниц описания этого погрома я и начала чтение книги, в которой таких страниц -- больше тысячи.

«Коммунистов и советских работников почти совершенно не искали и не трогали. Казаки искали только жидов, и местное население, которое в громадном своем большинстве черносотенное, охотно указывало квартиры евреев. Вместе врывались в дома, в которых совершались насилия и грабежи... Их увозили за город на расстояние 5--15 верст группами, там пытали их, переламывали руки и ноги, уродовали лица, насиловали женщин и потом расстреливали... Казакам усиленно помогали и добровольцы из местного населения. Одного еврея увели для расстрела и, раздев его, сказали: «Убегай, Троцкий», -- вообще евреев называют Троцкими. Уже перед самым уходом из города казаки схватили одного еврейского мальчика лет 15, разули его и заставили рысцой бегать за их лошадьми. Провлачив его по всем главным улицам города, они его успели повесить и потом даже прострелить труп его».

Этот мальчик был ровесником моего деда.

Великая коллекция документов

«Я историк, всю жизнь занималась историей Польши, -- говорит научный редактор и один из составителей «Книги погромов» Лидия Милякова. -- В 1996 году я оказалась в Польше, и там отмечали годовщину келецкого погрома 1946 года, считающегося последним европейским послевоенным погромом. Тогда было убито 42 человека и 50 ранено. И я поразилась: польские СМИ писали о том, что погром был устроен КГБ. Ученые, конечно, знали, что келецкий погром был делом рук местного населения, но поляки словно вытесняли этот факт из своего сознания. Хотя в Польше с 1944 по 1946 год, уже после изгнания немцев, были официально зарегистрированы убийства около тысячи евреев. Один мой хороший знакомый, поляк, «праведник мира», не мог поверить, что в Кракове в 1945 году также прошел погром: «Как? Краков, город интеллигенции?!» И никакие ссылки на документы его не убедили.

И я как историк решила заняться этим вопросом. Мне понадобились документы из архивных фондов советских военных комендатур, которые находились в странах Центральной и Восточной Европы. Но эти архивы оказались наглухо закрыты. Тема еврейских погромов меня уже не отпускала, тем более что я начала заниматься иудаикой и именно в той ее области, которая касалась истории евреев Восточной Европы. Я пошла в Государственный архив, и на меня обрушилась великая коллекция документов времен Гражданской войны».

364 документа из восьми фондов Государственного архива Российской Федерации. Большинство из них публикуется впервые. Записи устных рассказов очевидцев и пострадавших, доклады уполномоченных о погромах, докладные записки, протоколы заседаний, заключения следственных комиссий, объявления, выписки из регистрационных журналов перевязочных пунктов, телеграммы, сообщения еврейских общин, газетные заметки, сводки материалов информационно-статистических отделов. Подавляющая часть документов взята из фондов еврейских общественных организаций, во главе которых стояли ученые, юристы, общественные деятели, спасавшиеся на Украине от большевиков. Позже к сбору документов присоединился пробольшевистский Евобщестком (Еврейский общественный комитет помощи жертвам погромов и стихийных бедствий). Все эти организации оказывали гуманитарную помощь погромленным и опрашивали пострадавших.

Лидия Милякова: «Опрашивали по горячим следам, вскоре после событий. Об одном и том же погроме просили рассказать, например, ребенка и раввина, неграмотную женщину и рабочего, так воссоздавалась наиболее полная и достоверная картина. Нам говорили: как вы можете это читать, в таком объеме, это же мартиролог. Но ведь они же смогли! Они, стоявшие так близко, сами будучи или родственниками убитых, или свидетелями погромов, они-то сумели и расспросить, и записать! На одном листке, приложенном к фотографиям, было написано: «Наш фотограф умер от разрыва сердца, снимая жертв погромов». Но «Книга погромов», как и сама эта коллекция документов, не мартиролог.

