За пять лет, прошедших с тех пор, как администрация Джорджа Буша приняла решение трансформировать Ближний Восток, этот регион действительно сильно изменился. Трудности, с которыми американцы столкнулись в Ираке, психологический урон, нанесенный Израилю в Ливане, усиление шиитов, некогда отодвинутых на обочину политической жизни, и растущее влияние исламистских партий привели к угрозе хаоса на Ближнем Востоке.

Среди этих многочисленных невзгод оказались и те, что связаны с Исламской Республикой Иран. Ее режим не только выстоял под напором США, но и сумел укрепить свое влияние в регионе. Сегодня Тегеран находится в центре ближневосточных проблем -- от гражданских войн, разворачивающихся в Ираке и Ливане, до обеспечения безопасности в Персидском заливе. Трудно предположить, что их можно решить без содействия Ирана. При этом его мощь неуклонно растет благодаря ядерной программе, которая активно развивается, несмотря на регулярные протесты мирового сообщества.

Последнее обстоятельство поставило Вашингтон перед серьезной альтернативой. Со времен революции, которая в 1979 году сбросила иранского шаха с престола, Америка проводила непоследовательную политику в отношении Тегерана. Она то пыталась свергнуть новый режим и даже грозила ему войной, то вела с ним переговоры по ограниченному кругу вопросов. В течение прошедшего времени Соединенные Штаты надеялись изолировать Иран и ограничить его влияние в регионе. Но все эти подходы оказались бесплодны, и в особенности стратегия сдерживания, которая до сих пор считается наиболее предпочтительной во всех дебатах вокруг Ирана.

Если Америка надеется укротить Иран, она должна в корне пересмотреть свои позиции. Исламская Республика обосновалась на Ближнем Востоке надолго, и рост ее регионального влияния не остановить. Вашингтон должен отказаться от заманчивого на первый взгляд применения силы, от выдвижения предварительных условий в переговорах и от попыток сдерживания в пользу новой политики разрядки. В частности, необходимо дать тегеранским прагматикам шанс возобновить дипломатические и экономические связи с Соединенными Штатами. Перспектива новых отношений поможет им оттеснить радикалов и изменить баланс сил в свою пользу. Чем скорее Вашингтон осознает эту реальность и наладит наконец отношения со своим самым долговременным ближневосточным недругом, тем лучше.

В отсутствие хороших вариантов

При обсуждении иранской проблемы президент Буш обычно настаивает на том, что Америка, мол, «рассматривает все варианты решения». Это утверждение, по сути, является прозрачным напоминанием о возможности использования Вашингтоном силы в случае, если другие средства не помогут. Данная угроза не учитывает того факта, что реальный шанс решить иранскую проблему вооруженным путем у США отсутствует. Чтобы защитить свои ядерные объекты от возможных ударов, Тегеран распределил их по территории всей страны и спрятал глубоко под землей. Таким образом, если американцы нападут на Иран, они столкнутся как с разведывательными проблемами (выявление целей), так и с конкретной задачей нанесения наиболее точных ударов по целям. (Как показала провальная иракская операция, данные американской разведки не всегда в должной мере надежны).

Но даже успешная вооруженная операция не покончит с ядерными амбициями мулл. Она только подтолкнет к восстановлению разрушенных объектов, и при этом Тегеран будет все меньше оглядываться на свои обязательства по соответствующим соглашениям.

Насколько возможен диалог на американских условиях, предложенный Кондолизой Райс? В мае 2006-го казалось, будто госсекретарь сделала важный шаг, заявив, что США примут участие в многосторонних переговорах с Ираном по ядерному вопросу, если Тегеран остановит работы по обогащению урана. Но это заявление сводит конфликт между Америкой и Ираном к простой проблеме разоружения. В действительности же политические и стратегические противоречия между обеими странами коренятся гораздо глубже и требуют более комплексного подхода.

