Новый фильм самого знаменитого российского режиссера вызывает чувства самые разноречивые. Представьте себе, человек семь лет ничего не снимал, но так явно присутствует в жизни страны, будто каждый год выпускает по картине -- уж если чего ему и стоило бояться, так это дружного «а король-то голый!», которое наша малодоброжелательная общественность всегда готова отпустить по любому подходящему поводу. Однако Михалков снимает камерный, но дорогой (производственный бюджет 4 млн долл.) фильм, занимает в нем любимейших артистов страны, а имея постоянную поддержку главного рекламоносителя -- «Первого канала», смело печатает 450 копий и в качестве первого рекламного шага использует участие фильма на конкурсе в Венеции... Все это можно делать, будучи совершенно уверенным в успехе -- художественном, финансовом, политическом.

Венецианская победа уже послужила поводом для некоторого недоумения -- «Лев» действительно получен, продемонстрирован и обсужден. Михалков и его пиарщики смело утверждают, что фильм победил в Венеции, на этом «большом международном чемпионате», хотя это все-таки не совсем так -- «Лев» хоть и золотой, но все же вручен за вклад в целом (в том числе и за новый фильм, который подтверждает...) и на официальном сайте фестиваля назван ближе к концу призового расклада... Но Михалкову нужна победа, пусть и за счет некоторого искажения информации, совсем не серьезного, ибо ради дела всегда можно слегка подтасовать факты. Поэтому возникает версия о том, что еще до показа все места были распределены и уже не было возможности ничего переиграть, а наградить очень хотелось (как будто в истории фестивалей никогда не побеждали фильмы, показанные в последний день конкурса). Ну да это не важно, в конце концов не Европу этой победой завоевывать собирается Михалков, а всего лишь родного зрителя, а его, как точно знает режиссер, всякими интеллигентскими реверансами и тонкостями не возьмешь.

В атаку на зрителя Михалков идет с мощным оружием. За основу им взята любимая театральными режиссерами старая телевизионная пьеса Реджинальда Роуза «Двенадцать разгневанных мужчин», по которой Сидни Люмет сначала снял телеспектакль, а потом фильм, прославивший его на весь мир. Точнее, даже не сама пьеса, где речь идет о пуэрто-риканском подростке, обвиненном -- так до конца и не ясно, с должным ли основанием -- в убийстве отца, а лишь ее сюжетная схема: двенадцать присяжных начинают заседание с уверенностью в вине подсудимого, а заканчивают его оправданием. Внутренние коллизии, приводящие к этому результату, в фильме Михалкова полностью изменены, то есть, в сущности, стали другими не только персонажи, связанные в новой картине с современной российской реальностью, но и мотивы, психологические основания, динамика сюжета.

На фильм Люмета новая картина мало похожа. Вместо лаконичного, стремительного, захватывающего действия, уложенного в 92 минуты вместе с открытым финалом, Михалков снимает многофигурную эпопею на 150 минут, действие в которой развивается медленно, степенно, подробно, со вкусом и смаком. Почти каждый из актеров имеет бенефисный кусок -- даже Александр Адабашьян, играющий маленькую роль пристава. Тут важно не забывать, что после кинопоказа нас ждет еще и телевизионный сериал, так что материала было снято много, и с чем-то, например с хохмой Эстрадника (Михаил Ефремов), который дразнит Хирурга (Сергей Газаров), делая вид, что нюхает кокаин, видимо, просто жалко было расстаться. Актеры играют с удовольствием: Метростроевец (Алексей Петренко) показывает отдельный этюд про своего дядю, проигравшего все деньги в автомате и взявшего в заложники бухгалтерию своего предприятия; а Гробовщик (Алексей Горбунов) лихо отыгрывает монолог про любовь к молоденькой девице с «во-о-от такими сосками»... Все это азартно, искренне, с коллективной импровизацией, недаром десять смен отрепетировали на площадке, создавая атмосферу театрального представления. В мире так действительно не играют, и тут понимаешь позицию жюри Венецианского фестиваля, одарившего нашего классика спецпризом, -- это все равно как если бы на чемпионат по теннису вышла бы команда и сыграла в лапту...

