Поводом для очередного возвращения к теме допинга стали громкие скандалы в российском спорте и смена руководства в единственной в стране Московской антидопинговой лаборатории. Еще не стерлась в памяти допинговая шумиха афинских Игр, как в печать просочилась информация о том, что на бромантане засветились футболисты московского «Спартака». Произошло это два года назад, в 2003 году, в бытность прежнего руководителя Московской антидопинговой лабораторией Семенова, который недавно оставил этот пост. Преемником его стал Григорий Родченков -- далеко не случайный человек в спорте и в спортивной медицине. Родченков -- мастер спорта по легкой атлетике, кандидат химических наук, автор ряда статей, название которых говорит само за себя: «Тестостерон», «Нандролон», «Метандростенолон», «Станозолол», «Краткий курс истории прогормонов» и др. С исполняющим обязанности директора Московской антидопинговой лаборатории Григорием РОДЧЕНКОВЫМ побеседовала корреспондент «Времени новостей» Ольга ЕРМОЛИНА. Точка зрения этого специалиста, факты из истории допинга, изложенные им, наверняка будут интересны всем любителям спорта.

Естественный интерес

-- Что вас побудило заняться темой допинга в спорте?

-- Возможно, на это решение натолкнула профессия мамы. Она работала врачом в Кремлевской больнице -- нынешней ЦКБ -- и очень хорошо знала фармакологию. В школе я был отличником, шел на золотую медаль, а параллельно занимался бегом. С детства меня преследовали разные болячки, и выбрать футбол или другие игровые виды спорта я не мог. Зато стал чемпионом Москвы в беге на 5000 метров. Поступил на химфак МГУ. На протяжении многих лет входил в состав сборной университета, выполнил норматив мастера спорта. Естественно, что тема допинга интересовала меня. Кое-какие вещи я пробовал и применял на себе. Когда пришло время определяться с будущим занятием, а в тот момент я уже четко осознавал, что в спорте в силу объективных причин не достигну высот, то решил сосредоточиться на близкой тематике. И в 1985 году я набрал телефон Московского антидопингового центра. На мое счастье трубку снял Виктор Павлович Уралец, впоследствии ставший одним из лучших специалистов антидопинговой лаборатории в Сан-Диего. Выслушав меня, он коротко ответил: «Приходи». Так я оказался в Московской лаборатории.

Надо сказать, что это было прекрасное время. Наша лаборатория сотрудничала со многими аналогичными зарубежными центрами. В частности, были тесные контакты с лабораторией ГДР. Потом заработала советско-американская программа с учеными из Лос-Анджелеса. В 90-м году защитил диссертацию. А вскоре после отъезда Уральца в США я тоже покинул Московскую лабораторию, отработав в ней девять лет. Была идея поработать в США. Но туда, куда звали, мне не хотелось, а куда я хотел, меня не брали. Зато взяли в московское представительство американской фирмы «Хьюлетт-Паккард», которая являлась крупнейшим производителем аналитического оборудования. Их приборы стояли во всех антидопинговых центрах мира. Но грянул банковский кризис 1998 года. Я уехал в Канаду, где год проработал в антидопинговом центре в Калгари. По тогдашним меркам это была хорошая лаборатория, но полностью заваленная серийными анализами, шел просто поток проб на пестициды, анаболические стероиды и наркотики. Фактически я являлся приставкой к двум-трем приборам и с утра до ночи просматривал кипы распечаток. А тут еще возникли проблемы с сыном, он учился в московском университете.

Словом, решил вернуться в Россию. Работал в престижной нефтехимической компании. А вскоре руководитель антидопинговой инспекции Олимпийского комитета России Николай Дурманов стал привлекать меня к совместной работе с перспективой возглавить Антидопинговый центр. Конечно, я представлял, что работы будет невпроворот. Но я по натуре химик и очень люблю приборы и лабораторию, так что вернулся туда, где чувствую себя как дома. Спортом продолжаю заниматься до сих пор. Недавно участвовал в лиссабонском полумарафоне, пробежал его за 1 час 33 минуты и 17 секунд. Стартовал в специальной зоне VIP с олимпийскими и мировыми чемпионами, но они, правда, сразу далеко убежали...