Столкнувшись с неприятной реальностью, многие американские политики стали склоняться к варианту, который виделся им наименее спорным, -- к политике сдерживания. Они надеются, что постоянное дипломатическое давление и экономические санкции помешают агрессивным планам Тегерана в краткосрочной перспективе, а в конечном итоге поспособствуют приходу к власти нового правительства, более демократичного и более склонного к учету американских интересов.

План по сдерживанию Ирана не нов: в той или иной форме сдерживание де-факто представляет собой основное содержание американской политики с момента возникновения Исламской Республики и пользуется широкой поддержкой и демократов, и республиканцев. Но если политики хотят иметь веские основания для одобрения этой стратегии сегодня, то необходимо ответить на некоторые важные вопросы. Возможно ли эффективно сдерживать государство, которое распространяет свое влияние с помощью опосредованных методов, поддерживая терроризм, финансируя своих сателлитов и сотрудничая с зарубежными шиитскими партиями? Захотят ли другие страны региона помочь изолировать Иран?

Если Вашингтон реалистично оценит имеющиеся альтернативы, он быстро поймет, что ответы на эти вопросы -- отрицательные. Но в американской политике долгое время доминировалo глубокое недоверие к Тегерану. В бурный период после революции 1979 года подъем исламизма в Иране приобрел устрашающий и необузданный характер. Правящая клерикальная элита считала национальные границы пережитком позорного прошлого и, похоже, стремилась к экспорту революции. Однако соотношение сил в регионе оказалoсь более устойчивым, чем рассчитывали муллы, и многим революционным мечтам суждено было угаснуть на полях сражений в Ираке в 1980-е.

Дорого обошедшаяся война с Багдадом заставила клерикалов осознать пределы своих возможностей и нереалистичность своих амбиций. Тегеран не отказался от универсалистской риторики, однако его внешняя политика стала вполне прагматичной. Тем не менее в американском сознании закрепился образ Ирана как дестабилизирующей силы. Он сохраняется и теперь, хотя Тегеран уже давно не является ревизионистским государством и превратился в средних размеров державу, стремящуюся к региональному превосходству. Говоря иными словами, сдерживание исчерпало себя уже достаточно давно, поскольку Иран больше не является революционным государством, одержимым идеей насильственного распространения своей модели управления.

Обстоятельство, о котором надо помнить

Чтобы выработать более разумную политику в отношении Ирана, американские лидеры должны в первую очередь признать такие неприятные факты, как рост влияния Ирана в регионе и устойчивость его режима, и затем спросить себя: каким образом можно более спокойно реагировать на сложившуюся ситуацию?

Несмотря на свои заносчивые притязания и провокационную риторику, Исламская Республика Иран -- не нацистская Германия. Это государство-оппортунист, стремящееся возвыситься над непосредственными соседями, не прибегая к войне. Признав Иран как поднимающуюся державу, Америка должна начать с ним переговоры с целью создать механизм ограничения его влияния. При этом ей необходимо демонстрировать готовность к мирному сосуществованию с Ираном, одновременно удерживая его от ненадлежащего поведения. Иными словами, Вашингтону следует придерживаться политики разрядки.

Эта идея может показаться нереальной, но у США уже есть опыт общения с неподатливыми, как кажется, режимами. В конце 1960-х годов на фоне сокращения американского присутствия в Азии Китай начал играть мускулами перед соседними странами. Ричард Никсон и его помощник по национальной безопасности Генри Киссинджер не стали в ответ отрицать могущество Поднебесной. Они начали переговоры с Пекином и в скором времени получили с его стороны содействие в прекращении вьетнамской войны и в стабилизации Восточной Азии. Таким же образом политика разрядки в отношении СССР, проводившаяся администрацией Никсона, позволила не только предотвратить конфликт с Москвой, но и привлечь ее к сотрудничеству по ключевым вопросам контроля над вооружениями.

