Севастопольский кинофестиваль, который прошел в третий раз, принципиально отказывается носить имя собственное в отличие от своих нестоличных аналогов вроде «Амурской осени» в Благовещенске или «Балтийских дебютов» в Светлогорске. Для самоуважения ему хватает международного статуса, пускай даже присвоенного захватом и в специфической версии -- российско-украинской, фильмы других стран-производителей в списках здешних конкурсантов не значатся. Что ж, де-юре украинский город Севастополь с де-факто сильным русским акцентом в его исторической судьбе и современной жизни -- точнее место прописки для фестиваля такого профиля не выберешь.

Формально в программе третьего Севастопольского международного российские фильмы количественно превосходили украинские: шесть против двух. Однако фестивальную идею все же следует понимать шире, чем взгляд на российско-украинский сюжет с его поиском общего языка в диалоге стран-соседей, богатых культурным родством. Речь о способности слышать, понимать и принимать другого, преодолевать взаимное непонимание, предотвращать разрыв или извлекать из него уроки. В общем, речь о трудностях и тонкостях любого контакта, каковые, трудности и тонкости, стали прошлой весной главной темой другого украинского кинофестиваля -- киевского документального «Контакта».

Летний севастопольский смотр заинтересовался контактами на разных уровнях и разного качества. Формальным контактом между морем и сушей: церемонию открытия показательно провели у самой морской кромки на знаменитой Графской пристани, которая помнит шаги великих флотоводцев. Сущностным контактом между духовным и светским: в пестрой и по-курортному расслабленной киношной компании выделялись черные силуэты двух матушек из женского монастыря под Псковом, а на закрытии владыко Лазарь, митрополит Симферопольский и Крымский, держал среди живописных развалин Херсонеса обстоятельную речь, под финал же предложил фестивальной пастве спеть хором «Долгие лета» в честь мультипликатора-юбиляра Александра Петрова, чем невольно напомнил давнишний эпизод с телевизионной попыткой Никиты Михалкова исполнить «Боже, царя храни» дуэтом с Сергеем Кириенко. Наконец, приватными человеческими контактами в их сюжетном разнообразии занималась конкурсная программа, составленная из фильмов с сильной мелодраматической нотой и любовно-семейными коллизиями.

«Русский треугольник» -- так назывался фильм-конкурсант недавнего ММКФ, снятый, кстати, в Киеве. Севастополь в программу его не взял, но отдал должное русским многоугольникам, без каковых не обходятся новейшие фильмы про личное.

Популярностью сейчас пользуется четырехугольник: его образовывают, как несложно догадаться, две семейные пары -- эта конфликтная схема год назад была заново актуализирована для нашего кино Дуней Смирновой и ее «Связью», а теперь мы имеем дело с последствиями. Они печальны.

У Веры Глаголевой, которая в очередной раз попыталась изменить актерской профессии с кинорежиссурой, в мелодраме «Чертово колесо» учительница и хирург, одновременно отправив своих домашних «на юга» (он -- жену с дочкой, она -- мужа с сыном) и по такому случаю познакомившись, ввергаются в пучину неслабых страстей. Правда, страсти эти только названы -- не прожиты. Равно как и в самих героях Алены Бабенко и Ильи Шакунова нет ничего, что могло бы подсветить эту тривиальнейшую историю мало-мальски небанальным светом. Небанальны здесь лишь фабульные повороты, но только тем, что вздорны до оторопи. Вы слышали, чтобы в какой-нибудь школе устраивали дискотеку непосредственно в новогоднюю ночь, до утра отвлекая детей и учителей от семейных посиделок? А именно такую идиотскую причину изобретает учительница, чтобы сбежать из дома, и домочадцы ей верят. Вы можете себе представить, чтобы муж, позвонивший жене с курорта и услышавший в трубке чужой мужской голос, эту трубку преспокойно повесил, а потом перезвонил и не поинтересовался первым делом, кто это там без него хозяйничает? Любой мужчина задаст такой вопрос на автомате, а у Глаголевой он по умолчанию решает, что просто ошибся номером, и беседует дальше как ни в чем не бывало. Может, правда, и к лучшему, что он тогда промолчал, потому что когда герои «Колеса» открывают рот, руки непроизвольно тянутся к скотчу. «Я без тебя не могу». -- «И я без тебя». -- «С Новым годом, любимая!» -- «С Новым годом, родной!» Это образец диалога под перезвон бокалов. «Мы спали без задних ног». -- «У тебя лучшие задние ноги на свете!» -- «Откуда ты знаешь, если я спала без них?» Это образец юмора на фоне смятых простыней. Ну и рассыпавшиеся по полу бусы, бьющий в лобовое стекло дождь, назойливый вид из окна на вращающееся «чертово колесо» -- знатные метафоры, дай бог каждому. Что же до сюжетной параболы, то короткий контакт женатого и замужней не имеет долговременных последствий: он и она возвращаются к своим законным и нелюбимым. Но вам в кинозале, поверьте, будет совершенно все равно, куда вырулит история, рассказанная никому и никак.