Джонсона первыми поймали мы

-- Почему за последние годы у нас возникли проблемы с допинг-контролем?

-- С появлением Всемирного антидопингового агентства -- ВАДА -- в мировом спорте многое изменилось, пришли новые люди с новыми идеями и подходами. А у нас все шло по-прежнему, хотя, конечно, некорректно критиковать предшественника. Виталий Александрович Семенов руководил лабораторией более двадцати лет, сохранил ее, можно сказать... Но сейчас другое время, и ВАДА требует от руководства лаборатории практически ежедневного контакта, и не зная английского языка и компьютера, руководить Антидопинговым центром невозможно.

Московская лаборатория -- одна из старейших в мире. И в середине 80-х она по своему уровню порой опережала такие известные антидопинговые центры, как Кельнская или Монреальская лаборатории. Один лишь факт. Самый громкий допинговый скандал в истории современного спорта с участием Бена Джонсона мог разыграться в Москве двумя годами ранее, чем случился.

Если вы помните, Джонсон попался на станозололе в Сеуле в 1988 году. В Московском антидопинговом центре до осени 1985 года станозолол не определялся, пока не удалось воспроизвести методику директора Пражской лаборатории Бернжиха Хунделы и настроить селективным образом хромато-масс-спектрометр. Осенью того года в Москве был много положительных проб на станозолол. В 1986 году, во время первых Игр доброй воли в Москве, мы получили и положительную пробу Бена Джонсона на станозолол. Он тогда по «небегучей» дорожке Лужников на стометровке показал невероятные секунды 9,95. Канадец был уверен в своей непогрешимости. И вот поздней ночью в нашу лабораторию привезли пять закодированных проб. Три из них были мужские, а врач, принимавший их, похвастался автографом Джонсона. Пробу Бена я вычислил сразу, прочитав список задекларированных препаратов. Две были со стандартным набором витаминов, применявшимся спортсменами сборной СССР. Третья без пометок. И именно в ней были хорошо видны метаболиты станозолола. На следующий день анализ повторили -- результат тот же. Но тогда об этом никто узнал. Кстати, помимо Джонсона на тех Играх было еще с десяток положительных проб. Так что еще два года Джонсон удивлял всех своими результатами, пока не попался в Сеуле. Мало кто знает, что по заданию медкомиссии Международного олимпийского комитета (МОК) аккредитацию корейской лаборатории тоже проводили наши специалисты.

-- Накануне Игр в Афинах для Московской лаборатории закупили новое оборудование, но тем не менее несколько россиян попалось на допинге?

-- Это не исключено. На Олимпиадах используют дорогостоящие приборы с масс-спектрометрией высокого разрешения, чувствительность которых может в 10, а то и в 50 раз превышать чувствительность приборов, которые имеются в обычных лабораториях. Оборудования, которое было в Афинах, в Москве нет. Более того, когда спортсмены проходят внесоревновательный допинг-контроль, они пребывают в спокойном состоянии, много пьют, и анализ мочи может не показать следовых количеств. В качестве примера возьмем случай с нашей легкоатлеткой Ириной Коржаненко. До отъезда на Олимпиаду в ее моче ничего не нашли. Но в Афинах были совсем другие условия. Она проходила тест на допинг после двухчасовой квалификации, в этот же день были еще основные соревнования на жаре. Все это могло вызвать сдвиги в организме, и потому следы станозолола могли проявиться и быть обнаружены. После Игр, вернувшись домой, она снова сдала пробу в Московской лаборатории, и в силу приведенных выше причин ее результат снова оказался отрицательным. Попутно замечу, что биопробы Коржаненко в Финляндии никто не анализировал, хотя об этом и писали в наших газетах. Финская лаборатория, как и любая другая, не имеет права анализировать пробы, отобранные неавторизованными службами или посторонними организациями.

Бесполезный бромантан

-- Каков уровень нашей лаборатории в настоящее время?

