Глава Федеральной службы по надзору в сфере здравоохранения и социального развития считает, что отечественная фармацевтическая промышленность еще жива и даже может занять серьезное место на рынке, освоив производство дженериков, как Индия или Китай. Но какими бы дешевыми эти препараты ни были, обеспечить ими бесплатно 14 млн российских льготников всегда будет проблематично. Считается, что врачи выписывают бесплатных рецептов больше, чем реально нужно пациентам. А аптеки по этим рецептам стараются отпустить как можно более дорогую продукцию. О том, как «Росздравнадзор» намеревается ликвидировать нынешний дефицит программы добровольного лекарственного обеспечения (ДЛО), и о будущем фармацевтического рынка России руководитель службы Рамил ХАБРИЕВ рассказал обозревателю «Времени новостей» Галине ПАПЕРНОЙ.

-- Рамил Усманович, как вы оцениваете тот факт, что практически все врачи сейчас так тесно сотрудничают с представителями тех или иных фармацевтических компаний: дают пациентам рекламные брошюры, выписывают лекарства на фирменных бланках этих компаний и т.д.?

-- Это практика пришла к нам с Запада, там долгие годы продвигали препараты таким образом. Но сейчас за границей как раз начали вводить законодательные ограничения на такие контакты врачей и фирмачей. Связано это с безусловной материальной заинтересованностью первых, не хочется говорить -- коррупцией. У нас эта форма взаимодействия пока новая, и никаких запретов нет. Да и Трудовой кодекс РФ не запрещает врачу совмещать работу в фармкомпании и, скажем, в районной поликлинике. Если это не вредит здоровью пациентов, то ничего страшного в этом нет. Но когда основной медикаментозный арсенал данного врача составляет продукция одной фармкомпании, появляются вопросы.

-- Как же на такой благодатной почве можно избежать злоупотреблений?

-- Теперь все назначения врача легко можно проконтролировать, по крайней мере, если мы говорим о выписке лекарств в рамках программы ДЛО. С введением ДЛО и появлением единой информационной базы мы впервые получили возможность проконтролировать, какой врач сколько раз выписывал то или иное лекарство своим пациентам. Сличить назначения и диагноз больного. И пусть вам это не кажется невыполнимым, данные эти будут проверяться в территориальных отделениях Федерального фонда обязательного медицинского страхования (ФФОМС), органах управления здравоохранения и любым главврачом, заподозрившим недоброе. Будем смотреть и анализировать, что они выписывают.

-- Незадолго до того, как разразился скандал с ДЛО и задержания руководителей ФФОМСа, Минздравсоцразвития выпустил приказ, предписывающий врачам указывать препараты в рецептах по международным непатентованным наименованиям (МНН), а не по торговым наименованиям (брендам). Эта идея уже похоронена?

-- Приказ по министерству вышел, но, к сожалению, как все такие документы, он имеет исключительно рекомендательный характер и прямым действием не обладает. Тем не менее этот переход осуществляется, и постепенно врачам все же придется отказаться от практики выписки лекарств по торговым наименованиям, как это делается сейчас в подавляющем большинстве случаев. Но нам часто говорят, что, заставив врачей уйти от торговых наименований, мы оставляем аптекам возможность навязывать пациентам дорогие лекарственные средства. Им же это тоже выгодно.

-- Но это объективно так. Это рынок.

-- Пока да, но мы предлагаем внести в программу ДЛО 2007 года ряд изменений. Если взять пять-шесть торговых наименований, в основе которых одно и то же действующее вещество, то отличия по цене между ними будут очень значительными. Дороже всего, конечно, всегда тот препарат, который еще не так давно был патентованным (патентная защита действует 15 лет), то есть единственным в своем роде на рынке. Кстати, такие бренды мы уже почти исключили из программы льготного лекарственного обеспечения, так как всегда есть адекватная замена за меньшие деньги. Так вот, цена возмещения (то есть та сумма, которую готово заплатить государство за лекарство по программе ДЛО) высчитывается следующим образом: берется торговая наценка, которая установлена для опта и розницы в данном субъекте федерации. Например, 30%. Эта наценка рассчитывается по самому дешевому торговому наименованию из данной группы препаратов, и получившаяся сумма в рублях автоматически считается максимальной маржой, которую оптовики и аптека имеют право взять с препаратов, являющихся "синонимами". Таким образом, продает аптека дорогой или дешевый препарат, разницы по деньгам для нее не будет никакой. Эта мера исключает и для оптовика заинтересованность в продаже дорогих лекарств по программе ДЛО, так как возмещение рассчитывается по тем же правилам.

