Анатолий Гребнев, замечательный сценарист, по произведениям которого сняты: Марленом Хуциевым -- «Июльский дождь», Борисом Фруминым -- «Дневник директора школы», Юлием Райзманом -- «Время желаний» и «Частная жизнь», Константином Худяковым -- «Успех», Виктором Трегубовичем -- «Прохиндиада» и «Старые стены», Валерием Рубинчиком «Кино про кино» и многое чего еще, ушел из жизни четыре года назад.

Но в этом году в свет вышла его новая книга «Дневник последнего сценариста» (при жизни были изданы мемуары с похожим названием «Записки последнего сценариста»). Дневниковые записи с 1945 по 2002 год, которые Гребнев делал для себя и печатать не собирался, собрала и издала его вдова, Галина Миндадзе. Шестьсот с лишним страниц будничных заметок и наблюдений, сделанных честным и умным человеком, как оказалось, сложились в настоящий роман о жизни «советского творческого интеллигента». Дневник, конечно, занятие лукавое, и как бы человек ни старался освободиться от представления о грядущем читателе, все равно полной искренности у дневниковых записей не бывает. Но в случае с «Дневником последнего сценариста» это и не важно. Важно другое -- форма заметок, аутентичных времени написания, оказалась как нельзя более подходящей для того, чтобы уловить и продемонстрировать во всей наглядности и время, и личность, которую это время сформировало, и остаться при этом вне штампов и искажающих реальность концепций. «Обещание самому себе: не превращать запкнигу в литературный опус, писать именно заметки и, главное, своевременно, иначе все теряет свой смысл», -- такое задание дает себе автор.

Читать «Дневник» невероятно интересно -- может быть, за исключением первого десятилетия -- в это время записи редки, и непрерывности наблюдения еще нет. Зато потом чтение совершенно затягивает.

Это и конспект исторических событий, всем известных, но всегда нуждающихся в дополнительном ракурсе, с оценками лаконичными, точными и всегда невероятно здравыми. И занятия саморефлексией, попытки понять самого себя, свою профессию, свой долг. И какие-то истовые, даже неожиданные для такого сдержанного и спокойного человека, каким был Анатолий Гребнев, поиски смысла, существа жизни. Все вместе сошлось в текст невероятной событийной плотности и в то же время легкий, ажурный, почти невесомый по форме и очень обаятельный, герой которого, он же автор, оказывается приветливым и умным собеседником, чьего присутствия очень недостает в сегодняшней жизни.

Начинаешь перечитывать, и невозможно не цитировать. Но, выхватывая фразы из многостраничного тома, невольно создаешь новый контекст, и это тоже увлекательно.

1963 год. Премьера «Дикой собаки Динго», получившей Гран-при в Венеции. Газета «Советская культура» про этот приз не написала ничего... «им за это влетело. Будут «поправляться». 1964, май, процесс над Бродским: «Обвинили в тунеядстве. Все было заранее организовано -- «общественные обвинители», свидетели. И плохо организовано». Август: «Я шагаю по Москве». «А нам на все наплевать. У нас принципиально хорошее настроение. Отчего? «А просто летний дождь прошел...» Мы шагаем, мы не идем, не бродим (как в «Заставе Ильича»), а именно шагаем по Москве -- весело и нахально... « Октябрь: отставка Хрущева. «По радио -- ни звука».

1966. «Толки о предстоящем процессе Синявского». Съемки «Июльского дождя». Встреча с геологом Эрвье. «Это тот человек, который открыл сибирскую нефть. Герой Соц. Труда и пр. И почему-то кавказский акцент. Потом выяснилось, что он родом из Тбилиси: старая французская семья, оказавшаяся там еще в середине прошлого века. « И в конце года -- выход «Июльского дождя». «Ажиотаж, ждут крамолы. Картина, при всей артистичности, ужасно длинна, страдает нестерпимыми затяжками. С мукой думаю, что «простой зритель» будет уходить с середины... Тем не менее картина хорошая и резко выделяется на общем фоне хотя бы тем, что пытается говорить о жизни, без липы».

