Наш ответ на теракты 11 сентября на практике возымел гораздо более весомое значение, чем это могло показаться в свое время. Дело в том, что мы могли бы все свести к вопросам безопасности. Но вместо этого мы решили отстаивать свои ценности, заявив, что нам не нужен еще один «Талибан» или Саддам Хусейн. Нам хорошо известно, что идеологию фанатизма нельзя победить, лишив свободы или уничтожив ее лидеров; необходимо доказать несостоятельность их идей.

На мой взгляд, ситуация, с которой мы столкнулись, на самом деле свидетельствует о том, что разразилась настоящая война. Но война особого свойства, в которой невозможно победить обычными средствами. Нам не выиграть кампанию против глобального экстремизма, не доказав, что мы превосходим его не только по своей мощи, но и с точки зрения ценностных ориентиров. Мы сможем победить, только показав всему миру, что наши ценности имеют качественное преимущество по сравнению с альтернативными ценностями, продемонстрировав наше беспристрастное и открытое стремление сделать их общедоступными. Нам не удастся заручиться реальной поддержкой в случае необходимости силовых действий по защите нашего образа жизни, если не будем также энергично бороться с глобальной бедностью, деградацией окружающей среды и социальной несправедливостью.

Нынешняя волна глобального терроризма и экстремизма поднимается из самых глубин. Ее основание теряется в перспективе десятилетий отчуждения, гонений и политических преследований в арабском и мусульманском мире. Однако терроризм подобного рода никогда не был и не является неизбежным. Для меня самое примечательное в Коране -- это его прогрессивный характер. Я пишу это с чувством умиротворения, как последователь другой веры. Меня как стороннего наблюдателя Коран поражает своим реформаторским духом: это книга, в которой предпринимается попытка вернуть иудаизм и христианство к их истокам, во многом похожая на то, что несколькими веками позже пытались сделать в отношении христианской церкви деятели эпохи Реформации. Коран весьма содержателен. В нем восхваляются науки и знания и с презрением говорится о суевериях. Коран практичен и намного опережает свое время в том, что касается вопросов брака, положения женщин и государственного управления.

Под вдохновляющим воздействием Корана ислам и его господство неимоверно быстро распространились на ранее христианских или языческих территориях. За столетия ислам основал империю, которая стала мировым лидером в научных открытиях, искусстве и культуре. В период раннего Средневековья знаменосцев терпимости с куда большей вероятностью можно было обнаружить в мусульманских странах, нежели христианских.

Но к началу XX века, после того как западный мир пережил эпохи Ренессанса, Реформации и Просвещения, мусульманский и арабский мир стал обнаруживать неопределенность, неустойчивость своего положения и перешел на оборонительные рубежи. Некоторые мусульманские страны, например Турция, сделали решительный шаг в сторону светского государства. Другие попали в силки колонизации, зарождающегося национализма, политических преследований и религиозного радикализма. Мусульмане стали смотреть на жалкое состояние своих стран как на симптом удручающего состояния ислама. Политические радикалы превратились в религиозных радикалов и перестали отличаться друг от друга.

Власть пыталась приспособиться к исламскому радикализму, включая в состав правящей элиты некоторых его лидеров и отчасти принимая его идеологию. Результат почти всегда был катастрофическим. Религиозный радикализм считался приемлемым, политический же радикализм подавлялся, и в сознании значительной части населения они слились воедино, выражая необходимость перемен. Многие стали думать, что вернуть доверие и стабильность исламу можно путем сочетания религиозного экстремизма и популистской политики, в то время как Запад и те исламские лидеры, которые с ним сотрудничали, превратились в их глазах во врагов.

Этот экстремизм, по всей вероятности, начинался с религиозной доктрины и философии. Но вскоре в ответвлениях "Мусульманского братства", поддерживаемых экстремистами-ваххабитами и рассредоточенных по некоторым медресе Среднего Востока и Азии, зародилась и начала экспортироваться по всему миру новая идеология.

