-- Первая биеннале проходила в бывшем Музее Ленина. Нынешняя -- в недостроенной башне «Федерация». Уже появились спекуляции на том, что исторический взгляд России сменился -- разобравшись с проклятым прошлым, мы уверенно глядим в светлое будущее. Насколько удачной, по вашему мнению, вышла смена площадок?

-- Ни в одной цивилизованной стране невозможно делать выставку на действующей стройке. Подниматься в люльке вместе с рабочими и металлоконструкциями немыслимо. Летает бетонная пыль в ЦУМе, идет тяжелое строительство на соседних этажах в «Федерации». Все вместе иллюстрирует хамство, жлобство и варварство организаторов. Хамство по отношению к зрителям, жлобство -- к художникам, варварство -- для международного сообщества. Меньше всего у меня претензий к художникам. В конце концов пианист играет, как умеет. Если дадут денег и возьмут работу, он, конечно, выставится и в кратере вулкана. Правда, образы, что ассоциируются у меня с этой биеннале, скорее не огненные, а какие-то болотные. На всех главных площадках, включая, к сожалению, Винзавод, под ногами чавкала грязь, аллергики мучались плохой вентиляцией, на выставке «Верю» некоторые зрители падали в ямы и бассейны.

-- Может быть, организаторы считают башню «Федерация» гиперважным для России объектом?

-- Не понимаю такой аргументации. Это не Байконур. Это обычный офисный центр, символ консюмеризма. Сама фактура стройки и обшарпанности тоже не наше изобретение. В конце 80-х -- начале 90-х по Европе для выставок выбирались сквотские помещения на бывших фабриках и заводах. Эти выставки имели отдельный шарм, пространство хранило следы предыдущей жизни. Я и сам такую пару лет назад в дизайнерском центре ArtPlay делал, но только с хорошим светом и без грязи.

-- А какова, на ваш взгляд, идеальная зона для биеннале в Москве?

-- Во-первых, главная (и единственная) площадка должна располагаться в центре Москвы. Во-вторых, быть хорошо технически, инженерно, архитектурно подготовлена. Образ выставки обязан быть четко структурированным, чтобы посетители не путались внутри кураторских высказываний. Остальное -- дело мастерства художников. Проблема Москвы в том, что у нас есть пространства до полутора тысяч квадратных метров, есть один зал на пять с лишним тысяч квадратных метров («Большой Манеж»), но у нас нет пространств, которые находятся в промежутке от 1,5 до 5. Множество крупных выставок требует именно такой формат. Уже и наши художники готовы делать большие вещи, да негде.

-- Как с этой проблемой работать? Ведь у государства нет встречной идеи, да и у частного бизнеса мыслей по этому поводу мало...

-- Да, у государства нет идей. Потому непонятна до сих пор судьба провиантских складов Василия Стасова, которые могли бы стать роскошным выставочным залом. Да и с бывшим Музеем Ленина поиграли и бросили. Москва бы прогремела на весь мир, но не так, как сейчас, -- костями, если б биеннале прошла пусть даже в недостроенном Музее современного искусства (наподобие того, что делает Франк Гери для новой резиденции музея Гуггенхайм в Абу-Даби, столице ОАЕ). Только стройку, само собой, необходимо было бы приостановить. А мы проводим главные выставки в будущих офисах и торговых центрах, которые никогда территорией искусства не станут. В этом смысле название Второй Московской биеннале честное: в России артпроцесс обречен оставаться на правах примечаний и финансироваться по остаточному принципу.