-- Александр Владимирович, после «Кукушки» вы настойчиво внушали аудитории мысль, что картина не о войне.

-- Да. И я опять о людях, у которых война -- фон. Речь идет о трассе Аляска--Сибирь, по ней из США в СССР прибыло с октября 1942-го по август 1945-го восемь тысяч самолетов. Больше десяти тысяч километров. Шесть промежуточных аэродромов. У нас жизнь одного -- на Чукотке. Мне всегда был интересен мир величиной с почтовую марку -- так кто-то определил мир Фолкнера.

-- Кто жители этого мира?

-- Советские и американские летчики и те, кто обслуживал аэродром. Среди них местные жители -- чукчи.

-- Как и в «Кукушке», столкновение разных культур?

-- Замес еще круче. Я подумал: кто мог летать? Опытные мужчины на фронтах, поэтому наши пилоты -- мальчишки. А с американской стороны, вероятно, женщины, причем лет на десять старше. Драматургический интерес -- из разницы полов и возраста, да еще и «образовательного ценза». К тому же мальчишки лишены чувства опасности...

-- Они общались под присмотром НКВД?

-- Этот мотив не главный. Мне интересна психология. Наших героев тянет друг к другу «по природе». Политика и жизнь нормальных людей -- вещи несовместные. Политика в других эшелонах и сферах, а тут все ощущали себя союзниками. Они друг другу нравятся. Скажем, лейтенант Шматко -- естественно, по прозвищу Сало -- «западает» на одну темнокожую... Но много непонимания. Ну кто к кому будет в гости ходить? Тем более все на виду, почти как у Ларса фон Триера...

-- В чем еще драматургические «искры»?

-- Наши более зажаты -- как зажаты пацаны перед взрослыми женщинами; им помогает фокстрот. Ну и языковой барьер. Он рождает и драматичные, и комичные ситуации. В картине говорят на трех языках: русском, «американском» и чукотском.

-- Ваш фильм -- лирико-комедийная повесть?

-- Я хотел сделать забытую уже структуру -- кинороман. Готов к упрекам в сложности, неоднозначности персонажей. Но герои Достоевского и Толстого совершают же внешне далеко не логичные поступки. Два часа двадцать минут действия, за ним надо внимательно следить -- мы старались соблюсти точность в психологических мотивировках, как и достоверность деталей времени. В единый узор все сложится лишь к самому финалу. Я даже не расстроюсь, если зрители засмеются перед тем, как узнают о трагедии. Все, как в жизни, смешано: и трагическое, и мелодрама, и лирика, и немножко романтики. И то, что воспринимается как этнос, как исходное начало бытия нашего.

-- Носители его в фильме -- северные народы?

-- Да. Для чего живет человек? Показать себя и дать продолжение своему роду. Для этого нужно постоянно двигаться -- добывать пищу, согревать жилище... Такое исходное существование присуще нормальному человеку. Убивать десять китов, зная, что их не съесть, он не станет. Подобное варварство свойственно лишь так называемым цивилизованным людям. Американцы же и русские -- представители иных структур: одна отягощена, скажем так, технической культурой, а другая -- духовной.

-- Тем не менее и те и другие повсюду ведут себя высокомерно.

-- Увы. Традиционный европейский взгляд на, допустим, народы Севера я называю тупым: живешь «там» и живешь «вот так» -- значит, ты примитивен. Но еще Богораз-Тан в двадцатые годы прошлого века описал сложнейшие космогонические представления чукчей. С другой стороны, даже со спичками и топориком пусть эти просвещенные попробуют выжить в таких условиях.

-- Думаете, им/нам придется?

-- Хотя бы ради знаний. Парадокс, но скорость обмена информацией породила всплеск мракобесия в мире. Есть видимость доступности знаний -- нет истинного знания. И вроде его вообще не существует, оно нивелируется. Малограмотные люди рядом с информационной системой чувствуют себя корифеями. Но никакого осмысления информации не происходит.

Кстати, поэтому сейчас мало романов. Они предполагают совершенно другой способ чтения или, в кино, просмотра. Вот я и пытаюсь возродить... забытую форму существования.