Книга Александра Долинина «Пушкин и Англия» (М., «Новое литературное обозрение») снабжена нарочито скромным, почти отпугивающим подзаголовком «Цикл статей». Формально автор прав: он не претендует на «всеобъемлющее» освещение проблемы, а, очертив ее контур, конструктивно осмыслив работу предшественников, наметив перспективы (прежде всего связанные с пристальным вниманием «позднего» Пушкина к поэтам «озерной школы») в соименном всей книге вступлении, обращается к локальным сюжетам. Исследует источники и идеологический контекст стихотворения «Анчар». Вскрывает смысл мистифицирующего подзаголовка к «Скупому рыцарю». Рассматривает сквозь призму текстов-прообразов поэтику и семантику «Пира во время чумы» (что позволяет выйти к проблеме единства «маленьких трагедий), «Анджело» и вариаций на тему Саути в незавершенном и трудном для интерпретации сочинении о короле Родрике. Вчитывается в весьма странную -- нарочито противоречащую фактам -- заметку Пушкина о русских интересах Байрона и пушкинский набросок биографии певца Гяура и Жуана. Выявляет полемику с ранним стихотворением Саути в «Из Пиндемонти». Обнаруживает, что в статье о «Мильтоне и Шатобриановом переводе «Потерянного рая» Пушкин спутал роман Вальтера Скотта «Вудсток» (в нем Мильтон не появляется вовсе) с романом Горация Смита (подражателя Скотта) «Брэмблтай-хаус, или Кавалеры и Круглоголовые». Описывает и истолковывает кардинальные различия во взглядах Пушкина и Вальтера Скотта и Пушкина на историю, обусловившие «дьявольскую разницу» меж творениями шотландского романиста и «Капитанской дочкой». (Напомню, что Долинин -- автор монографии «История, одетая в роман», интеллектуальная сила которой неотделима от благодарной и благородной любви к Вальтеру Скотту.)

Даже из моей вынужденно сухой и краткой аннотации понятно, что исследователь занят весьма трудными вопросами. Трудными в плане строго филологическом: тягомотно разбираться с ворохом источников «Анчара», наваленным добросовестными предшественниками; чтобы скорректировать прочтение «Из Пиндемонти», надо найти в книге из библиотеки Пушкина прежде не замеченную помету (крест) на полях малоизвестного стихотворения Саути; для истолкования «Родрика» и отрывка «Чудный сон мне Бог послал...» необходимо понять, как соотносятся эти -- вроде бы родственные, но не «сцепляющиеся» -- тексты, для чего потребны и компаративистские разыскания, и анализ рукописей, и встраивание таинственных (провоцирующих на всякого рода домыслы) стихов в контекст предзакатных пушкинских духовных и собственно поэтических поисков. Здесь-то и начинаются трудности иного рода -- трудности понимания, которое не может быть заменено ни яркими «концепциями» -- подчас соблазнительно поэтичными и/или удачно отвечающими на запрос (не обязательно -- пошлый) общества (не обязательно -- дурного), ни нагромождением «достоверных фактов». Долинин постоянно показывает, сколь не тривиально поэтическое мышление Пушкина. И там, где его решения спорны, читатель ощущает расширение смыслового горизонта, а следовательно, и необходимость новых разысканий и размышлений. Что не менее важно, чем однозначные открытия, глубокие, тонкие и тактичные интерпретации «Пира во время чумы», «Анджело», «Родрика» (и проблемы религиозных исканий Пушкина в его последние годы, ныне многим представляющейся простой и решенной), «Капитанской дочки» или общая -- взвешенная и детализированная -- характеристика «титульной» проблемы.

Да, подзаголовок «Цикл статей» формально точен. Но только формально. «Пушкин и Англия» -- книга, цельность которой обеспечена не межстатейными перекличками (куда без них!), не установкой на исчерпанность (ее нет и в помине; весомые наблюдения над байронизмами «Евгения Онегина» спрятаны во вступлении, а английский фон «Бориса Годунова» или «Домика в Коломне» только назван), но единством сосредоточенного взгляда и выверенного тона. Так думают и пишут о том, что тревожит всерьез. Вальтера Скотта надо читать не только отрокам (да хоть бы они читали!), Байрона -- не только студентам-гуманитариям перед экзаменом, книгу Долинина -- не только пушкинистам.