Не вполне ясно, проявит ли Иран такую же готовность к переговорам, как в свое время Китай и СССР, но есть основания на это надеяться. Недавние события на Ближнем Востоке и взрывоопасные проблемы внутри самого Ирана поставили Тегеран перед критическим вопросом. Превращение в самую сильную страну Персидского залива означает, что Иран наконец может перейти к новым отношениям со своим заклятым врагом; надо выбирать между мирным сосуществованием и конфронтацией с США.

Прошлые попытки диалога с Вашингтоном показали, что Тегеран предпочитает всеобъемлющие переговоры обсуждениям какого-либо одного вопроса. В последнем ответе на совместное предложение Соединенных Штатов и Европейского союза, поступившее прошлым летом, Тегеран подчеркнул готовность к «длительному сотрудничеству в сфере безопасности, экономики, политики и энергетики в целях обеспечения стабильной безопасности в регионе и долгосрочной энергетической безопасности». Иран отметил также, что «нет никаких иных способов прийти к устойчивому решению данной проблемы, кроме как распознать и устранить глубинные причины и факторы, из-за которых стороны оказались в нынешней сложной ситуации».

Чтобы выбраться из «сложной ситуации», Вашингтону, вероятно, придется тщательнее присмотреться к переменам, произошедшим в Тегеране. Потребность во внешней политике, лучше приспособленной к изменениям в регионе, извечная клановость режима и (возможно, в первую очередь) приход нового поколения лидеров -- все эти факторы стимулировали важные дебаты внутри властных структур.

В отличие от своих предшественников периода 1980-х новые лидеры, включая даже и президента Махмуда Ахмадинежада с его вызывающим поведением, не критикуют ни прозападные режимы Египта и Иордании, ни монархии Персидского залива, а также не разрабатывают планы свержения их правителей. Новых лидеров больше интересуют международные связи этих государств, нежели их внутреннее устройство. Они воздерживаются от усилий по насаждению иранской революции на плодородную иракскую почву. Предвидя противодействие таким попыткам со стороны иракских шиитских духовных и политических лидеров, иранские власти предпочли сосредоточиться на более прагматических задачах. Хотя Иран стремится иметь доброго и покладистого соседа в лице Ирака, он не строит иллюзий относительно того, что тамошние шииты покорятся его требованиям. Тегеран продолжает поддерживать шиитские партии Ирака не потому, что хочет посадить в Багдаде свою марионетку или поверенного, а потому что надеется тем самым предотвратить подъем еще одного враждебного режима с суннитами во главе.

Из этого не следует делать вывод, будто новые правые не желают существенных перемен в международных отношениях своей страны. Но главная тема сегодняшних дебатов в Тегеране -- каким образом добиться консолидации сферы влияния Ирана и наиболее эффективно использовать его статус восходящего регионального гегемона. Отстранение от власти Саддама Хусейна и афганских талибов, а также трудности, с которыми США столкнулись в Ираке, привели молодых реакционеров к мысли, что их родине предоставляется уникальный шанс возвыситься. В настоящее время Иран считает себя ключевым государством Ближнего Востока.

Каждый сам по себе

Однако, как и любая ведущая сила в иранской политике, новые правые расколоты на несколько группировок, в том числе из-за споров о том, что более отвечает интересам Ирана -- мирное сосуществование или конфронтация с США. На одном краю спектра расположились радикалы, самым заметным представителем которых является президент Ахмадинежад.

Политическое мировоззрение большинства этих радикалов сформировала не революция 1979 года, а война с Ираком в 1980-х, которая породила в них презрение к Соединенным Штатам и мировому сообществу, а также одержимость идеей опоры на собственные силы. Война, полагают эти ветераны, показала, что ни соблюдение международных договоров, ни апелляции к мнению Запада не обеспечат защиту национальных интересов.

Ахмадинежад и его сторонники видят в Америке «большого Сатану», источник культурного разложения, хищную капиталистическую державу, эксплуатирующую ресурсы более бедных стран. Они винят Вашингтон во всех своих бедах -- от правления шаха до вторжения саддамовского Ирака. Но они также уверены в том, что США -- слабеющая держава. Генерал Хусейн Салами, главнокомандующий Корпусом стражей исламской революции, сказал в марте 2006 года: «Мы оценили потенциал самой заносчивой державы мира и считаем, что в этом плане беспокоиться не о чем».