-- Программа ДЛО в этом году далась очень нелегко. На следующий год несколько лекарственных направлений будет из нее изъято и передано под эгиду национального проекта «Здоровье». Это позволит ДЛО все-таки уложиться в отведенный бюджет?

-- В рамках нацпроектов будут закупать препараты для лечения больных СПИДом, гепатитом, туберкулезом. Отдельные конкурсы в этом году проводятся по противоопухолевым препаратам, а в рамках ДЛО в специальные конкурсы вынесены лекарства для лечения больных рассеянным склерозом, гемофилией, диабетом и онкогематологическими заболеваниями. Я уверен, что мы придем со временем к тому, что из ДЛО в специальные программы будут выведены все люди с «дорогостоящими» заболеваниями. Сейчас они безумно утяжеляют программу, рассчитанную, по сути, только на страховые случаи, которые происходят с относительно здоровыми людьми. А получается, что на 1% лекарственных средств, предназначенных для 7--8% участников программы, приходится более 30% бюджета.

-- Руководители Минздравсоцразвития иногда заявляют, что снизить стоимость программы ДЛО в перспективе могла бы замена большинства самых дорогих импортных препаратов отечественными аналогами. Но есть ли в стране технологический потенциал для такого рывка или наша фармацевтическая промышленность окончательно превратилась в «сборочный цех»?

-- В фармации все не так однозначно, как в сборке, скажем, электротехники. Вход компаний в рынок обычно происходит так: сначала они делают какие-то фасовочные этапы производства, а потом переходят на полный цикл. Но на Западе нет ни одной страны, которая при этом еще полностью «закрывала» бы себя субстанциями собственного изготовления. Это абсолютно нереально даже для больших стран -- таких, как США и Россия. Да и не нужно. Для нас вполне достаточным было бы просто вовремя выходить на рынок с дженериками, после того как срок патентной защиты того или иного препарата истек. Так мы и эту возможность не используем. Даже по рынку ДЛО видно, что новые воспроизведенные препараты иностранного производства (дженерики) -- это почти четверть всего объема. У отечественного производителя их просто нет.

-- Но ведь в советские времена мы своими силами как-то обходились?

-- Стоит сразу оговориться, что в этом секторе раньше ситуация была прямо противоположная. Советский Союз практически не выпускал своих готовых лекарств. Основные поставки эффективных и инновационных препаратов шли из стран соцлагеря, а наша страна специализировалась на крупнотоннажном производстве субстанций. Тогда передовые технологии производства субстанций и готовых форм антибиотиков, считавшихся передовыми в шестидесятые годы, были экспортированы в Индию. Наши специалисты буквально в чистом поле построили заводы и обучили персонал. Ничего там не было в плане фармацевтики, а сейчас индийские фирмы -- это крупнейшие поставщики субстанций в мире, сравниться с ними могут еще только китайские. Это уже позволило фармацевтическим компаниям Индии вложить серьезные средства в исследования.

Мы же сегодня, наоборот, можем начать с производства дженериков, это проще и дешевле. А со временем вложимся в разработки новых лекарств. Благо с научной базой у нас пока еще не плохо. А вот выйти на рынок с новым оригинальным препаратом сейчас сложно как никогда. В мире идут серьезные процессы: укрупнение компаний, бурное развитие производства инновационных препаратов. И все это на фоне усложнения приемов научного поиска и полной исчерпанности традиционных подходов в химии. Конкуренция все очень усложнила.

-- Почему же мы не успеваем делать хотя бы дженерики? Это дорого?

-- Конкретных цифр тут нет, так как препарат от препарата значительно отличается. И мало того, что дженерик надо качественно воспроизвести. Надо, чтобы он по действию не отличался от оригинала. Кроме того, необходимо многолетние исследования профинансировать и продвижение на рынке осуществить. А это российские ученые и предприятия совершенно не могут делать. В советской распределительной системе такие навыки не требовались. Этому и сейчас практически не учат фармакологов.

-- Поэтому и был, по сути, отдан в свое время на откуп иностранцам такой стратегический препарат, как инсулин? Разве мы сегодня можем самостоятельно обеспечить потребности наших больных в нем?