11 сентября принесло гибель 3 тыс. человек. Но терроризм, о котором идет речь, впервые дал о себе знать не на улицах Нью-Йорка. Гораздо больше людей погибло еще раньше, причем не только во время терактов, острие которых было направлено против западных интересов, но и в ходе политических мятежей и волнений по всему миру. Жертвами этого терроризма пестрит недавняя история многих стран, таких как Индия, Индонезия, Кения, Ливия, Пакистан, Россия, Саудовская Аравия, Йемен... И этот список можно продлевать до бесконечности. Более 100 тыс. человек погибло в Алжире. В Чечне и Кашмире некогда вполне разрешимые политические проблемы под натиском терроризма превратились в крайне сложные. Сегодня в тридцати или сорока странах разрабатываются планы действий, так или иначе связанные с идеологией терроризма. И хотя численный состав активных приверженцев этой идеологии относительно невелик, им удается эксплуатировать гораздо более широко распространенное чувство отчуждения в арабском и мусульманском мире.

Теракты, о которых мы вспоминаем, отнюдь не случайны. Это часть растущего движения, участники которого убеждены, что мусульмане отошли от правоверной религии и попали под влияние западной культуры. Ими правят те вероломные мусульмане, которые напрямую замешаны в этом перевороте (в отличие от тех, кто понимает, что для восстановления не только истинной веры, но и уверенности и самоуважения мусульман необходимо ополчиться против Запада и всего, что с ним связано).

Борьба с терроризмом в Мадриде, Лондоне или Париже ничем не отличается от противостояния терактам "Хизбаллы" в Ливане или «Исламскому джихаду» на палестинских территориях, а также повстанческим группировкам в Ираке. Убийство невинных в Беслане является частью той же идеологии, которая сеет невинные жертвы в Ливии, Саудовской Аравии или Йемене. И когда Иран спешит оказать поддержку подобному терроризму, он также становится участником этой битвы, разделяя его идеологию.

В конце 1990-х годов стратегия движения обнажилась как на ладони. Если бы речь шла только о борьбе внутри ислама, оно рисковало столкнуться с тем фактом, что другие мусульмане -- которым также не чуждо чувство порядочности и справедливости, как и всем остальным людям, -- предпочтут отвергнуть его фанатизм. Битва за ислам -- это междоусобная борьба мусульман против мусульман. Экстремисты осознали, что возникала необходимость начать совершенно другую битву -- мусульман против Запада.

Характер завязавшейся схватки

Итак, согласно идеологии терроризма мы олицетворяем собой врага. Однако "мы" -- это не Запад. "Мы" -- это мусульмане в той же степени, как христиане, иудеи или индусы. "Мы" -- это те, кто верит в религиозную терпимость, в открытость по отношению к другим, в демократию, в свободу и права человека, которые защищаются в светских судах.

Это не конфликт цивилизаций, это конфликт по поводу цивилизации. Это старая как мир битва между прогрессом и реакцией, между теми, кто принимает современный мир, и теми, кто отвергает его: между оптимизмом и надеждой, с одной стороны, и пессимизмом и страхом -- с другой.

В любой борьбе главное -- правильно оценить природу предмета конфликта, и здесь нам еще предстоит долгий путь. Мне трудно вообразить, что столь значительная часть общественного мнения на Западе как будто допускает мысль, что в появлении глобального терроризма каким-то образом виноваты мы сами.

Начнем с того, что терроризм действительно приобрел глобальный характер. Он направлен не только против Соединенных Штатов и их союзников, но и против стран, которые практически невозможно назвать партнерами Запада.

Кроме того, борьба в Ираке и Афганистане явно ведется не за освобождение этих стран от оккупации США. Цель экстремистов -- не дать этим странам превратиться в демократические государства. И не просто в демократические государства "по западному образцу", а по любому образцу. Не мы, а именно экстремисты убивают невинных, и делают это намеренно. Они единственная причина, по которой мы до сих пор остаемся в Ираке и Афганистане.

Предположение о том, что исламский терроризм -- продукт бедности, просто нелепость. Конечно, бедность используется им для оправдания своих действий. Но его фанатичных последователей трудно назвать приверженцами экономического развития.

Более того, цель террористов не в том, чтобы способствовать созданию Палестины, мирно сосуществующей с Израилем, а скорее в том, чтобы этого не допустить. Они борются не за становление палестинского государства, а за исчезновение Государства Израиль.