Знаменитый историк Семен Дубнов говорил, что эти рассказы будут записаны на скрижалях еврейской истории, а его коллега, Илья Чериковер, который занимался сбором этих материалов на Украине, уже тогда понимал, что делает это, не только выполняя долг памяти перед убитыми и их потомками. Чериковер был убежден, что собранные свидетельства послужат задачам науки. И действительно собранная коллекция дает возможность вплотную подойти к изучению этнического насилия. Ведь холокост не на пустом месте возник. Погромная волна Гражданской, которая была особенно сильна на Украине и в Белоруссии, подготовила почву для массового этнического насилия ХХ века».

Красные, зеленые, золотопогонные…

До появления «Книги погромов» в нашей семье был миф: красные не громили. Бабушка рассказывала, что с того момента, как разгромили дом и магазин, вся семья на телеге ехала вслед за Красной армией. Красноармейцы в городе -- все спокойно, можно снимать комнату. Красные уходят -- нужно тоже уходить, спасаясь от белых и бандитов. Сейчас понимаю, что моим просто повезло.

Громили все. Петлюровцы, многочисленные атаманы, крестьянство, в Белоруссии -- балаховцы (по имени возглавлявшего воинские соединения Булак-Балаховича). Громили и белые, и красные, и поляки. Все. «Все эти силы сталкивались, меняли свои позиции, входили во временные коалиции с бывшими противниками, теряли власть или ее обретали, но все они принимали участие в еврейских погромах, -- говорит Лидия Милякова. -- В головах у людей был полный сумбур, они могли воевать за красных, но если вдруг какой-то приказ им не нравился, переходили на сторону белых. Единственное, что оставалось неизменным для всех -- антисемитизм».

«Солдаты... побросали оружие и перешли на сторону большевиков, заявив при этом, что глуховские евреи их подкупили, чтобы они воевали против большевиков... Большевики заняли город. По городу рассыпались вооруженные партизаны и крестьяне, ... крестьяне приехали с пустыми подводами. Отдельные группы стали обходить дома и спрашивали: «Где здесь живут жиды?»

Найдя в подвале или ином месте евреев, они предъявляли им требование выдать оружие, которое у них будто имеется, и так как оружия, разумеется, не было, то их арестовывали и водили в Совет. Но в Совет их не приводили, а по дороге... убивали. Во многих местах это делалось совсем просто: выводили целыми семьями во двор, ставили в ряд и расстреливали...».

Лидия Милякова: «Все хотят найти причину возникновения погромов. Думают, что если мы найдем мотивы погромов, то и само явление будет объяснено. Но все противоборствующие силы приводили примерно одинаковые мотивы: евреи участвовали в революции («все евреи -- большевики»), евреи занимались спекуляциями (как и все остальное население, потому что экономические структуры и связи были разрушены). Малограмотный атаман Семесенко, устроивший страшный проскуровский погром, говорил, что евреи -- «народ, всеми нациями нелюбимый». А в другом документе один образованный поручик говорил: «Я человек интеллигентный, но когда вижу еврейскую кровь, то чувствую нравственное удовлетворение». Можно найти множество самых разных мотивов. Например, в польских погромах выделялись познанские полки, которые формировались в тех местах, где владельцами больших хозяйств были немцы, а евреи служили у них управляющими. Казачий антисемитизм -- а казаки воевали и за красных, и за белых -- вообще отдельный вопрос, потому что еще со времен Екатерины евреям было запрещено жить вместе с казаками, то есть казачий антисемитизм не результат долгого совместного проживания. На стороне белых воевало много северокавказских народов -- те громили с особой жестокостью, и погромы воссоздавали привычную для них ситуацию набегов, дозволенных в такой «неправильной» войне, как гражданская... Но во всех случаях мотивы погромов были очень далеки от классовой борьбы, которая и сталкивала противоборствующие силы.

