Вчера на чемпионате мира по лыжам был единственный выходной. Воспользовавшись паузой с капитаном российской сборной лыжников Василием РОЧЕВЫМ, который завоевал в Саппоро «серебро» в командном спринте, побеседовала корреспондент «Времени новостей» Ольга ЕРМОЛИНА.

-- После гонки вы сказали, что «все мы -- роботы и нас нужно нещадно эксплуатировать». Вы действительно так думаете?

-- Если мы весь год готовились к чемпионату мира, то зачем просиживать у телевизора. Раз уж так получается, что в Саппоро бежать некому, то я готов стартовать на всех гонках -- и на «пятнашке», и в эстафете, и, возможно, на «полтиннике». Думаю, что спортсменов действительно можно назвать роботами в кавычках, потому что это люди, которые готовятся и которых готовят к тому, чтобы с потом и кровью рвать себя на части. Мы тренируемся, тратим государственные деньги не для того, чтобы посмотреть окрестности Саппоро и полюбоваться видами Японии.

-- Что может вывести вас из состояния равновесия?

-- Меня бесят человеческое лицемерие, ложь и обман. Когда люди говорят в лицо одно, улыбаются, а за твоей спиной готовы втоптать тебя в грязь.

-- На вас не давит, что вы родились в такой знаменитой семье и с детства нужно держать марку Рочевых?

-- Не давит. Было чувство гордости, когда отца показывали по телевизору, когда в домашнем музее брал в руки медали. Сначала, конечно, медали и призы были нашими игрушками. Но потом мы стали понимать, и очень рано, как все это достается. Нет, я не боялся не соответствовать. В нашей семье не было такого, что родители постоянно говорили и тыкали: это олимпийская медаль и у вас должны быть такие же. Никто не заставлял нас бегать на лыжах, никто насильно не отдавал в лыжную секцию. Мы занимались тем, что было нам интересно. Сестра ходила на волейбол, баскетбол. Потом вместе с ней мы бегали на коньках. Но без лыж прожить не смогли.

-- Вы когда-нибудь плакали после поражения?

-- Был у меня неудачный год -- 2002-й. Когда мне катастрофически не везло. У меня ничего не получалось в спринтах. Или с чьей-то помощью падал, или мне ломали инвентарь. И бывало, после такого неудачного падения, слеза сама собой катилась. Думал в такие моменты: почему? Однажды зашел на службу в церковь. Долго находиться там не люблю, хотя я -- крещеный. Святой отец меня благословил, сказал, что все будет хорошо. И ронять всех лыжников начал я.

-- Вы связываете это напрямую?

-- Да, можно провести четкую границу. С тех пор я стал всегда креститься перед гонкой.

-- Что происходило с вами в начале этого сезона?

-- Этот сезон складывался плохо. Победа в эстафете в Ла-Клюза мало что изменила. Я чувствовал себя отвратительно, не понимал, в чем дело. А тренер внимания не обращал -- ждал, когда мне будет лучше. В итоге мы приехали на чемпионат страны в Сыктывкар. В первой гонке я занял 6-е место. Тогда мы собрались втроем с моим отцом, главным тренером Бородавко и приняли решение не ехать на «Тур де Ски», а провести спокойный сбор дома, восстановиться и стартовать на оставшихся этапах и на чемпионате мира. Решение было правильным. В Рыбинске я был четвертым, в Эстонии -- вторым, но самое главное -- мы выиграли медали здесь.

-- Возможно, что неудачный старт сезона был вызван тем, что мыслями вы были далеки от спорта, а беспокоились за Юлю Чепалову, которая ждала от вас ребенка?

-- Переживал беременность вместе с ней? Как говорят, мужчины на самом деле подсознательно что-то чувствуют все эти девять месяцев. Не знаю, может быть, и с этим связано. Без дополнительных волнений не обошлось. Но с головой у меня все было в порядке, понимал, чем занимаюсь. Все-таки я думаю, что были допущены ошибки в тренировочном процессе. Не то чтобы не мог выйти на пик формы в середине сезона, я просто был загнан в яму, из которой мне удалось выйти только к концу января. Усталость, перетренированность, которые копились все лето, осень и, самое главное, когда мы встали на первый снег.

-- Вы являетесь капитаном сборной. В чем заключается эта работа?

-- Капитан -- это человек, который может спокойно вести диалог с министром, задать вопрос тренерам, потому что некоторые спортсмены боятся к ним даже подойти и заговорить о своих проблемах. Я, конечно, не возьмусь назвать себя человеком, который с шашкой наголо поведет за собой остальных в бой. Хотя почему бы и нет?

-- С детства были командиром?

-- Характер у меня скверный с детства. Старший брат мягкий, спокойный, не любит ругаться. Он не из тех, кто прибегал из школы, бросал портфель: «Все, мама, я гулять» -- и допоздна. Он не любил лазить по стройкам, воровать из машин огнетушители. Это все я. Кстати, Толя до пяти или шести лет жил в деревне, потому что родители все время были на сборах, соревнованиях. И бабушка с дедушкой разговаривали с ним на языке коми. Он русского вообще не знал. И когда приезжал домой и оставался с мамой, она не понимала, что просит сын. Звонила Раисе Петровне Сметаниной, и та переводила: «Он просит молока» или «Он хочет в туалет...»

-- В будущем вас не прельщает профессия тренера, быть таким, как ваш отец?

-- Могу сказать одно, что тренер тратит столько нервов... Вот вы говорили, что Бородавко, наблюдая за нашей гонкой, чуть не получил инфаркт. Неблагодарная работа. Важная, но неблагодарная. Хорошо, когда спортсмены, которых ты готовил, добились результатов, подходят и говорят: «Спасибо, тренер, ты сделал нас такими». Но это очень редко бывает.