Смогут ли в ближайшие десятилетия сельские жители прокормить Россию? Надо ли помогать депрессивным районам?

В поисках ответов на эти вопросы я исхожу из того, что население России будет убывать, быстрее или медленнее. Если реализуется средний медианный вариант демографического прогноза, то в 2025 году россиян будет всего 124 млн, а в 2050-м -- 98 млн. Незавершенность урбанизации ведет к тому, что сельское население, согласно прогнозу Федеральной службы государственной статистики, убывает несколько быстрее, чем городское. Возможно, к 2050 году его доля составит 22% от всего населения против 27% в настоящее время. Можно ожидать, что по мере выхода страны из кризиса и утверждения элементов рыночных отношений производительность труда и продуктивность сельскохозяйственного производства будут расти. Так, надои молока от одной коровы уже превысили показатели 1990 года, но пока рост продуктивности объясняется главным образом тем, что в годы кризиса в массовом порядке забрасывались излишние пахотные угодья и шла выбраковка больных и некачественных животных. Из-за недееспособности большого числа предприятий средняя производительность труда (рассчитанная без учета того, что показатели производства повсеместно занижались с целью ухода от налогов) упала примерно вдвое, отбросив Россию назад и еще больше усилив ее отставание от мировых лидеров агропроизводства.

С учетом обеих тенденций будущее сокращение численности сельского населения не выглядит столь катастрофичным. Во-первых, тающему населению нашей страны потребуется меньше продовольствия. Во-вторых, понятно, что дело не в количестве занятых в сельском хозяйстве, а в производительности их труда.

Уже сейчас видно, что агропроизводство останется многоукладным. В нем будут сосуществовать как минимум три производительных уклада: во-первых, агрохолдинги, во-вторых, крупные и средние предприятия, и наконец, фермеры -- официальные и теневые. Доля мелких натуральных хозяйств будет уменьшаться, но вряд ли они исчезнут вовсе. В 2005 году агропредприятия и фермеры произвели 98% зерна, примерно половину молока и мяса, всего 8% картофеля и 20% овощей. И все же по сравнению с 2000 годом доля частных хозяйств в производстве картофеля и мяса уменьшилась.

Во второй половине ХХ века, когда российское сельское хозяйство стало наращивать продуктивность, оно стабильно отставало от агропроизводства стран Центральной и Восточной Европы примерно на 20 лет, стран Западной Европы -- на 40--50 лет. Поэтому современные показатели европейских стран, особенно северной группы, могут использоваться как индикаторы тенденций роста продуктивности и производительности труда в России. В 1990-е годы восточные земли Германии, Чехия, Словакия, Венгрия сократили число занятых в сельском хозяйстве в три-четыре раза, резко повысив производительность труда. В Западной Европе то же самое происходило в 1950-е годы, когда село стремительно пустело.

Поляризованное пространство России производит жесткий отбор реальных производителей. В очагах роста производительность труда будет расти, компенсируя сокращение трудовых ресурсов и даже выталкивая излишки в другие отрасли, например в сервис. Это позволит не только повысить обеспеченность населения продовольствием, но и уйти от монофункциональности деревни, развивать агросервисную и сервисную экономику. Многие бывшие социалистические страны Центральной и Восточной Европы встали именно на этот путь. В России такая тенденция прослеживается пока только в Подмосковье и в пригородах крупных городов.

Ну а как быть с депрессивными районами, где недееспособные предприятия уже умерли или выживают во внеэкономической среде, в симбиозе с индивидуальными хозяйствами населения? Здесь можно предложить несколько взаимодополняющих решений.

Во-первых, придать предприятиям социальные функции и поддерживать их как социальные институты до тех пор, пока сохраняется сельское население, которое в них нуждается. Только не надо делать вид, что эти предприятия -- товарные производители.

В тех районах, где трудовые ресурсы еще не полностью деградировали, в том числе в национальных республиках, где крепки сельскохозяйственные навыки, имеет смысл помогать индивидуальным хозяйствам, стимулируя их превращение в товарные. При наличии дорог и каналов сбыта своей продукции у людей появятся деньги. Вряд ли это удержит в селе молодежь, но по крайней мере поможет задержать среднее поколение и вернуть в деревню еще работоспособных пенсионеров, а также привлечет мигрантов из Средней Азии и с Кавказа. Последние, как правило, являются высококлассными сельскохозяйственными кадрами.

И наконец, надо поддерживать дачников. Они, конечно, не спасут агропроизводство, но помогут выжить хозяйствам местных жителей, покупая их продукцию и давая им работу. Правда, при определенной степени деградации местного сельского сообщества найти надежных работников становится трудно -- на подсобных работах у горожан гастарбайтеры с юга начинают вытеснять местных.

Если же в деревне не осталось почти никого, кроме нескольких нетрудоспособных старушек, то ее жители нуждаются лишь в социальной поддержке. Депопулировавшие деревни -- это, по существу, самые дешевые дома престарелых, но и они требуют специального обслуживания -- автолавок с продуктами хотя бы раз в неделю, врачей и т.п.

Возможно, некоторые обезлюдевшие деревни станут базами для вахтового ведения экстенсивного сельского хозяйства. Например, предприятие, находящееся недалеко от города, будет использовать земли в периферийных районах для травосеяния. Но большую часть таких деревень постепенно поглотит лес. Он и сейчас уже наступает на села в глубинке: из-за волков ночью на окраинах нельзя оставлять во дворе ни собак, ни мелкую живность.

Но есть территории, которые необходимо сохранять обжитыми любой ценой. Это места исторического наследия. Там следовало бы платить населению за одно то, что оно там живет, косит луга и держит скот. Только так можно сохранить не только церкви, усадьбы и другие памятники культуры, которые иначе очень быстро зарастут лесом, но и антропогенные ландшафты вокруг них.