Однако нужно понимать, что никакие мотивы не могут объяснить ту бойню, которая шла непрерывно в течение Гражданской войны. Мотивы существуют у всех и всегда. Но чтобы страну накрыла волна погромов необъяснимой жестокости, нужно особенное состояние общества, которое превращено в население. Первая мировая война, революции, Гражданская война привели к деградации властных и общественных структур, шла полная деморализация общества, на Украине развалилось три фронта. Был год, когда крестьяне даже не сеяли. Отчужденность крестьянства от ежедневного труда приводила к их люмпенизации, они участвовали в бесконечных восстаниях. Есть закон, и об этом говорил Юрий Левада: деградировавшие массы сами организуются на насилие, на деструктивные действия. Поводом для погрома может послужить что угодно, любой самый абсурдный слух, например, что евреи в Америку отправляют гусей, набитых золотом».

В одном шаге от холокоста

Чем погромы Гражданской отличались от традиционных погромов ХIХ века? Массовостью, огромным охватом территории, числом жертв и участников, разнообразием методов, участием военных частей в зачистке территорий от еврейского населения. Громили не только людей и дома, стирали с лица земли сами еврейские поселения, территория некоторых местечек после их полного сожжения была распахана.

Сколько было жертв погромов, сегодня подсчитать невозможно. Мы можем опираться на подсчеты тех организаций, которые собирали документы. Известный еврейский демограф Яков Лещинский приводит цифру в 150 тыс. погибших. Но многие категории пострадавших либо не подвергались точному учету, либо полностью выпадали из поля зрения уполномоченных еврейских общественных организаций, составлявших отчеты. Не считали людей, умерших от ран спустя месяцы, людей, убитых при нападениях на поезда, при сожжении в синагогах, при потоплении на пароходах. Не подсчитывались убитые среди беженцев, к неучтенным жертвам относятся сотни тысяч калек, включая тех, кто сошел с ума, не учитывали изнасилованных, умерших от возникшей разрухи и голода, от инфекционных заболеваний, которые неизбежно возникали от скученности в местах нового проживания.

Но все же это был еще не холокост. Потому что погромщик мог и отпустить. От него можно было откупиться. Убежать. Спрятаться.

«Книга погромов» приводит много случаев чудесных спасений. Собственно, все рассказы очевидцев -- это рассказы выживших, убежавших, спрятавшихся, откупившихся, случайно выплывших. «Меня и родственницу мою вывели на площадь, где имеются холерные бараки и где нас должны были расстрелять. Взвод в 15 человек подняли винтовки и прицелились в нас, поставленных у стены для расстрела. В это время я случайно увидел среди махновцев, сидевших за выпивкой с начальником отряда, Ивана Ляшенко, который был моим хорошим знакомым и который еще до войны пользовался моими услугами и с которым я дружил. Он крикнул: «Стойте, товарищи, братья! Не стреляйте! Это свой блатной парень». Ружья были опущены, и меня в знак дружелюбия вместе с арестованной родственницей моей на подводе отправили домой... За одни сутки я, здоровый человек 28 лет, поседел».

Истории чудесных спасений есть почти в каждой семье, прошедшей погромы Гражданской. Бабушка рассказывала, что когда ее тетя Лиза летом 1919 года выходила замуж, в дом вошли григорьевцы -- бандиты и согласно исторической справке участники крестьянского восстания под руководством Григорьева. Увидев, что евреи играют свадьбу, они не стали никого убивать. «Их хорошо угостили, и они ушли», -- объясняла мне бабушка, которой было тогда восемь лет.

Я нашла в книге и этот поход григорьевцев: они шли из Александрии, где погромили евреев и ограбили арсенал, исполком и казначейство, взяв 3 млн. Дом тети Лизы в Новой Праге был первым в городе, немного на отшибе. Может, григорьевцы устали скакать, может, задору не хватило порубить жиденят, а может, просто спать хотели. Теперь и не угадаешь.