Помимо главных героев предложена еще и развернутая история обвиняемого -- со всеми необходимыми по теме деталями: боевиками, артобстрелом, трупами на гусеницах танка, развалинами, одиночеством испуганного ребенка и могилой родителей, на которой стоит кусок шифера с надписью по-русски «папа, мама». И шагающий по камере подросток, чтобы согреться, отплясывающий лезгинку.

Что же касается смысла фильма, то тут никому не дадут сомневаться. Все сказано четко, ясно, с нажимом, а для непонятливых повторено несколько раз. Жить надо не по лжи, совесть -- главная добродетель, колокол звонит по тебе, ты сам выбираешь свой путь, и ты за все в ответе, а не хочешь -- неча на зеркало пенять...

Никаких разночтений -- в процессе заседания оказывается, что почти у каждого из присяжных с собой есть кое-что из вещественных доказательств (почему-то не предъявленных следствию), и с их помощью картина реального преступления вырисовывается с абсолютной точностью. Мальчик-чечен ни в чем не виноват, виноваты другие, куда более зловещие персонажи, так что образ врага, с которым намеревается бороться Русский офицер (Никита Михалков), тут как тут -- и это и есть настоящий хеппи-энд. Собственно, финалов в картине три -- на выбор: мелодраматический, философский и символический, но в целом история героя заканчивается хорошо, главный положительный герой снова усыновляет «чечененка», которому теперь доброго дядю Володю заменит дядя Николай -- таким образом, мы узнаем единственное имя из череды двенадцати анонимов.

Не могу не признаться, меня лично такое кино немного пугает: во-первых, потому что все в нем уж очень просто, что более годится для публицистики, чем для художественного произведения; во-вторых, потому что слишком жирными красками прописана вся история, так жирно, что за ними как будто мерещится пародия, которой, тут я уверена, никто не предполагал. Но с другой стороны, есть во всем этом зрелище какое-то необъяснимое простодушие, какая-то лубочность даже, что-то вроде наивной живописи, с ее непропорциональными, но выразительными фигурами. И я не уверена, что это не случайно.

Никита Михалков времен «Рабы любви», «Неоконченной пьесы» и «Пяти вечеров» -- художник совсем другого склада. Эти и другие его фильмы не были лидерами кассы, они воспринимались на ура совсем не той публикой, что ходила толпами на «Есению». Его референтной группой была советская интеллигенция, причем довольно рафинированная, то есть как раз та, что и была законодателем моды в советском обществе -- кастовом, замкнутом, но с претензиями, интеллигенция, тогда радостно откликающаяся на яркое и талантливое, особенно если оно не слишком опережало время. Режиссер и аудитория были на равных, а все остальные получали продукцию уже маркированной, с грифом «это хорошо», и все были довольны. С новыми временами пришла и новая публика, и с ней приходится считаться даже больше, чем с прежней, -- от нее зависит настоящий успех, ныне измеряющийся, увы, в реальных денежных знаках, влияние, власть, наконец. И Никита Михалков как прирожденный победитель от этой публики особенно зависим, а как чуткий и талантливый художник не может не слышать ее потребности: в определенности, в пафосности, в простых решениях, в консервативных идеалах, в сочности и добротности. Но конечно, теперь они не на равных, Михалков куда выше -- он больше знает, у него есть мировая известность, дворянское происхождение, сила, энергия, талант, да и много еще чего. Поэтому он легко оказывается в роли проповедника, учителя, наставника, и -- не знаю, насколько сознательно -- проникается этой ролью. Почти как Лев Толстой, который счел безнравственным писать романы и перешел на сочинение нравоучительных сказок для народа, так и режиссер Никита Михалков больше не хочет искать истину, он хочет ее проповедовать. Ему, собственно, все уже ясно -- и остается только убедительно и доходчиво рассказать об этом как можно большему количеству народа. Потому-то он говорит, что готов поменять своего «Льва» «на дополнительные пять миллионов зрителей» -- не из корысти, а ради дела. Чтобы знали. Чтобы дошло. Чтобы подействовало, и все исполнились гражданского пафоса. Но «Лев», согласитесь, это тоже неплохо. Пусть будет.