Украинская ровня этому фильму уже незаметно побывавшая в нашем прокате «Инди» режиссера Саши Кириенко, где опять четырехугольник и опять русский, потому что по семейным углам расставлены Александр Балуев, Полина Кутепова, Александр Домогаров и все та же Алена Бабенко в самой главной роли из четырех. Но «мексиканский» сюжетный зачин «Колеса» с его рифмованными семейными отъездами к югу ничто в сравнении с густым «индийским» замесом «Инди»: там устраивают автомобильную катастрофу и выяснение отношений между брошенкой и разлучницей, а также палят в себя из револьвера, умирают от внезапно свалившегося тяжелого недуга и завещают любимому собственную дочку. Финал соответствующий: от резкого столкновения двух семейных пар на узкой любовной тропинке одна из пар рушится напрочь, а вторая живет себе дальше. Весь этот пожар чувств оттенен привычным безразличием брутального Балуева к своему тысяча первому случайному персонажу, привычным кокетством давно не мальчика Домогарова и очевидно некомфортным существованием Кутеповой и Бабенко (первой тесно в крошечной роли, а вторая гораздо убедительнее в хищной ипостаси, нежели в лирической, чего никак не могут взять в толк те, кто решил превратить актрису Бабенко в главную звезду новейшей мелодрамы).

На этом фоне крайне выигрышно выглядела «Путина» ушедшего год назад Валерия Огородникова, потому и получила по решению севастопольского жюри во главе с драматургом и теперь уже режиссером Александром Миндадзе главный приз. Покойный режиссер Огородников не брал на себя полную ответственность за фильм, который своим окончательным видом обязан, скорее всего, не его внутренней авторской, а внешней продюсерской воле: не зря же он хотел назваться в титрах наоборот -- Валерием Вокиндорого. Несовершенства его «Путины» очевидны, и любому зрячему понятна необходимость вычистить, выжечь оттуда каленым железом кадры с апокалиптическими белыми конями и рассыпавшимися яблоками, урезать русские пейзажи и церковные обряды. Равно как любому зрячему заметны в этой драме про островную северную жизнь с просоленными моряками, церковными колоколами и невестами отчетливые датские следы Ларса фон Триера и исландские -- его коллеги Фридриха Тора Фридрихсона. Но живая жизнь, которой шумно дышат отдельные куски этого неровного фильма; способность автора к миростроительству; плотность письма, чуждого как декоративности схожего по фактурам триумфатора «Острова», так и визуальному эстетству, чему сам Огородников отдал дань в предыдущих своих провинциальных драмах «Барак» и «Красное небо», -- все это вместе взятое много важнее монтажных оплошностей и пробоин во вкусе. Что же до мелодраматической конструкции, то не понимающая своих желаний девка (Анна Ильющенко), которая мечется между двумя влюбленными в нее парнями -- огневым (Петр Семак) и тихим (Евгений Титов), вполне может сойти за метафору несчастной родины: она тоже все никак не может понять, с кем бы сложить союз, кому бы составить счастье, чтоб и самой попутно осчастливиться. В финале сбежавшая из-под венца героиня катается в родовых схватках по дну лодки, а лодку несет без руля и ветрил по волнам, вокруг сплошная вода, и берег где-то далеко-далеко.