-- Уровень стандартной европейской лаборатории. Всемирное антидопинговое агентство в последние годы изменило требования к допинговым лабораториям. Сейчас не обязательно, чтобы, скажем, во всех аккредитованных центрах стояло оборудование высокого разрешения. Задача большинства лабораторий -- постоянно вести соревновательный и внесоревновательный контроль в своей стране. Но если планируется проведение крупных турниров -- Олимпиады или чемпионатов мира, скажем, по легкой атлетике или плаванию, то должно быть оборудование на порядок выше. Цель понятна: надо сделать так, чтобы спортсмены, проскочившие внесоревновательный контроль или просчитавшие сроки выведения в расчете на стандартные приборы, попались на главном старте сезона. Так оно зачастую и происходит. Положительные пробы в Афинах -- результат специальной настройки лабораторной аппаратуры высокого разрешения на наиболее распространенные анаболические стероиды.

Что касается статуса нашего центра, то это крепкая средняя лаборатория, она делает четыре с половиной тысячи проб в год. Но задача поставлена четкая -- к чемпионату мира по легкой атлетике в закрытых помещениях, который пройдет в Москве в 2006 году, мы должны приобрести два новых прибора, которые позволят проводить специальные анализы на стероиды, тестостерон и прогормоны. Деньги на новое оборудование выделены Федеральным агентством по спорту. Если по примеру финнов, которые примут чемпионат мира по легкой атлетике летом этого года и уже купили такие приборы, мы также их получим, то наш центр станет на порядок выше. В противном случае все анализы мы вынуждены будем отправлять к ним. И таким образом, потеряем ценный опыт и значительные деньги, поскольку цена одной пробы «А» в лаборатории колеблется в пределах от 150 до 250 евро. А вкупе с пробой «В» получается еще дороже. В качестве примера приведу счет, который выставила Российской федерации тенниса лаборатория Гента за повторный анализ пробы «В» нашей теннисистки Светланы Кузнецовой -- это 1500 евро.

-- Создается впечатление, что тот же допинговый скандал с Кузнецовой явился инструментом для того, чтобы выбить сильную спортсменку из борьбы? Наверное, как минимум несколько месяцев понадобится россиянке, чтобы оправиться от морального шока.

-- Случай с Кузнецовой абсолютно простой. Ее пригласили на выставочный турнир, накануне которого Светлана переболела гриппом и, естественно, лечилась. Но если вы пьете лекарство и видите, что там содержится эфедрин, надо заранее уведомить об этом организаторов, и все было бы иначе. Да и вообще, она могла в принципе пройти этот тест, спортсменке достаточно было, простите за подробность, заранее -- пока идет игра -- сходить в туалет, а затем выпить литр воды. Тогда проба получилась бы разбавленной и концентрация эфедрина не вышла бы за допустимые пределы. Видимо, эти простые процедуры ей никто не подсказал.

-- Следовательно, проблема в том, что даже спортсменов такого уровня окружают неграмотные специалисты и врачи?

-- Это точно, глухая деревня и дремучий лес. Российских специалистов, серьезно занимающихся допингом, можно сосчитать по пальцам. Многие наши спортивные врачи даже не читали списка запрещенных препаратов на 2005 год и Кодекса ВАДА. Из этой же серии и шумиха вокруг московского «Спартака». Путаница полнейшая. Не располагая документами, могу сказать только одно. Симптомы, о которых рассказывают футболисты, не имеют ничего общего с бромантаном. Побочных эффектов он не дает. По большому счету, никто не доказал, что бромантан -- допинг. Это иммунопротектор, который помогал противостоять инфекциям и справляться с физическими нагрузками. В список запрещенных препаратов бромантан попал только потому, что его метаболиты затрудняют определение многих запрещенных препаратов, в том числе тестостерона. Кроме того, бромантан использовали исключительно наши спортсмены. Так что весь этот скандальный материал в прессе о «Спартаке» -- сплошное передергивание фактов, скажем, небромантанового происхождения. Говорят, что профессор Кристиан Айотт, директор Монреальской антидопинговой лаборатории, высказалась об этом препарате так: «Пусть эти русские хоть круглый год его едят, проку от бромантана никакого».

По единым законам

-- Кто финансирует деятельность нашего центра?