Террористы строят свою идеологию на религиозном экстремизме, и не просто на религиозном экстремизме, а конкретно на его мусульманском варианте. Террористы отвергают модернизацию мусульманских стран. Они надеются, что дуга экстремизма, которая протянулась сегодня через весь регион, сметет первые, хотя и нетвердые попытки, предпринимаемые современным исламом, для того чтобы устремиться в будущее. Они хотят, чтобы мусульманский мир вернулся назад под управление полуфеодальной религиозной олигархии.

И все же, несмотря на все эти достаточно очевидные факты, многие в западных странах прислушиваются к пропаганде экстремистов и принимают ее. (И надо отдать им должное -- экстремисты используют наши собственные СМИ с мастерством, которому могут позавидовать многие политические партии.) Ссылаясь на массовые убийства в Ираке, они говорят, что это причина для ухода из страны. Каждый кровопролитный теракт почему-то служит указанием на нашу ответственность за беспорядки, а не на степень зла, присущую тем, кто его совершил. Для многих то, что было сделано в Ираке в 2003 году, настолько неправильно, что они неохотно принимают и то, что, безусловно, правильно сейчас.

Некоторые верят, что теракты целиком лежат на совести Запада из-за того, что он-де подавлял мусульман. Некоторые всерьез полагают, что достаточно нам уйти из Ирака и Афганистана, как теракты прекратятся. Наконец, не может не настораживать разделяемое многими пагубное мнение о том, что мы платим слишком высокую цену за поддержку Израиля, сочувствие тем, кто его осуждает.

Если бы мы осознали истинный характер ведущейся сегодня борьбы, мы были бы как минимум на пути к победе. Однако огромная часть общественного мнения на Западе еще очень далека от этого.

В эпоху глобализации исход столкновения между экстремизмом и прогрессом будет определять наше будущее. Мы больше не можем игнорировать эту борьбу так же, как не можем не принять меры в связи с изменением климата. Бездействовать -- перекладывать ответственность на Соединенные Штаты или пытаться обмануть себя, полагая, что терроризм это череда изолированных эпизодов, а не глобальное движение, -- глубоко ошибочно.

Два фронта

Именно поэтому ошибается тот, кто игнорирует значение выборов в Ираке и Афганистане. Остается фактом, что народ, если ему дать шанс, предпочитает демократию. С того момента, как афганцы пришли и проголосовали на первых в своей истории выборах, миф о том, что демократия -- это концепция Запада, окончательно развенчан. Точно так же и в Ираке, несмотря на разгул насилия и запугивание, голосование было представительным, причем народ вышел к избирательным урнам в количестве достаточном, чтобы пристыдить многие западные демократии.

Указанные избирательные кампании продемонстрировали, что люди не хотят диктатуры, ни теократической, ни светской. Когда сторонники Саддама или муллы Мухаммада Омара все-таки отваживаются идти на выборы, им не удается собрать сколько-нибудь значительное число голосов. Иракские и афганские мусульмане открыто заявили: право на демократию принадлежит нам ничуть не меньше вашего. Принимая демократию, они тем самым демонстрируют, что им также не чуждо стремление жить в обществе, в котором мирно сосуществуют представители разных культур и религий. Эта борьба -- наша борьба.

В чьих интересах заблокировать прогресс демократии? В Ираке это пестрая смесь из иностранных джихадистов, бывших сторонников Саддама и отвергающих сотрудничество повстанцев; в Афганистане -- объединение наркобаронов, талибов и «Аль-Каиды». Они утверждают, что демократия -- западная идея, которую силой навязывают сопротивляющейся исламской культуре. Вспоминают о всех мыслимых теориях заговора, начиная с намерения Запада захватить иракскую нефть и кончая его планами по установлению империалистического господства. Кое-кто на Западе даже соглашается с ними.

В чем же причина столь яростного сопротивления этих реакционных элементов? Очевидно, что они с самого начала осознали важность победы или поражения. Конечно, с нашей стороны тоже допускались ошибки и имели место случаи неприемлемого нарушения прав человека. Однако здесь в наиболее чистом виде проявилась борьба между демократией и насилием.

