Вокруг Московского кинофестиваля кипят страсти. Скандал -- лучшая реклама, и никогда ММКФ не удавалось так удачно позиционировать собственное присутствие в культурной жизни столицы, чем на этот раз. И все благодаря Михаэлю Ханеке, австрийскому режиссеру, чье имя популярно среди киноманов, но репортерам светской хроники до сих пор было скорее неизвестно. Отказавшись в последний момент председательствовать в жюри фестиваля, Ханеке мгновенно стал героем желтой прессы, а внимание к составу жюри ММКФ оказалось невероятно пристальным. Вопрос о том, кто возглавит жюри, волнует газеты, информационные агентства, телевизионные каналы. На все лады обсуждаются кандидатура Питера Гринуэя и его отказ, которого, кстати, ММКФ еще не получал. Гринуэю лишь послано приглашение, и, поскольку этот известный кинематографист имеет с российским правительством деловые отношения (его последние фильмы финансировались в том числе и из бюджета Министерства культуры), в Москве могут рассчитывать на его внимание. Но согласится ли Гринуэй выручить Московский фестиваль, до сих пор неизвестно. В службе протокола ММКФ обещают назвать имя председателя в начале недели. Хотя в прошлом году назначили председателем жюри малоизвестного широкой публике сценариста Валентина Черныха -- и ничего, никакого это обстоятельство особенно не смутило.

Наличие знаменитостей среди гостей фестиваля -- вопрос болезненный для его организаторов. До сих пор для России приезд звезды важнее показа фильма со звездой, а интерес к миру кино -- это скорее интерес к светской жизни, а не к кинематографу как таковому.

Известно, что приглашение звезд без фильмов стоит больших денег, а по команде продюсеров они строятся лишь при необходимости, то есть если картине с их участием нужна рекламная поддержка. Но участие и даже победа фильма на фестивале никак на его прокатную судьбу в России пока не влияют. Несмотря на растущие цифры сборов, фестивальное кино у нас пока смотрят неохотно.

В нынешнем конкурсе фестиваля есть фильм знаменитого французского режиссера Бертрана Блие «Сколько ты стоишь?», который уже куплен для российского проката. Главная звезда фильма, Моника Беллуччи, в Москву скорее всего не приедет. Она стоит дороже, чем сегодняшний российский зритель готов заплатить за фильм с ее участием. Однако на присутствие на фестивале как самого режиссера, которого уже можно назвать французским классиком, так и Жерара Депардье, снявшегося в этой картине, можно рассчитывать.

Бертран Блие: Предназначение фильма -- это показывать необычное

-- Расскажите про ваш фильм «Сколько ты стоишь?». И почему он так называется?

-- Мой герой выигрывает большую сумму денег. А потом встречает очень красивую женщину, проститутку. Знаете, я много спрашивал разных мужчин о том, как они повели бы себя, свались на них куча денег с неба. Как вы думаете, какие желания возникают у мужчин? Я вам расскажу. Почти каждый мужчина хочет купить много женщин. А мой герой все ставит на одну женщину. Это своего рода героизм -- он рискует. Выигрывает ли он? Узнаете, если посмотрите кино.

-- Многие ваши комедии основаны на теме секса. Вам кажется, секс -- удачный повод для шуток?

-- Ну я не стал бы так определять свои фильмы. Я люблю поразмышлять о желании и любви. А не о сексе. В моем последнем фильме Моника Беллуччи, безусловно, вызывает сильное желание, но по большому счету сексуальный акцент символичен -- она ведь не занимается сексом на наших глазах. Секс присутствует в кино как символ, как некий ход. Но этот ход -- тонкая грань, которую опасно переступать: как только ты показываешь секс на экране, ты тут же попадаешь в другую категорию -- порнофильмов.

-- Практически все ваши фильмы построены на балансе между абсурдом и реализмом. Насколько вам важно поддерживать этот баланс? Интересно ли вам углубиться в какую-то из этих сторон?