Во время погромов Гражданской существовала надежда откупиться. Евреев били и мучили, как правило, чтобы ограбить. В один и тот же дом приходили раз, другой, третий, день, неделю подряд. И каждый раз хоть что-то, да находили, хоть что-то, да уносили. Хоть наличники с окон. Хоть вьюшки от печей. Хоть ложку оловянную из буфета. Хоть сам буфет.

Из рассказа очевидца: «Нас всех заперли в одной комнате и закрыли ставни. Скоро к нам явились вооруженные бандиты и много пожилых петровических крестьян. Нас снова обыскали и сняли с нас все, что им понравилось. Немного позже пришла новая банда и повторила то же самое, а после нее -- третья. Так продолжалось в течение двух часов, пока мы не остались в одном белье, а некоторые из нас, которые имели несчастье носить на себе хорошее белье, остались совсем голые. Среди приходивших крестьян было много хороших знакомых петровических евреев. Последние стали просить своих знакомых крестьян, чтобы они их спасли. Вместо ответа они искали глазами, что бы еще имеющее ценность с них стащить. Мы лежали тихо, без слов, на земле. У женщин даже иссякли слезы, только изредка бывало ребенок заплачет, попросит есть...»

Узнав, что в каком-то населенном пункте будут громить евреев, крестьяне окрестных сел ехали туда на пустых подводах. «В местечко вступил полк 2-й Терской пластунской бригады. Солдаты сейчас же приступили к грабежам и убийствам... Погром длился почти неделю... Почти все местечко было обездолено. Крестьяне окрестных сел, которые участия в погроме не принимали, увозили на возах еврейское добро себе домой. Во многих случаях выламывали окна, двери, деревянные и железные части строений -- все это увозили в деревню».

Проскуровский погром

Но были и погромы, во время которых не грабили, а только убивали. И об этих погромах уже можно говорить как о предвестниках холокоста.

Таков был страшный погром 1919 года в городе Проскурове (сейчас -- г. Хмельницкий), во время которого было уничтожено 1650 евреев. Атаман Семесенко, возглавлявший Запорожскую казацкую бригаду им. С. Петлюры, выступил перед казаками: «Самыми опасными врагами украинского народа и казаков являются жиды, которых необходимо вырезать для спасения Украины и самих себя». Он потребовал от казаков присяги в том, что они выполнят свою священную обязанность и вырежут еврейское население, но при этом они также должны поклясться, что они «жидовского добра грабить не будут».

«Ранним утром... вся громада Семесенки вошла в еврейский квартал. Били прикладами, чтобы не тратить зарядов, делали свое дело в гробовом молчании и как бы в галлюцинации».

Очевидец вспоминает: «Рассыпавшиеся по еврейским улицам казаки группами от пяти до 15 человек с совершенно спокойными лицами входили в дома, вынимали шашки и начинали резать бывших в доме евреев, не различая ни возраста, ни пола. Они убивали стариков, женщин и даже грудных детей. Они, впрочем, не только резали, но наносили также колотые раны штыками. К огнестрельному оружию они прибегали лишь в том случае, когда отдельным лицам удавалось вырваться на улицу. Тогда им вдогонку посылалась пуля.

По словам свидетеля Шенкмана, казаки убили на улице около дома его младшего брата, а затем ворвались в дом и раскололи череп его матери. Прочие члены семьи спрятались под кроватями, но когда его маленький братишка увидел смерть матери, он вылез из-под кровати и стал целовать ее труп. Казаки начали рубить ребенка. Тогда старик-отец не вытерпел и также вылез из-под кровати, и один из казаков убил его двумя выстрелами. Затем они подошли к кроватям и начали колоть лежащих под ними. Сам он случайно уцелел».

Принять участие в резне могли все желающие. Так, отличился некий доктор Скорник, да не один, а с сестрой милосердия и двумя санитарами: «Когда другая сестра милосердия, возмущенная его образом действий, крикнула ему: «Что вы делаете, на вас повязка Красного креста», -- он (Скорник, -- М.Д.) сорвал и бросил ей повязку, а сам продолжал резать... Скорник... хвастал, что в одном доме они нашли такую красавицу-девушку, что ни один гайдамак не решился ее зарезать, тогда он собственноручно ее заколол. Действительно, по словам свидетелей, на кладбище среди трупов оказался труп заколотой молодой девушки редкой красоты».