1967. Март: «Не выпускают сразу три картины на «Мосфильме» -- «Рублева», «Асю Клячкину» и «Торпедоносцы». «Асю Клячкину», как сказал мне Кончаловский, объявили антисоветской картиной, спрятали даже негатив. Сняли Эфроса. (Говорят, он вел себя вызывающе.) Радзинский сказал мне, что его пьеса не получила разрешения. Все снова. Надолго ли? Говорят, до юбилея». 24 апреля: «Комаров разбился. Узнал об этом на студии Горького, во время съемок. Люди шептали. Потом передали по радио. Вечером на улице Горького -- хвост за «Вечеркой». Видел плачущих людей».

Весна 1968-го: «Демократический праздник 8 Марта. (Суета, толпы в магазинах, пьяные. Во всех учреждениях -- подарки женщинам). Все больше входит в моду. В этом году праздновали даже 23 февраля, как «мужской праздник». И тоже -- подарки и т.д.» «О. Александр -- красивый мужчина 32--35, в рясе, с аккуратной бородой. Говорят, крещеный еврей. Кончал МГУ, биофак. Затем духовная академия. Образованный богослов. Блестящий, остроумный. Служил в Москве, в патриархии, с кем-то там поссорился. Получил приход в Тарасовке. Дорогой крест. Перстни на пальцах».

Интересны первые записи о людях, которые стали известны и знамениты спустя много лет и которых Гребнев описывает с тех, далеких теперь уже позиций: Александр Галич, Евгений Примаков, Анатолий Эфрос... Интересно, когда события, которые стали хрестоматийными, в оценке автора предстают без позднейшего шлейфа, с тогдашними комментариями. Время меняется незаметно, но в дневнике это движение уловимо.

1974 год. 3 октября: «Весть о смерти Шукшина. Не поверил... Он умер во сне. Заснул и не проснулся...» 4 октября: «Романс о влюбленных». («Шербурские танки» -- кто-то зло сострил.)» 1 ноября: «Повесился Гена Шпаликов. В Переделкино, в Доме творчества. Удавился на этом своем длинном шарфе, использовав крюк, куда вешают полотенца...»

А вот 1982 год. 4 марта: «Ай да Эдик Тополь! Написал бестселлер, детектив под названием «Журналист для Брежнева, или Смертельные игры». Вместе с неким Фридрихом Незнанским (так кажется), бывшим следователем московской прокуратуры»... 10 ноября: «Умер Леонид Ильич Брежнев! Это случилось утром, в 8.30. Внезапная остановка сердца. Весь день Москва еще ничего не знала. К вечеру поползли смутные слухи. Ждали концерта по ТВ -- в честь Дня милиции: обычно для милиции выступают лучшие наши артисты и сатирики. Концерт вдруг заменили каким-то нейтральным фильмом...». И 30 декабря -- итоги года: «Поликлиника. Кардиограмма. Ишемия -- так это называется. Дали больничный. Какой-то тяжелый, бессмысленный год. Сделано до обидного мало. Весной закончил «Время желаний», ковырялся с «Прохиндиадой», так и не дописал. Все лето ушло... В начале февраля на «Ленфильме» закрыли «Успех», и теперь вот в конце декабря -- здесь. Было: в апреле Ленинская премия, в сентябре -- Венеция, «Частная жизнь». Что еще? Новая машина. Что еще? Съездил в Югославию.

Наступает 1983-й год. Шестидесятый год моей жизни. Врач сказал больному: в вашем распоряжении еще лет 15. Постарайтесь уложиться. На дворе мороз: минус 20. Наконец-то зима. Говорят о каком-то указе по поводу трудовой дисциплины. По телевизору -- новогодние феерии, полуголые наши герлс, и всюду Пугачева...»

Жить Анатолию Гребневу оставалось еще 20 лет. И была перестройка, и знаменитый V съезд кинематографистов, и должность секретаря СК, и новые картины, в том числе «Петербургские тайны» -- новый формат для российского телевидения. И еще полкниги дневника, в котором последний, 2002, год жизни начинается так: «Уже подумывал: продолжать ли -- т.е. начинать ли сызнова, да еще с нового блокнота. Ведь читаю написанное всегда с неохотой. А уж после меня -- кому это будет нужно... Но блокнот попался такой шикарный, да и старая привычка дает себя знать...» Оказалось -- и нужно, и читается, причем с большой охотой...