«Киев модерн-балет» -- так называется новый театр Раду Поклитару. Того самого Раду Поклитару, что поставил вместе с Декланом Доннелланом «Ромео и Джульетту» в Большом, там же -- без всякого Доннеллана -- «Палату №6» и в Риге -- «Золушку». «Ромео» и «Золушка» встряхнули столицы России и Латвии до основания, и Раду оказался в почетном списке заклятых врагов прокофьевского фонда. Наследники великого композитора, никогда не бывшего ханжой, были оскорблены «неприличными» трактовками его балетов -- ну, например, их вогнал в ступор тот факт, что Золушка оказалась жительницей борделя. Не шлюхой, нет, -- уборщицей, чистюлей в пошлом и потном мире. То есть вот тот контраст, что есть в музыке меж Золушкой и ее окружением, он вполне и на сцене был; но как же можно показывать на сцене публичный дом -- фи, это так нехорошо.

Прокофьевский фонд запретил исполнение и «Ромео» в Большом, и «Золушки» в Риге. С «Ромео» ситуация безнадежна -- ну разве что все как-то уладится через тридцать лет, когда у потомков права закончатся, а с «Золушкой» Раду бой выиграл. Он заказал новую музыку к уже существующему спектаклю композитору Олегу Ходоско -- и спектакль продолжает идти в Рижской национальной опере. Но кроме этой «Золушки» в репертуаре академических театров (а Поклитару успел поработать и в национальной опере Украины, и в Молдавии, где даже побывал главным балетмейстером, но там задорного юнца быстро сжевали старые театральные зубры) сейчас остается лишь «Семь смертных грехов», сделанный в Перми. Спектакли исчезают -- и их жаль; Поклитару тридцать пять; самое время для собственного театра.

Вот год назад, когда украинский бизнесмен Владимир Филиппов, периодически поддерживающий различные артпроекты, предложил ему собрать труппу, основать «Киев модерн-балет», Раду и согласился. И возник этот частный и авторский театр. В первом сезоне выпустили два спектакля -- «Кармен TV» и «Веронский миф: Шекспирименты». А сейчас -- «Дождь» и «Болеро»; эти две одноактовки открыли маленький фестиваль свежесобранного театра. Здания у него нет -- площадки «Киев модерн-балет» арендует. Танцевали на сцене местной оперетты.

Тем, кто видел спектакли Поклитару в Москве, в Риге или в Перми, новые постановки покажутся очень близкими по стилю -- и все же будет ясно, что многое изменилось. То есть Раду по-прежнему любит очень резкие, вытряхивающие зрителя из уютного кресла ходы, более режиссерские, чем хореографические, -- вот чтоб взяли все артисты на сцене и заорали в голос (на контрасте с вечным молчанием балетных это работает запрограммированно ярко). Но выросло собственно сочинительское искусство -- в минувшие три дня на сцене в дуэтах были показаны несколько поддержек, патент на которые явно принадлежит Поклитару, и они поразили не только сложностью конструкции, но и абсолютной оправданностью ее. Одно дело, когда два человека связываются, переламываются друг через друга ради того, чтобы показать, что у балетмейстера неплохо с фантазией; другое дело, когда из этого дуэта хлещет страдание и страсть, а ровно так оно в Киеве и происходит.

Тут, конечно, дело еще в актерах, в удачном выборе их. Труппа (шестнадцать человек) была набрана в результате открытого кастинга, и из хореографического училища взяли лишь двоих. Основная масса народа -- из института культуры; что, конечно, снижает шансы на виртуозное воспроизведение классического экзерсиса, но зато убирает школьные предрассудки и привычку сдерживать эмоции ради благопристойности. Труппа в каждый спектакль кидается с той энергией, что не встретишь в казенных труппах, и в столкновении с текстом Поклитару, всегда чуть холодноватым (потому что иногда кажется, что в Раду вместо крови циркулирует ледяной сарказм), рождаются сценические тайфуны и смерчи, заставляющие зрителей в финале раз за разом устраивать стоячие овации.