Этим проскуровским убийцам нельзя было предлагать деньги -- они их рвали, отвечая: «Мы только за душой пришли».

Привычный фон

Погромы были так часты, что историки-современники говорили о «погромном движении», об «эпопее погромов». Погромы становились почти привычным фоном жизни. Вот, например, цитата (здесь и далее курсив мой. - М.Д.): «Коменданта посетила русская делегация, указывавшая, что пора прекратить погром, так как от него уже начинает страдать и русское население...»

Или еще цитата, без сокращений: «В четверг погром прекратился. Мало-помалу жизнь вошла в колею и сравнительно успокоилась. Прибыли местные власти. С их разрешения еврейское население организовало самооборону, которой власти выдали оружие. Культурная жизнь совершенно замерла: власти не разрешали ни собраний, ни митингов, ни спектаклей. В окрестности Корсуни все также было спокойно: только в Таганче, которую деникинцам не удалось захватить, произошел еврейский погром».

Вообще, читая документы подряд, насквозь, страницы после двухсотой начинаешь обращать внимание на детали и замечать то, что для современников было привычно или несущественно.

«У Бриксманов после ухода добровольцев, перед наступлением большевиков, остался офицер, которого они скрыли от большевиков. Из чувства благодарности он два дня защищал их дом. На третий день казаки потребовали, чтобы офицер удалился, не то убьют его, как «жидовского заступника». Ему ничего не оставалось делать. Но перед тем как уйти, он забрал с собою все деньги и драгоценности, а жителей дома спрятал в подвальном складе, за железными дверьми. Дом был разграблен, все было увезено».

Самооборона

Нельзя сказать, что резали как баранов. Создавались отряды еврейской самообороны, но в каких-то городах власть позволяла их сохранить, а в каких-то -- нет и отнимала с трудом добытые винтовки. Так, сильные отряды самообороны были в городе Богуславе, и за все это время город «не подвергся ни одному бандитскому нашествию, не было ни одного налета, ни одного убийства. Население так уверено в своей безопасности, что некоторые и дверей не запирают на ночь».

Но отрядов самообороны было мало, и были они далеко не во всех городах. Лидия Милякова: «Евреи сопротивлялись, конечно. Но местное население, как правило, либо само громило, либо сочувствовало погромщикам и было не прочь поживиться в разоренных домах».

Погромленным некуда было бежать -- во всех селах и городах творилось одно и то же. Была одна надежда: пересидеть, переждать: в кустах, в сараях, в сене, на чердаке у знакомых. Знакомые христиане иногда выручали. Чаще поддавались общему азарту охоты на жидов-коммунистов.

«Вечером собрался крестьянский сход для обсуждения, что делать с евреями. Старые крестьяне, часто бывавшие в еврейских домах и выросшие вместе с евреями, высказались на сходе, что село не может взять на себя такого греха; чтобы евреев только выгнали из села и то, что им суждено, пусть случится с ними подальше от наших глаз. Но молодые крестьяне настаивали, что теперь подходящее время и нельзя откладывать, нельзя выпускать евреев из рук. Теперь топят и убивают евреев по всей Украине, и Петровичи (деревня. -- М.Д.) не должны отставать».

Петровичи и не отстали.

«Книга погромов» не просто факт публикации архивных документов. Хотя в архиве осталась еще половина, если не больше, подобных документов, и все они тоже должны быть введены в научный оборот.

«Книга погромов» -- это факт биографии миллионов семей, которые отсчитывают свою историю от погромов и в чьих домашних альбомах хранятся фотографии людей, переживших -- или не переживших -- погром. Взяв в руки эту книгу, первым делом лезешь в именные или географические указатели и ищешь свое. И своих.

И часто находишь.