Норман Лебрехт. Маэстро Миф. Великие дирижеры в схватке за власть.

Музыкальное издательство «Классика ХХI» снова просит любить и жаловать Нормана Лебрехта -- музыковеда, критика, газетного обозревателя (Daily Telegraph), автора нашумевшего исследования «Кто убил классическую музыку». Только что издана еще одна его книга: «Маэстро Миф. Великие дирижеры в схватке за власть» -- с рисунками в стиле старинных гравюр по алому глянцу обложки, живописующими дуэль на шпагах, со скрипкой вместо щита.

Аннотация сообщает, что «Лебрехт снова вышел на тропу войны». Впрочем, надо сказать, что «Маэстро Миф» написан не в продолжение, а, напротив, раньше главного лебрехтовского бестселлера. И является скорее пробой пера, нежели второй серией амбициозного детектива. Даже само название говорит о том, что Лебрехт еще стесняется и адресуется интеллектуальной, хотя и очень широкой публике. В следующем сочинении, где речь идет об убийстве, британский журналист уже не кокетничает и смело раздвигает рамки аудитории практически до бульварного предела.

В сущности, никаких новых вопросов и новых ответов, если сравнить это исследование с бестселлером, читатель здесь не найдет. Великие дирижеры, их бессовестные агенты, проблематика власти как таковая и способность культуры создавать локальные мифы для разных групп потребителей (вкупе все с той же проблемой коммерции, подробно описанной в главном лебрехтовском труде) -- те же убийцы. Хотя иные из них в то же время являются жертвами кровавой истории, занимающей автора как в одной, так и в другой книжке. И безусловной жертвой, по Лебрехту, оказывается сама профессия, хотя напрашивающийся вывод и отдает больше прочего горестной парадоксальностью: в том, что теперь днем с огнем не найти великих дирижеров, виноваты, собственно говоря... великие дирижеры.

Они были героями новейшей мифологии, бытующей в период зарождения и расцвета культуры общества массового потребления. «Эволюция дирижирования подарила нам портрет Маэстро, обратившегося в корпоративного разбойника и медиабарона...» -- как всегда крепко ругается автор. Именно этот «капельмейстер-хозяин-мессия-диктатор-герой-любовник-бизнес-магнат-манипулятор» (примерно так, по Лебрехту, выглядят контуры исторической трансформации профессии) виновен в том, что на месте мифического «Маэстро, Разбойника и Барона» теперь танцуют ремесленнички, разбойнички и барончики.

Круг замкнулся, по крайней мере на момент рубежа 80--90-х годов, когда была написана эта книга.

Так или иначе, но мы здесь имеем еще одно упоительное музыкальное чтение, еще одну практическую иллюстрацию к теоретическим выкладкам идеологии постмодерна: текст, жонглирующий бульварными анекдотами и софистицированными изысканиями, текст, ловко играющий жанрами (исторический роман--каталог--хроники--дамское чтиво--детектив--научное исследование), текст, заманивающий в сети самую разную публику и мастерски оперирующий самыми разнообразными фактами и материалами.

Григорий Гордон. Эмиль Гилельс. За гранью мифа.

Фантастически забытое имя фантастически гениального человека, сыгравшего в русской культуре фантастически важную, принципиальную роль, наконец-то чуть-чуть проявляется в культурном ландшафте. Хотя появления эти почти случайны и только подчеркивают парадоксальность истории, произошедшей с именем и славой гениального пианиста.

Григорий Гордон в своей книжке о Гилельсе полемизирует с мифом (о строгом советском служителе), что представляется задачей в высшей степени благородной. Особенно если учесть, что миф, несмотря на его предельно устаревшее, обветшавшее, выцветшее и абсолютно неактуальное состояние, оказал, по всей вероятности, огромное, хотя и тихое влияние на нашу память, так же тихо изгнавшую фигуру Гилельса не только с ее мифического пьедестала, но и вообще из пространства культуры.

Новой мифологизации -- подобно фигуре Рихтера -- имя Гилельса не подверглось. Ему не посвящают конкурсы и фестивали, к нему не апеллируют, о нем не сплетничают. Легкие попытки вспомнить о светлой музыке неповторимого музыканта делались в прошлом концертном сезоне, под юбилей. Но и они не разорвали тишины, окружившей Гилельса плотным кольцом. И эта книжка, несмотря на ее толщину и солидность, полемическую остроту и насыщенность незамусоленными, никогда раньше не публиковавшимися фактами, материалами и формулировками, тоже, наверное, не разорвет. Что, однако, не лишает ее ни достоинств собственного содержания (а также формы), ни важности самого факта ее появления на этот забывчивый свет.

Петер Михаэль Хамель. Через музыку к себе. Как мы познаем и воспринимаем музыку.

И снова о мифологиях -- древних и новых, локальных до предела и общих до размытости. Книжка Петера Михаэля Хамеля, изданная через 30 лет после оригинальной немецкой публикации, рассказывает о музыке (самой разнообразной -- старинной и современной, экспериментальной и духовной), о дыхательной терапии, о музыкальном аутотренинге, о практиках Востока и кризисах Запада, являя собой кристально чистый образец западноевропейского семидесятничества, пережившего в детстве культурные вызовы 60-х и умело претворившего сильный шок в мягкий научно-практический трепет.

Предисловие к русскому изданию написал авторитетный музыковед Дмитрий Ухов, который внятно и подробно объяснил специалистам и широкому читателю основополагающие вещи, дабы никто из вышеназванных лиц не принял нашего автора за уличного шарлатана, коим он, безусловно, не является, но за коего может принять его несведущий или невнимательный читатель, если всего только пробежит глазами по заголовкам глав и подглавок: «Эзотерический мир звуков и исследование гармонического», «Музыка между мирами», «Целительное воздействие музыки», «Тембр как носитель духовного начала», «Поиск собственного звучания». На самом деле как ни подозрительно для кого-то могут выглядеть отдельно взятые заглавия, книжка Хамеля, как многие памятники семидесятничества, серьезна, подробна, аргументированна, неагрессивна, украшена безупречной логикой и примерами, снабжена примечаниями, приложениями (ноты, схемы) и библиографией. Хамель апеллирует к собственному опыту и к серьезным исследованиям. Музыкант, композитор, социолог, психолог, мультимедийщик, адепт «коллективной импровизации», обогатившей европейские музыкальные практики опытами с Востока, не навязывает читателю мнение, но рисует не канонизированные культурой возможности и задает вопросы, актуальные не только в 70-е, но и теперь: о кризисе публики и кризисе публикаций, о том, почему теперь нет существовавшего в старые добрые творческие времена единства музыкантов и слушателей и как можно было бы его восстановить.