Бог знает как затесался в программу солидного Чеховского фестиваля этот маленький полулюбительский спектакль, как пришло в голову включить его в эффектный канадский блок между брутальной, провокативной хореографией Мари Шуинар и знаменитыми по всему миру постановками Робера Лепажа и цирка «Элуаз». Похоже, это предварительная шпионская вылазка фестиваля, посвященного юбилею Чехова, что пройдет через три года, -- так организаторы и предлагали взглянуть на Chekhov's short's. Понятно, что причины появления спектакля в Москве связаны скорее с политикой, чем с искусством, а смотреть его стоило разве только для общего образования: вот, оказывается, какой театр может существовать в большом городе тридцать лет, собирать премии и вызывать доброжелательные отзывы критиков. Впрочем, мы и раньше слышали, что Канада -- страна нетеатральная и с драмой, особенно англоязычной, там беда. Вспоминали: вот ведь и уехавший туда когда-то Владимир Мирзоев вернулся.

Писать про Chekhov's short's не стоило бы вовсе, если бы спектакль не показался занятной коллекцией театральных штампов, причем не тех претенциозных и важных, которые есть в наших профессиональных театрах, а самых наивных штампов трогательного любительского кружка или какого-то совсем уже голимого провинциального театра, лабающего бедные постановки раз в месяц, чтобы разъезжать с ними по школам.

Итак, Театр Смит -- Гилмор создали почти тридцать лет назад, как можно догадаться, Мишель Смит и Дин Гилмор. Сами они стали сочинять спектакли и в них играть. В Chekhov's short's кроме двух немолодых руководителей на сцену выходят две женщины помоложе; вот так вчетвером в темных костюмах, к которым добавляются детали вроде платочка или котелка, они и играют на пустой черной сцене, где из реквизита есть только несколько чемоданов в ролях стульев, шкафов, музыкальных инструментов и др. Словом, все как было модно в семидесятых, да и в студийном театре восьмидесятых тоже.

Спектакль состоит из четырех коротких чеховских рассказов -- «Человек в футляре», «Спать хочется», «Каштанка» и «Скрипка Ротшильда», вставленных в рамку рассказа «В вагоне», отчего все истории приобретают стандартный вид дорожных историй: «А вот еще был случай». Школьные сюжеты для канадцев, видимо, совсем не являются хрестоматийными, их берут просто оттого, что они понравились. И ставя, например, «Человека в футляре», не только играют, но и осмысливают его, как дорвавшиеся до сцены пятиклассники. Забавно все же, сколь универсальная вещь штамп. Движение в спектакле идет от смешного к трагическому, поэтому поначалу все, надев пальто и шляпы, клоунски семенят, корчат рожи, старательно работают с воображаемыми предметами. (На это смотреть диковато, поскольку у исполнителей нет самых элементарных актерских навыков, обретаемых на первом курсе; например, играя на воображаемом пианино, девица бестолково болтает руками туда-сюда, будто белье полощет, безо всякой связи с музыкой.) История про человека в футляре кажется театру очень смешной, тут Беликова играет немолодая актриса, она говорит писклявым голосом и тоже семенит. Каштанка в духе тысяч наших школьно-тюзовских постановок оказывается девочкой с двумя хвостиками-ушами и коричневым пятном вокруг глаза. Она бегает на четвереньках и лает. Дальше настает время драматизма, но рассказывать о нем не буду -- смотреть на самодеятельную «Скрипку Ротшильда» после спектакля Гинкаса тяжеловато. Есть в Chekhov's short's, конечно, и специфически «иностранные» штампы, вроде того, что, объявив малороссийскую песню, поют нечто на мотив «Очей черных», а в «Каштанке» уличный музыкант насвистывает «Катюшу», но, в общем, выяснилось, что все вполне универсально.

Удивительно совсем не то, что происходит на сцене -- нет, там как раз все предсказуемо с первой до последней минуты. Удивительно, что, глядя на это, публика умудряется сохранять какое-то добродушное спокойствие и даже хлопает в финале. Все-таки недаром говорят, что у нас самый доброжелательный зритель. Хотя, может быть, это такой особый род высокомерия к театральным дикарям: ладно, что с них взять -- играть не умеют, Чехова не понимают. Своих за то же самое поубивала бы.