-- Да, действительно. Меня забавляет соотношение, уравновешивание смеха и слез. Именно на этом зиждется комедия, настоящая комедия, над которой вы смеетесь и плачете одновременно. Я хотел бы добавить, что, по-моему, художественный фильм не должен показывать то, что мы и так видим вокруг себя, то, что мы переживаем каждый день. Предназначение фильма -- это показывать необычное. В фильме все должно быть смешнее, грустнее, экзальтированнее, чем это есть на самом деле. Поэтому в моих фильмах обычные люди часто ведут себя необычно. Я позволяю им делать в фильмах то, что в реальной жизни мы не можем сделать.

-- Вы знаете, что в Москве закрыли Музей кино? Вы можете представить себе подобную ситуацию в Париже? Что бы лично вы сделали, если бы Французскую синематеку закрыли?

-- Я даже представить себе такого не могу. Уверен, что все мы пошли бы с демонстрациями на улицу. Это было бы повторение 1968 года. Вы помните, наверное, тогда французские власти попытались закрыть синематеку и уволить ее основателя Анри Ланглуа за вольнодумство, и именно из-за этого начались студенческие волнения, которые превратились в настоящую революцию. После этого никто и никогда больше не посягал на синематеку. Но я думаю, что сравнивать Россию и Францию невозможно. Это разные ситуации. К тому же в России, наверное, много синематек.

-- Нет, всего лишь одна.

-- И ее закрыли?

-- Да. Имущественный конфликт. Музей кино оказался бездомным.

-- Но, может быть, ее в другом месте откроют?

-- Денег никто не дает, ни государство, ни частный бизнес.

-- Это странно, потому что наша синематека -- это частная организация, но при этом три четверти ее бюджета дает государство. Кстати, в ней есть отдел, посвященный русскому кино.

-- И в русском Музее кино есть много французских фильмов. Там есть и ваши фильмы, и вашего отца -- великого актера Бернара Блие. Его фильмы, кстати, пользовались большой популярностью еще в советском прокате. Вы прослеживаете какие-то связи между его творчеством и вашим? Как он относился к вашим фильмам? Он все же представитель классического французского кино, а вы бунтарь?

-- Мой отец умер сравнительно недавно. Ему всегда нравились мои фильмы, он гордился мной. А особенно ему нравились фильмы, в которых он сам снимался. А те, в которых он не снимался, он недолюбливал. То есть вел себя как все актеры. Не знаю, что сказать о преемственности в творчестве. Я знаю одно: я отцу обязан всем. Я удачно родился. Попал в хорошие руки -- руки моего отца.

-- Теперь и вы сами принадлежите великой эпохе французского кино. Как вы чувствуете себя сегодня, когда французская индустрия помешалась на коммерции и на конкуренции с американцами?

-- Да нет, все совсем не так плохо. Я должен сказать, что нам очень везет. Французские кинематографисты -- самые избалованные кинематографисты в мире. У нас во Франции всегда находятся люди, которые готовы дать деньги на наши фильмы, даже на самые сумасшедшие замыслы. Конечно, мы сопротивляемся американцам. Но у них происходят совершенно другие процессы -- это там все подчинено коммерции. А мы, французы, можем себе позволить любые безумства. Поэтому я всегда говорю, что живу в раю. Да, Франция -- это рай для кинематографистов, а Америка -- это ад. Я не знаю, какова ситуация в других странах (в Азии, говорят, делается много фильмов), но я счастлив жить во Франции.

-- А как вы относитесь к современным французским блокбастерам, к «фабрике грез» Люка Бессона?

-- Хорошо отношусь. Я рад, что французам удается делать коммерчески успешные фильмы. Но кроме Бессона есть еще Шаброль, есть Годар, есть я, наконец. Нас никто не заставляет делать блокбастеры. Нам очень помогает телевидение, которое охотно вкладывает в нас деньги.

-- А у нас телевидение предпочитает вкладывать деньги в блокбастеры...

-- Это временный процесс, поверьте. У нас еще года три назад тоже так было, а теперь ситуация поменялась. Блокбастеры научились выживать самостоятельно, а телевидение стало тратить свои деньги на искусство. У вас скоро тоже все поменяется.