-- Эта тема была очень актуальна тогда, когда у нас совсем не было своего инсулина, и было принято решение о запрете использования животного инсулина. Еще в СССР были потрачены серьезные средства на разработку генноинженерного препарата, но тем не менее завершение последовало очень поздно. К этому времени рынок был уже фактически монополизирован тремя ведущими западными производителями и разделен между ними. Сейчас мы наконец имеем несколько отечественных производств -- и по полному циклу, и только финальные стадии приготовления препарата, но выйти на рынок с серьезными поставками не можем. Наши эндокринологи работают очень тесно с западными производителями инсулинов и годами отработали для своих больных оптимальные лекарственные формы и дозировки. Пациенты привыкли к определенным препаратам и болезненно реагируют на малейшие нюансы в ощущениях, которые неизбежно возникают при переходе на новый препарат. Массовый переход на отечественный инсулин требует больших затрат на госпитализацию и подбор дозировки тысячам пациентов. Так что пытаться полностью выжать иностранцев из этого сегмента и исступленно гоняться за модернизацией производства и поставками инсулина бессмысленно.

Но, с другой стороны, понятно, что в такой затратный для бюджета сектор (мы тратим свыше 100 млн долл. в год), как инсулин, должны внедряться и отечественные производители. Сейчас идут работы как раз над тем, чтобы закрыть этот рынок в значительной степени нашими препаратами. По крайней мере, четыре компании в России уже производят инсулин, и идет строительство еще одного крупного завода. Так что техническая возможность перейти на более дешевые отечественные препараты есть. И, кстати, как только начнется «поддавливание» со стороны российских препаратов по ценам, иностранные препараты тоже значительно подешевеют. Мы же понимаем, что их цена далека от себестоимости.

-- Вообще как вы можете оценить ситуацию в отрасли, если ее еще можно таковой считать?

-- Мы не списываем со счетов те предприятия, которые в России уже есть. Даже в своем нынешнем виде они, как ни странно, покрывают основную потребность отечественного рынка в натуральном выражении. Более 70% лекарств, если считать по таблеткам и ампулам, сделано в России и только 30% импортируется. Правда, в денежном выражении пропорция получается обратная. Нам сейчас необходимы серьезные инвестиции в модернизацию и открытие новых производств.

-- Кто должен инвестировать? Западные гиганты?

-- Есть разные источники. Уже существуют десятки примеров, когда деньги в отечественные предприятия вкладывают крупные западные фармацевтические производители. Но это далеко не основной путь, по которому должна идти наша фармацевтическая промышленность. Значительные средства, которые есть в самой России, будут скоро инвестированы в фармпромышленность, как в отрасль, имеющую стабильные заказы. Начало госпрограмм увеличило стабильность и прогнозируемость рынка. К тому же мы еще далеки от оптимального насыщения российского фармрынка. Доля потребления лекарств нашими жителями намного ниже, даже чем в прибалтийских республиках и в Восточной Европе, не говоря уже о западноевропейских странах и США. Есть куда развиваться. А сверхприбыльные сектора нашей экономики исчерпываются с каждым днем все больше, поэтому не далек тот час, я думаю, когда к нам придут, к примеру, нефтяные или газовые деньги.

-- Для них это все равно будут непрофильные активы, а от них сейчас все избавляются. Наверняка же встанет вопрос о том, чтобы просить «подъемные» у бюджета.

-- Может, это имело бы смысл, учитывая тот объем средств, которым сегодня располагает государство. Для того, чтобы создать ощутимый прорыв в сфере приобретения и внедрения новых технологий, нужны ощутимые вливания, которые пока под силу только такому инвестору, как государство. А создав современные производственные мощности, их можно потом реализовать. Конечно, этот вопрос уже в компетенции других ведомств, таких, как «Роспром» и «Росимущество».

Но если говорить о проблеме инвестиций в производство серьезно, то скорее всего их надо ждать от оптового звена, крупных дистрибьюторских компаний. Это выглядит вполне логично, что, поднакопив денег на оптовых поставках медикаментов, они инвестируют их производство. Как это делают лидеры рынка -- тот же «Протек», у которого уже есть производство твердых лекарственных средств (таблетки и капсулы) и ампульное производство. «СИА Интернейшнл» также принадлежит целый ряд производств.

-- А если они не захотят вкладывать в производство больше средств, чем сейчас? Ведь для улучшения общего состояния фармпромышленности нужно значительно увеличить поток инвестиций.