Экстремисты знают, что если им удастся добиться успеха -- в Ираке, Афганистане, Ливане или любой другой стране, желающей следовать демократическим путем, -- демократическое будущее арабского и мусульманского мира как перспектива потенциально подвергнется смертельному испытанию. И наоборот, если эти страны превратятся в демократии и станут успешными, тем самым будет нанесен мощный удар по экстремистской пропаганде против Запада и по всей их системе ценностей.

Каждый раз Соединенные Штаты, Великобритания и многие другие страны находятся там для того, чтобы помочь росту местных сил безопасности, поддержать демократический процесс и послужить оплотом против терроризма, угрожающего подорвать его. В каждом таком случае территория находится под полным управлением ООН.

Дебаты о правильности изначально принятых решений, особенно в отношении Ирака, будут продолжаться. Оппоненты будут говорить, что Ирак никогда не представлял угрозы, что там не было оружия массового уничтожения, что торговля наркотиками в Афганистане продолжается. Я же отмечу, что Ирак в действительности представлял угрозу, о чем свидетельствуют две войны в регионе, 14 резолюций ООН и заключительный доклад Наблюдательной группы. Я также напомню, что после окончания войны в Ираке мы добились крупных успехов в ограничении распространения ОМУ, установили новые взаимоотношения с Ливией и настояли на закрытии пакистанской ядерной программы Абдул Кадир Хана. Подчеркну, что именно талибы управляли наркоторговлей и давали приют «Аль-Каиде» и ее тренировочным лагерям.

Но чем бы ни завершились дебаты, если они вообще завершатся, какими бы правильными или неправильными ни были действия по устранению Саддама и талибов, остается фактом, что сейчас существует очевидная, ясная и чрезвычайная причина для поддержки народов этих стран в их стремлении к демократии. Начиная с июня 2003 года многонациональные силы находятся в Ираке на основании резолюции ООН и по мандату первого в истории этой страны избранного правительства. В Афганистане управление ООН существует с самого начала.

Ключевым моментом в деле устранения Саддама в Ираке и талибов в Афганистане является отнюдь не смена режимов, но стремление изменить систему ценностей, господствующую в этих странах. Лозунгом на самом деле была не "смена режима", а "смена ценностей". Именно поэтому я настаиваю, что сделанное в результате подобного вмешательства может возыметь гораздо более весомое значение, чем это представлялось в свое время. Горькая ирония состоит в том, что экстремисты не в пример многим на Западе отдают себе более ясный отчет в том, что поставлено на карту.

Битва за сердца и умы

В конечном счете это битва за современность. Отчасти ее можно вести и выигрывать только внутри самого ислама. В связи с этим полезно вспомнить, что экстремизм -- это не подлинный голос ислама. Миллионы мусульман по всему миру хотят того же, что и все люди, -- свободы для себя и для всех остальных. Они считают терпимость добродетелью, а уважение к вере других -- частью своей собственной веры.

Речь идет о битве ценностей, битве за прогресс. Следовательно, она не может быть проиграна. Если мы хотим защитить наш образ жизни, у нас нет другой альтернативы, как сражаться за него. Это может означать только одно -- отстаивание наших ценностей не только у себя стране, но и во всем мире. Нам необходимо построить глобальный альянс в защиту глобальных ценностей и действовать через него. Бездействие тоже политика, дающая соответствующие результаты. Но она ошибочна.

Вся стратегия исламистского экстремизма базируется на необоснованном чувстве обиды, которое разделяет людей. Наш ответ зиждется на системе ценностей достаточно привлекательных, чтобы послужить целям объединения. Речь не идет о безопасности или военной тактике. Все дело в сердцах и умах людей, в том, чтобы вдохновить и убедить их, продемонстрировав им все то лучшее, что символизируют наши ценности. Почему мы пока не добились успеха? Потому что мы недостаточно энергичны, последовательны и основательны в борьбе за те ценности, в которые верим.

Сказанного достаточно, чтобы стало очевидно, как много предстоит сделать. Убедить западную общественность, в чем природа настоящего конфликта, -- задача трудная уже сама по себе. Но нам еще нужно помочь современным, умеренным, центристским силам исламского мира нанести поражение реакционным оппонентам.