Несмотря на свои глубокие религиозные убеждения, Ахмадинежад не претендует на роль мессии, стремящегося построить новый мировой порядок. Это умелый манипулятор, пытающийся поднять волну негодования в охваченных хаосом странах-соседях. Он понимает, что кровопролитие в Ираке, остановка мирного процесса между Израилем и Палестиной и бессилие арабских правителей перед лицом Вашингтона вызвали к жизни мощные антиамериканские настроения на всем Ближнем Востоке и растущую потребность населения в лидере, готовом противостоять Израилю и США. И он очень хочет стать таким лидером. С этой целью Ахмадинежад произносит подстрекательские речи о холокосте и Израиле, поддерживает «Хизбаллу» и призывает мусульман к солидарности и преодолению межконфессиональных разногласий. Тем самым он превратил шиитское персидское государство в предмет восхищения даже для арабов-суннитов.

Понятно также, что обладание ядерным оружием Ахмадинежад и его сторонники рассматривают как ключевой фактор укрепления позиций Ирана и как средство, которое поможет его стране затмить американское влияние в регионе. А ради достижения этой цели можно вытерпеть и лишения, и санкции.

В последние два года в центре международного внимания находились прежде всего эскапады Ахмадинежада. Из-за них внешние наблюдатели пропустили возникновение новой группировки в стане новых правых в Иране. Сохраняя верность консервативным взглядам, она ставит иранский национализм выше исламского самосознания, а прагматизм -- выше идеологии. В числе ее лидеров -- глава Высшего совета национальной безопасности Али Лариджани, командующий иранским флотом Аббас Мохтадж и председатель Организации телерадиовещания Исламской Республики Иран Эзатолла Заргами. Все эти люди -- националисты, которые, как и радикалы, изменились под влиянием войны с Ираком, однако извлекли из нее другие уроки.

В 1990-х, когда реформаторы возглавили многие важные государственные институты, эти консерваторы ушли в исследовательские центры, в частности в Университет имама Хусейна, чтобы пересмотреть международные отношения Ирана. Судя по их статьям и публичным выступлениям, они, кажется, пришли к выводу, что окончание «холодной войны» в сочетании с уникальным географическим положением Ирана естественным образом превратило его в региональную державу, а дальнейшему прогрессу помешали избыток идеологии и чрезмерно враждебный подход к взаимоотношениям с Западом. По их мнению, единственный для Ирана способ реализовать свой потенциал -- действовать более рассудительно, то есть ограничить некоторые проявления своего влияния, придерживаться определенных международных норм и вести переговоры по взаимно приемлемым соглашениям со своими противниками.

В последние два года многие члены этой фракции прагматиков обрели вес в Высшем совете национальной безопасности, в разведывательной и военной сферах. Используя свои контакты с традиционными религиозными структурами и тесные связи с духовным лидером, они пытаются отобрать у воинственно настроенных радикалов контроль над внешней политикой Ирана. Неутешительные для команды Ахмадинежада результаты муниципальных выборов в декабре 2006 года говорят не о возрождении реформаторского движения, а скорее об успехе молодых консерваторов, которым не по вкусу политика президента.

Ничто не разделяет две группировки новых правых больше, чем их разное отношение к США. Прагматики доказывают, что превосходство Ирана нельзя гарантировать в отсутствие более рациональных отношений с Вашингтоном.

Умеренные согласны с радикалами в том, что для усиления своего влияния Ирану необходим ядерный потенциал. Как заметил заместитель главы Высшего совета национальной безопасности Али Хоссейниташ, «ядерная программа дает нам шанс сделать попытку занять стратегическую позицию и консолидировать национальное самосознание». Но умеренные верят также и в необходимость умеренной политики. Они выступают за последовательное соблюдение обязательств по Договору о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО) и подчеркивают важность мер, направленных на повышение доверия к Ирану со стороны мирового сообщества. Умеренные надеются, что, улучшив отношения Тегерана с Вашингтоном, они смогут смягчить опасения Соединенных Штатов по поводу иранской ядерной программы и избежать необходимости отказываться от нее.