-- Вообще-то лидерство на фармрынке дистрибьюторского звена -- это временное явление. Они вырвались вперед, взяв у западных компаний товарные кредиты. И если они сейчас не освоят производство, то свои позиции очень скоро потеряют. Оттеснить их могут и сетевые аптеки, то есть розничное звено, которое сейчас очень активно развивается. Да и просто смена схемы управления аптечной полкой может в корне измениться. Вполне возможно, к примеру, иметь одну небольшую управляющую компанию со штатом 10--15 человек, которая занимается диспетчеризацией обеспечения аптек целого региона или даже субъекта федерации. При должной информационной базе и координации действий с производителями такая компания, безусловно, может заменить нынешних гигантов дистрибуции.

-- И что дистрибьюторов вообще не останется?

-- Нет, сектор дистрибуции все равно останется, но количество компаний будет ограниченно -- примерно 50, не больше. Из них порядка пяти--семи крупных и какие-то компании, которые работают только на уровне двух-трех субъектов федерации. И все. По мере того, как будет высвечиваться и становиться прозрачным рынок, количество оптовых структур будет неуклонно сокращаться.

-- Государство в лице Минздравсоцразвития и «Росздравнадзора» «поможет» этому сокращению?

-- Мы, получив функции по лицензированию, перерегистрируем все компании в течение пяти лет. И тем, кто не может работать и не имеет соответствующих мощностей для оптовой реализации, лицензии не продлим. Тысячи лицензий, которые выдавались в субъектах федерации, во многих случаях оказываются прикрытием для фирм-однодневок, проворачивающих какие-то сомнительные операции.

-- То есть государству уже не придется вести открытую борьбу на фармрынке, как это было, скажем, в 2001--2002 годах, когда чиновники, словно опомнившись, начали брать под контроль предприятия, менеджеры которых слишком вольготно распоряжались доверенностями на право управления уставными госдолями? Кстати, хотелось бы узнать, кому в итоге достались, например, Московский химико-фармацевтический завод и Московский эндокринный завод?

-- Московский эндокринный завод, как предприятие, на котором производятся препараты, содержащие наркотические вещества, полностью принадлежит государству. А «Мосхимфарм» был акционирован, но 100% акций также принадлежит государству. Но, честно говоря, представить, что каким-то частным инвесторам нужен этот завод в качестве производственной мощности, я не могу. Если на него кто-то и претендует, то только потому, что это огромный участок земли в центре Москвы в Кривоколенном переулке.

-- А вообще велика ли доля государства в производственном секторе фармрынка?

-- Сейчас статус государственных имеют всего несколько предприятий, в том числе два, на которых производят препараты, содержащие наркотические вещества. Их не более пяти. Столько же предприятий, где госпакет превышает 50%. И порядка десятка, где госпакет меньше 50%. Все остальное принадлежит другим владельцам. И стоит отметить, что никаких ограничений на право владеть оптовыми или производственными предприятиями у нас не существует в отличие от многих западных стран. В ряде стран аптекой или фармкомпанией может владеть только профессиональный фармацевт. Пока официально у нас таких ограничений нет, но уже сейчас при лицензировании наличие таких специалистов в штате предприятия обязательно.

-- Но, как показывает опыт, лицензионная политика далеко не всегда позволяет «Росздравнадзору» воздействовать на производителей. Я имею в виду скандал с ЗАО «Брынцалов-А». Были громкие заявления о том, что это предприятие якобы выпускает подделки, угрозы лишить лицензии. И что?

-- Пока предприятие работает. Нам арбитражный суд отказал в той мере ответственности, на которую мы рассчитывали, когда предъявляли иск по грубым нарушениям лицензионных условий. Ограничился только штрафом. Мол, они исправились, и теперь все в шоколаде. Но мы, как и положено, вышли на повторную проверку и обнаружили еще больше недочетов, чем в первый раз. Проверяющие рассказали мне, что предприятие на глазах теряет в квалификации, в качестве. Трепетное отношение к работе, которое было у большинства сотрудников еще пять-шесть лет назад, пропало. Да и тех людей уже там нет. В итоге мы повторно обратились в арбитражный суд с заявлением о новых нарушениях и надеемся на адекватное решение. По-хорошему в этом случае надо просто приостанавливать лицензию. Без этой встряски они так и будут думать, что «Брынцалов любой вопрос может решить». С таким отношением надо что-то делать. Возможно, что следить за качеством на этом производстве будут специально приглашенные менеджеры со стороны. Вообще это отличный выход для большинства предприятий -- нанимать со стороны независимого человека, который не будет подчиняться директору завода или владельцу. Только такое лицо может гарантированно непредвзято отслеживать брак и технологические нарушения.