Из показанных на маленьком фестивале спектаклей, пожалуй, самый законченный, простроенный, сделанный (и потому чуть вчерашний) -- «Кармен TV». (В фонограмме не «Кармен-сюита», а запись оперы; разумеется, изрядно порезанная.) История испанской цыганки превратилась у Раду в историю девушки Микаэлы, проводящей дни за телевизором. Перед началом спектакля эта девушка выходит на авансцену и садится у потрепанного «ящика», нажимает кнопку. То, что произойдет потом на сцене (ну да, и Хозе, и Кармен, и тореадор, куда же без него), это все в ее воображении. Собственной жизни у нее нет, вот она и придумывает себе сериал со смертоубийством. В этом сериале Кармен обращается с Хозе, как с дрессированной собачкой, (а тот радостно кидается животом на землю, чтобы схватить брошенное с командой «апорт»), в драке на табачной фабрике две толпы поднимают над собой, держат за руки Кармен и враждующую с ней девицу, -- и те выгибаются в воздухе так, чтобы бросить обе ноги в сторону врагини, и истекающий самодовольством тореадор погибает на арене в сражении с быком. Все это -- в той яростной, вольной, гнутой пластике, что всегда свойственна Раду; и все это еще под некоторым влиянием Матса Эка, сочинившего в свое время «Кармен». Потому и чуть вчерашнее; дальше будет свободнее от влияний.

Сегодняшний день -- рабочий, с удачами и неудачами -- это «Болеро» и «Дождь». «Болеро» не преодоление, не подчинение себе великого равелевского ритма, но дотошное следование ему. Маленькая переминающаяся на месте толпа артистов в монотонных одеждах трудно, но неизбежно отпускает из себя «бунтарей» в трико, вырывающихся из обыденного размера существования. Вот один выдрался, вот второй, но в результате все «бунтари» оказываются неотличимы друг от друга, и толпа снова лишь толпа. Нельзя сказать, чтобы эта мысль была свежа, да и мизантропия Раду не идет; сам же рисунок танца, стреноженный уважением балетмейстера к музыке, нельзя назвать богатым. То ли дело «Дождь», калейдоскоп картинок, составленных на песни разных народов! В нем и «Три грузинские песни», в которых заполошная и жмущаяся к мужу героиня все жаждет его удержать, а тот все рвется в невиданные дали, и русская песня, в которой не поймешь, кто из героев кого успокаивает, укачивает, кто кому сердце рвет (а в тексте герой и героиня переплетены друг с другом прямо как схема сложной молекулы). От комедии, от почти комикса (с танцующим морячком) к трагическому дуэту -- обозначение неслабого диапазона возможностей.

И самая незаконченная... нет, не так -- завтрашняя, нерасправившаяся, словно крылья у птенца или легкие у новорожденного младенца, постановка -- «Шекспирименты». Раду снова взялся за «Ромео и Джульетту», но на этот раз не стал тревожить нервных прокофьевцев, использовав музыку Чайковского и Генделя. Это работа на вырост, на вырост и труппе, с удовольствием примеряющей на себя шекспировские маски (в буквальном смысле странненькие такие личины, народ с хохотом их на себя напяливает), и публике. Потому что несколько слоев, несколько историй. Сама история шекспировских персонажей (коротко, совсем демонстративно -- с этакими шпагами, звенящими друг о друга, с какими-то псевдоисторическими камзолами), и история уже современных людей. Точнее, две истории, там два варианта взаимоотношений -- законно нашедшие друг друга Ромео и Джульетта и несчастливо влюбленный в Меркуцио Тибальд. Смешные и трогательные дуэты влюбленной парочки и рвущаяся дикая жестокость (не разделивший страсти Тибальда Меркуцио бьет его ногами тупо и беспощадно). Сцены сменяются -- то это вроде бы игра в Шекспира, то вроде бы уже не игра -- и калейдоскоп слишком быстр, артисты не всегда успевают расставлять акценты, а зрители -- понять, что же только что увидели. В результате некоторая неразбериха, в гардеробе народ выясняет, кто же кого все-таки убил. Впрочем, это может и пойти театру на пользу: забирая плащи, некоторые зрители высказывали намерение появиться на спектакле еще раз, чтобы уж точно во всем разобраться.

Есть надежда, что через год «Киев модерн-балет» приедет к нам на гастроли. К имеющемуся репертуару тогда прибавится «Щелкунчик» -- Поклитару сейчас начинает его ставить, премьера в декабре; ну и вероятно, что-нибудь еще, этот театр живет в быстром темпе. Вот будет славно -- в Москве, в балете которой вроде бы есть все, Поклитару явно не хватает.