За дебатами наблюдает колеблющийся духовный лидер, который до сих пор осторожно поддерживал прагматиков в их стремлении к переговорам с США. С одной стороны, Хаменеи -- жесткий идеолог, не доверяющий Вашингтону, кажется, одобряет обвинения Ахмадинежада в адрес Запада и его агрессивный исламизм. Авторитет духовного лидера как религиозного деятеля не слишком высок: недостаточная богословская эрудиция Хаменеи отрицательно сказывается на его положении в иерархическом клерикальном сообществе. Ощущение собственной слабости вынуждает аятоллу искать поддержку у реакционных элементов, с тем чтобы упрочить свою власть. Ему было бы непросто укротить решительно настроенного президента. С другой стороны, у Хаменеи всегда были натянутые отношения с «ястребами», поскольку они ставят под сомнение его способность проявлять решительность в кризисные времена. Чтобы выжить в полной вероломства иранской политике, духовный лидер сохраняет равновесие между различными фракциями, не позволяя ни одной из них чрезмерно усилиться.

На сегодня прагматикам удалось подтолкнуть Хаменеи к принятию идеи возможных переговоров с США по вопросам, представляющим взаимный интерес. Однако политический ландшафт Ирана стремительно меняется. Американские неудачи в Ираке, возвеличенная победа «Хизбаллы» над Израилем летом 2006-го, успех жесткой ядерной дипломатии Ахмадинежада -- все это выглядит как подтверждение правоты сторонников конфронтации.

Общий путь

Наиболее эффективный для Вашингтона способ решить дело в связи со сложившейся ситуацией в свою пользу -- применить более творческий дипломатический подход. Для этого потребуется нечто большее, чем изменение политический линии, -- смена парадигмы. Движимые концепцией сдерживания, американские лидеры давно считали, что нормализация отношений произойдет в результате длительного процесса переговоров. Однако в рамках новой политики диалога нормализация должна будет стать отправной точкой переговоров; она облегчит обсуждение таких тем, как ядерное оружие и терроризм. Стратегия, направленная на создание системы взаимно укрепляющих договоренностей по вопросам безопасности и экономики, имеет самый большой шанс удержать Иран в рамках регионального статус-кво. По сути, возникнет ситуация, при которой отношения с Вашингтоном станут для режима важнее и его связей с «Хизбаллой», и обладания ядерным оружием.

Чтобы стимулировать эти перемены, Вашингтон должен усилить позиции прагматиков в Тегеране, предложив снятие санкций и дипломатические отношения. Возможно, признание Белым Домом регионального статуса Ирана и углубление экономических связей Тегеран -- Запад наконец помогут прагматикам убедить Хаменеи изолировать от власти радикалов, твердо верящих, будто только конфронтация с США позволит Ирану добиться своих национальных целей.

Пересматривая свою политику в отношении Ирана, американское руководство должно расстаться с мыслью о предоставлении Тегерану гарантий безопасности. Согласно традиционным, если не общепринятым представлениям вашингтонских политиков, иранская головоломка может быть решена, только если администрация Буша даст обещание не нападать на Иран. Данная идея отражает полное непонимание того, как Тегеран оценивает свои нынешние потенциал и место в регионе. Защитники теократического режима не боятся Америки; они не считают себя стратегически уязвимыми в отношениях с мировым сообществом. То, что требуется сейчас Ирану, -- это не гарантии от американского военного удара, а признание его статуса и влияния.

Новая американская политика в отношении Ирана должна предполагать официальное признание авторитета Исламской Республики.