Нам предстоит доказать, что наши ценности не западные и тем более не американские или англо-саксонские, они принадлежат всему человечеству, носят универсальный характер и должны стать правым делом гражданина мира.

На нас ополчились целые отряды ярых ненавистников. Но гораздо больше тех людей, которые, не желая нам зла, сомневаются в наших мотивах, доброй воле и беспристрастности. Именно они могли бы разделить с нами наши ценности, однако им кажется, что мы и сами придерживаемся этих ценностей лишь избирательно. Следовательно, нам предстоит переубедить их, довести до сведения этих людей, что дело касается в равной степени правосудия и справедливости, безопасности и процветания.

Вот почему целый ряд ключевых вопросов не только ждет своего решения в важной для нас сфере национальных интересов, но и является для нас серьезным тестом на приверженность глобальным ценностям. Если мы верим в правосудие, как мы можем допускать, чтобы ежедневно погибало 30 тыс. детей, при том что их смерть можно предотвратить? Если мы верим в нашу ответственность перед будущими поколениями, как мы можем быть равнодушны к деградации планеты? Как мы можем быть сопричастны к глобальной торговой системе, которая основана на несправедливом товарообмене? Как мы можем принести мир на Ближний и Средний Восток, не решив палестино-израильскую проблему?

Везде, где люди живут в страхе, оставив надежду на продвижение вперед, нам следует принять их сторону, солидаризируясь с ними, будь то Мьянма, Северная Корея, Судан или Зимбабве. Нам следует протянуть руку помощи всем тем странам, которые находятся в процессе демократического развития.

Во имя достижения указанных целей необходимо вести активную внешнюю политику, направленную на привлечение к сотрудничеству, а не на изоляцию. Это недостижимо без сильного альянса с Соединенными Штатами и Европой в его основе. Но на необходимом нам альянсе дело не заканчивается, все только начинается.

Позвольте мне высказаться без обиняков. Я не всегда соглашаюсь с Соединенными Штатами. Иногда наша дружба переживает трудные моменты. Однако распространение антиамериканских настроений кое-где в Европе является безумием, особенно в свете долгосрочных интересов будущего мироустройства, в которое мы верим. Опасность не в том, что Соединенные Штаты слишком активно вовлечены в мировые проблемы. Опасность в том, что они могут развести мосты и отдалиться от этих проблем. Мир нуждается в их вовлеченности. Мир хочет их вовлеченности. Реальность такова, что без Соединенных Штатов нельзя ни решить, ни даже приблизиться к решению ни одной из тех проблем, которые нас одолевают.

Не только безопасность

Насущным требованием современности является расширение повестки дня, не ограничивающейся вопросами безопасности. Существует риск разделения глобальной политики на "жесткую" и "мягкую", при котором "жесткие" меры принимаются в отношении террористов, а с бедностью и социальной несправедливостью ведется борьба главным образом с помощью "мягких" кампаний. Такой разрыв опасен, поскольку взаимозависимость уравнивает все эти проблемы в правах. В том все и дело, что они взаимозависимы. Ответ терроризму -- в универсальном применении глобальных ценностей; при этом на бедность и социальную несправедливость можно ответить тем же самым способом. Вот почему отстаивание глобальных ценностей нужно осуществлять не избирательно, а вникая во все вопросы глобальной повестки дня.

Нам необходимо с новой энергией взяться за процесс мирного урегулирования между Израилем и палестинцами -- и сделать это решительно и радикально. Его значение для более широкой проблемы Ближнего и Среднего Востока и борьбы внутри ислама выходит за пределы исправления бедственного положения палестинцев. Урегулирование могло бы стать реальным, ощутимым доказательством того, что различные религии и культуры могут сосуществовать и в регионе, и в мире. Это не только положит конец наиболее настойчивым призывам к объединению со стороны реакционного ислама, но и окончательно подорвет основы его идеологии.

