Нынешний сезон у театра, которым руководят Наталья Касаткина и Владимир Василев, -- праздничный, сороковой по счету. Отметить эту дату театр решил внушительно: на празднование был приглашен Владимир Малахов. Звезду American Ballet Theatre и одновременно руководителя Берлинского балета непросто зазвать на гастроли, но тут случай особый. Малахов начинал свою карьеру именно у Касвасов -- двадцать лет назад, когда Юрий Григорович ухитрился не разглядеть феноменальной одаренности выпускника московского училища и отказался взять его на работу в Большой, которым тогда правил (формальная причина была смехотворна -- отсутствие московской прописки), Касаткина и Василев охотно приняли танцовщика в штат. Малахов проработал у них пять лет и до сих пор благодарен за те годы, когда вокруг только что закончившего школу мальчишки вертелся весь театр, на него кроился репертуар. Вот он и приехал к Касвасам сейчас, в силе и славе. И даже решил одновременно устроить нечто вроде собственного юбилея -- 20 лет творческой деятельности. Под такой случай был арендован Кремлевский дворец.

Выглядело это все... Ох. Ну вот представьте себе обжитую, довольно чистую, добродушную деревню за пару тыщ километров от Москвы. В нее приезжает ненадолго чемпион «Формулы один», в ранней юности упражнявшийся на местном тракторе. Деревня, безусловно, ему рада («наш!»), но хочет показать, что и оставшийся народ не лыком шит. И праздник строится так, чтобы с приезжим еще и посоревноваться.

В первом отделении дали сюиту из балета «Спящая красавица»» -- идея была в том, чтобы дать возможность зрителям взглянуть на финальное па-де-де Авроры и принца Дезире (одна из главных ролей в обширном репертуаре Малахова). В других театрах мира, когда «Спящую» разбирают на части, в концерт обычно ставится последний акт, так называемая «Свадьба Авроры». Здесь поступили так же, но начали не с выхода сказочных персонажей, чей парад и составляет значительную часть «Свадьбы», а с длинного и бессмысленного соло Феи Карабосс. В версии Касаткиной и Василева эта роль, обычно исполняемая мужчинами, переделана в балеринскую пуантовую партию. И Полина Кырова, танцовщица с жесткими, как проволока, руками, втыкающая каждый пуант в пол так, будто наступает кому-то в печень, сладострастно кружила по сцене и, несмотря на мертвое молчание зала, чувствовала себя героиней вечера. Во втором отделении той же балерине, имеющей счастье быть женой директора совхо... прошу прощения, театра, был устроен выход еще и в «Эсмеральде» -- вдруг кто-нибудь, пришедший «на Малахова», танцовщицу еще не оценил.

Во втором отделении выкатили сельчане и памятный трактор -- специально поставленный для Малахова балетик на музыку Моцарта. Порулить Малахову не дали -- понятно, что текст он уже не помнит, а времени учить заново у живущей по жесткому расписанию звезды точно не было. Потому главную роль исполнял нынешний премьер Касвасов Николай Чевычелов. Какой-то отъявленный его враг, объявлявший номера по трансляции, представил артиста как «первого танцовщика Москвы», и в зале пронесся изумленный шум. Чевычелов, безусловно, танцовщик не последний -- у него есть прыжок, и при желании он может даже слегка «повиснуть» в воздухе, хоть это не всегда ему удается. Но «первый»? Только в случае, если Большой театр в полном составе, от премьеров до второго кордебалета, переедет в Усть-Урюпинск. В малаховской роли Моцарта, дающего уроки танцев некой Инфанте (Екатерина Березина), Чевычелов так старался «перемалаховить» Малахова, что предстал дикой карикатурой на танцовщика. Манерный в движении каждого мизинца, слащавый в каждой улыбке, зазывно покачивающий бедрами -- везде, где у Малахова был лишь дразняще-легкий намек на шалость, где пластика раскрашивалась барочными завитушками, Чевычелов слагал жирную поэму дурного вкуса.

А почетный гость будто не замечал бедности техники, развязности манер и надрывного ухарства односельчан. Для него они, должно быть, остались воспоминаниями о юности и тем заведомо были милы. Он выходил на сцену в своем нынешнем качестве и в па-де-де из «Спящей» демонстрировал фирменные легкие взлеты, бесшумные приземления и редкостную для танцовщиков хай-класса манеру безупречного партнерства, когда весь труд танцовщик берет на себя, умело скрывает его и в результате любая балерина производит впечатление девушки порхающей и парящей. А в двух сольных номерах, каждый из которых он танцует уже не первый год, -- «Ария» Вэла Канипароли и «Вояж» Ренато Занеллы -- он снова проговорил привычный для него мотив артистического странствия, где путешествие тела нераздельно с путешествием души. Невидимый чемоданчик в руке, обреченный и полный надежд шаг вперед, дрожание вытянутых перед собой пальцев -- «постой, жизнь, не спеши» -- и вот та текучесть, та немыслимая малаховская гибкость, что поразила учителей еще на вступительных экзаменах в МАХУ 28 лет назад. Никаких великих хореографических достоинств ни в «Арии», ни в «Вояже» не найти (да и похожи номера как близнецы, разве что в первом из них танцовщик одевает и снимает белую маску), но они позволили Малахову просто быть на сцене самим собой, вот тем уникальным организмом, что от рождения был предназначен танцам. Жаль, конечно, что ничего нового танцовщик Москве в этот раз не показал. Досадно, что обычно пристойно поддерживающие репертуар Касвасы на его фоне выглядели так жалко. Но лишний визит Малахова в Москву, отнюдь не каждый год в ней появляющегося, -- уже счастье. И в конце концов то, что он именно у Касвасов начинал, все равно оставит их в истории балета. Как малую родину чемпиона.