В этом свете Вашингтону пора отказаться от безнадежного курса на смену режима, включая те незначительные 75 млн долл., которые выделяются на поддержку высланных из Ирана оппозиционеров и расширение радиовещания на Иран.

Во-первых, подобный идеализм ничем не обоснован. В отличие от Восточной Европы 1980-х в Иране нет сплоченного оппозиционного движения, готового получать указания и денежные средства от Америки.

Во-вторых, призывы к смене режима контрпродуктивны. Громогласные нападки Вашингтона и финансирование им (несуществующей) демократической оппозиции убеждают многих тегеранских сторонников жесткой линии в том, что предложение Америки о переговорах -- это попытка подорвать их собственный режим в Тегеране.

Правила диалога

Для Вашингтона оптимальный путь к эффективным, содержательным отношениям с Ираном -- начать прямые переговоры по четырем независимым направлениям, охватывающим принципиально важные вопросы. Поскольку общей целью переговоров станет нормализация отношений, первое направление должно быть связано с разработкой графика возобновления дипломатических связей, постепенной отмены американских санкций и возвращения замороженных иранских активов. Подобные многозначительные стимулы существенно поспособствуют плодотворному обсуждению более сложных вопросов и, возможно, обусловят более доброжелательное отношение иранского общества к США.

Учитывая успехи Ирана в развитии ядерной программы, эта проблема должна являться приоритетом второго направления. Надежды на то, что Исламская Республика последует примеру Ливии и полностью демонтирует свою ядерную инфраструктуру, совершенно беспочвенны. Задачей переговорщиков, работающих над данным направлением, окажется выработка мер, которые Тегерану следует принять, чтобы вернуть доверие мирового сообщества. Речь идет о таких действиях Ирана, как его подчинение режиму строгих инспекций, чтобы доказать, что программа не будет использоваться в военных целях. В соответствии с Договором о нераспространении ядерного оружия Тегерану должно быть предоставлено право на разработку ограниченного количества мощностей по производству обогащенного урана. Взамен, однако, он обязан согласиться на прохождение процедур контроля, таких, как внезапные проверки, примириться с постоянным присутствием представителей Международного агентства по атомной энергии (МАГАТЭ) и полностью раскрыть информацию о своей прошлой деятельности в данной сфере. Возможно, конечная цель Ирана -- создание ядерного оружия. Но иракский опыт продемонстрировал, что строгий контроль, поддержанный мировым сообществом, может помешать осуществлению подобных амбиций.

Переговоры по третьему направлению должны быть сфокусированы на теме Ирака. В свете доклада Бейкера--Гамильтона многие вашингтонские политики и ученые принялись объяснять, почему Иран не станет подспорьем в решении иракской проблемы. Но большая часть их доводов ошибочна.

Первый миф -- это утверждение, будто Иран предпочитает, чтобы американские войска оставались в Ираке и несли потери, поскольку рост числа погибших не даст США ввязаться еще в одну авантюру. На самом же деле Тегеран считает, что после четырех лет незавершенной войны имперские амбиции Америки в необходимой мере укрощены: мол, гигант потерял достаточно крови.

Согласно второму мифу, дабы заручиться содействием Ирана, следует снять санкции ООН в отношении его ядерной программы. Но такая логика предполагает, что ООН энергично действует в данном направлении, а это не так. К тому же иранские руководители в отличие от американских лидеров не видят большой связи между своей ядерной деятельностью и политикой в отношении Ирака. Ныне большинство в Тегеране уверено, что американская оккупация препятствует умеренному политическому прогрессу в Ираке и что единственный пусть стабилизации этой страны -- постепенный вывод американских сил.