Мы должны бороться с губительными последствиями бедности, голода, болезней и конфликтов путем наращивания гуманитарной помощи и активных действий, особенно в Африке. До председательства Великобритании в группе ведущих индустриальных держав "большой восьмерки" в 2005 году проблемы Африки и изменения климата не входили в число первоочередных в политической повестке Лондона, тем более на международной арене. Теперь положение изменилось. Этим в немалой степени мы обязаны усилиям миллионов людей, вдохновленных кампаниями Make Poverty History («Сделай бедность историей») и Live 8 (благотворительные концерты, прошедшие в ноябре в странах «большой восьмерки». -- Ред.), которые сыграли чрезвычайно важную роль в мобилизации гражданского общества. Но то, что данные темы занимают сейчас верхние строки повестки дня, не означает, что они не рискуют снова легко переместиться вниз.

Нам следует позаботиться, чтобы этого не произошло. Наш долг продолжить мобилизовать ресурсы и прикладывать усилия к тому, чтобы превратить обязательства 2005 года в реальные действия. Могу засвидетельствовать: когда африканские правительства по-настоящему проявляют приверженность прогрессу, народы континента становятся способны на многое. Именно поэтому, как бы отчаянно ни выглядело положение и какими бы непреодолимыми ни казались препятствия, мы должны сохранять оптимизм и верить, что прогресс реально достижим.

От нас зависит возможность стимулировать торговые переговоры. Очевидно, что на кон поставлена наша решимость бороться с бедностью на планете и оказывать поддержку развитию. Кроме того, на чашу весов брошена сама идея использования многосторонних действий для достижения общих целей. Наша неспособность обеспечить на должном уровне проведение раунда торговых переговоров, когда этого, безусловно, требуют и наши долгосрочные национальные, и широкие международные интересы, приведет к провалу с многочисленными неблагоприятными последствиями. Политика сельскохозяйственного протекционизма в Европе -- порождение прошлой эпохи, пришло время положить ей конец. Однако перемены в рамках одной лишь Европы ни к чему не приведут. Соединенные Штаты также должны раскрыть свои возможности. То же самое касается Японии. Чтобы сделать более доступными несельскохозяйственные рынки, мы рассчитываем на лидерство со стороны Бразилии и Индии. Нам следует также договориться о пакете мер развития для беднейших стран, который включает 100-процентный доступ к рынкам и помощь в развитии торговли.

Наконец, мы взываем ко всему миру о необходимости сосредоточиться на угрозе изменения климата. Будущие поколения не простят нас, если мы не обратим внимания на деградацию и загрязнение нашей планеты. От нас зависит, будет ли выработана четкая и стройная система действий с измеряемыми результатами, в которой примут участие все основные игроки и которая будет направлена на то, чтобы стабилизировать концентрацию парниковых газов и температуру планеты. Убежден, что четко поставленная цель и отлаженная система действий помогут стимулировать столь необходимую нам технологическую революцию. Жизненно важно также вселить в бизнес чувство уверенности при вложении инвестиций в более чистые технологии и снижение выбросов в окружающую среду.

Соединенные Штаты стремятся к созданию низкоуглеродной экономики, осуществляют крупные капиталовложения в чистые технологии, заинтересованы в существенном росте Китая и Индии. Мир готов к новому старту. Вашингтон призван возглавить этот процесс.

За девять лет на посту премьер-министра я не стал меньшим идеалистом или большим циником. Просто я все больше убеждаюсь в том, что различие между внешней политикой, движимой ценностями, и внешней политикой, движимой интересами, некорректно. Глобализация порождает взаимозависимость, а последняя влечет за собой необходимость общей системы ценностей, без которой она не будет работать. Идеализм, таким образом, превращается в реальную политику.

Все это не избавляет нас от неудач, недочетов, противоречий и лицемерия, которые сопутствуют принятию решений на практике в нашем суровом мире. Но что действительно важно, так это то, что духовное начало человека, от которого зависит прогресс человечества, таит в себе надежду на будущее человечества.

Именно в этом смысл моего утверждения, что эта борьба -- борьба за ценности. Наши ценности служат нам ориентиром, олицетворяющим прогресс человечества на протяжении веков. На каждом этапе нам приходилось отстаивать их. И в преддверии новой эры наступило время снова вступить за них в схватку.