Какими бы ни были взгляды и мотивы Тегерана, его влияние на Ирак делает его незаменимым партнером. Хотя в последние годы Иран действовал в интересах своих шиитских сторонников в Ираке и вооружал их боевые отряды, а Вашингтон отвечал упреками и обвинениями, у обоих правительств есть много общих целей. Тегеран, как и Вашингтон, заинтересован в прекращении гражданской войны в Ираке и сохранении его целостности. Иранская правящая верхушка понимает также, что добиться своих целей они лучше всего смогут посредством выборов, которые еще больше усилят шиитское большинство в Ираке. Нормально функционирующее иракское государство облегчит вывод американских войск, нейтрализует движение инсургентов и интегрирует умеренные суннитские силы в правящие круги, то есть приведет к подвижкам, каждая из которых будет отвечать интересам и Ирака, и США.

Вместо того чтобы сетовать на иранское влияние в Ираке, американским политикам следует задуматься над тем, как этим влиянием управлять. Чем скорее Вашингтон поймет, что Тегеран может сыграть благотворную роль при решении иракского вопроса, тем быстрее ему удастся предотвратить раздробление Ирака и дальнейшую дестабилизацию в районе Персидского залива.

Четвертое -- и самое непростое -- направление переговоров должно быть посвящено израильско-палестинскому мирному процессу. Тегеран стойко сопротивляется ему, нередко за счет предоставления поддержки террористам. Его враждебное отношение к Израилю базируется на исламской идеологии, отрицающей легитимность сионистского проекта. Поддерживая «Хизбаллу» и ХАМАС, Иран обретает голос на территории, находящейся вне пределов его военного влияния. Победа «Хизбаллы» в прошлогоднем конфликте с Израилем и ее возросшая, как никогда ранее, популярность привели к тому, что решимость Тегерана укрепилась еще больше. Теперь Вашингтону придется изменить его настрой. Если Иран и США попытаются наладить связи между собой, то тогда воинственный подход к Израилю со стороны Тегерана может впервые обернуться для последнего утратой реальных преимуществ.

Внимательный взгляд на историю Ирана позволяет предположить, что его поведение может измениться к лучшему. В 1990-х годах, например, правильно выбранные стимулы подвигли Тегеран прекратить уничтожение иранских диссидентов в Европе и перестать оказывать поддержку определенного рода террористической деятельности в странах Персидского залива. В 1997-м германский суд признал агентов иранского правительства виновными в убийстве лидеров курдской оппозиции в одном из ресторанов Берлина в 1992 году, после чего европейские страны отозвали своих послов из Тегерана и ввели ограничения на торговлю с Ираном. Исламская Республика быстро отказалась от практики покушений на диссидентов в изгнании. Похожим образом Саудовская Аравия и страны Персидского залива согласились в 90-х годах прошлого века нормализовать отношения с Ираном только в том случае, если тот перестанет поддерживать радикальные элементы на их территории. И стратегические преимущества разрядки заставили Тегеран изменить свою линию.

В настоящее время Вашингтону следует учитывать эти уроки. По мере того как США и Иран будут пытаться преодолеть свои разногласия, естественный импульс, вероятно, заставит Тегеран отказаться от политики противостояния ближневосточному мирному процессу и опоры на терроризм. Чтобы содействовать такому сдвигу, потребуются дипломатические и экономические стимулы. Цель состоит не в том, например, чтобы склонить Иран к разрыву с «Хизбаллой». Надо надавить на него таким образом, чтобы Тегеран в свою очередь убедил эту организацию в необходимости играть конструктивную роль в ливанской политике и прекратить нападения на Израиль.

Почти три десятилетия подряд сильные эмоции и безответственная риторика препятствовали развитию рациональных отношений между США и Ираном. Слишком часто прагматизм приносился в жертву идеологии, а запутанный клубок исторических обид заслонял собой общие интересы. Но сегодня в Иране есть по меньшей мере одна мощная фракция -- прагматики нового правого крыла, готовые рассмотреть вариант примирения с Вашингтоном. Если Белый Дом ответит разработкой всеобъемлющей стратегии разрядки, это, возможно, предоставит Соединенным Штатам и Ирану шанс покончить наконец с взаимной враждебностью.

---

Данная статья опубликована в журнале Foreign Affairs. По-русски полностью выйдет в следующем номере журнала «Россия в глобальной политике»