-- Это федеральное государственное унитарное предприятие. Плановые пробы, согласованные в начале года с Федеральным агентством по спорту, оплачиваются из бюджетных денег. За внеплановые платят федерации по расценкам, утвержденным агентством. Анализируем мы и международные пробы, которые присылает ВАДА и, естественно, платит за них. Недавно мы заключили договор с поставщиками пищевых добавок, которые заполонили российский рынок. Будем серьезно анализировать, поскольку все помнят скандал с нашими «художницами» Кабаевой и Чащиной. Кроме того, с некоторых пор ВАДА финансирует научную деятельность антидопинговых лабораторий из тех денег, которые ежегодно собирает в виде взносов (около 500 тыс. долл.) со стран -- участниц своей организации. Для получения такого «гранта» нужно отправить в ВАДА многостраничную заявку. Но пока от России такой заявки не направляли. На днях руководитель Федерального агентства по спорту Вячеслав Фетисов и директор отдела антидопингового обеспечения Николай Дурманов отправятся в ВАДА, чтобы обсудить эту тему. Не буду скрывать, что у нас есть интересные проекты и темы исследований.

-- В чем принципиальные отличия в стратегии борьбы с допингом медкомиссии МОК и ВАДА?

-- До появления Всемирного антидопингового агентства, которое возглавил канадец Ричард Паунд, подобной структуры в спортивном мире не существовало. По словам Паунда, точнее, из его книги следует, что причиной создания ВАДА явилось то, что каждая федерация по видам спорта имела свой список запрещенных препаратов и собственные правила дисквалификации. Например, за тот же станозолол велоспорт отлучал спортсмена от спорта на три месяца, а легкая атлетика -- на четыре года. Федерации были абсолютно не заинтересованы в проведении внесоревновательного допинг-контроля. Это было чисто номинальной процедурой и впоследствии выродилось в фикцию. А как известно, большинство допинговых средств используются во время тренировок за 3--4 месяца до старта. Все это знали, но делали вид, что борются с допингом. В итоге, чтобы радикально изменить ситуацию, ВАДА ввело Антидопинговый кодекс, который подписали все страны и федерации, в том числе и Россия. Там вся вина возлагается на спортсмена и понятие допинга трактуется очень расширительно. Понятно, что отсутствие презумпции невиновности вызывало неприятие у многих спортсменов, особенно в командных видах спорта. Из-за этого, например, представители ВАДА официально не были допущены до чемпионата мира по футболу-2002. Тем не менее в 2003 году в Копенгагене Антидопинговый кодекс ВАДА был принят. Далее ВАДА унифицировало список запрещенных препаратов и каждый год стало дополнять его новыми наименованиями.

Если медкомиссия МОК, предшественница ВАДА в деле борьбы с допингом, шла от методики определения и в список запрещенных средств попадали только те препараты, которые можно было обнаружить имеющейся в лабораториях аппаратурой, то ВАДА пошло по иному пути. Оно смело объявляло запрещенным тот или иной препарат, группу препаратов или метод, подчас не располагая апробированной методикой его выявления. Одно это уже наводило страх и тормозило применение допинга, такого, как гормон роста, например. С другой стороны, тайно готовились некоторые методы, чтобы применить их в наиболее подходящий момент.

Эта тактика ВАДА уже принесла свои плоды. Накануне Олимпийских игр мало кто знал, что готова методика для определения переливания крови (гемотрансфузия), на чем и попался американский велогонщик Тайлор Хамильтон. Оказывается, что в Афинской лаборатории был некий приборчик, поточный цитометр, который с помощью лазерного луча отслеживал в микропотоке крови все кровяные тельца и выявлял их неоднородность, то есть кровяные тельца, принадлежащие другому человеку. И вот этот цитометр сработал. Опыты с цитометром финансировало ВАДА. Правда, вышел скандал, потому что афинскую контрольную пробу Хамильтона заморозили и кровяные тельца оказались частично разрушены. Но он попался месяцем позже, на велогонке «Вуэльта», и получил свою дисквалификацию. Так что как только ВАДА стало платить серьезным ученым приличные деньги, то ситуация стала меняться на глазах.

Замкнутый круг

-- Несмотря на многочисленные призывы ВАДА к спортсменам рассказывать о случаях распространения и употребления допинга в их среде, никто не откликнулся. Не является ли это косвенным доказательством того, что практически все спортсмены так или иначе употребляли запрещенные препараты. И с этой точки зрения деятельность ВАДА является борьбой с ветряными мельницами?

-- Любой вид деятельности имеет изнанку. Ни для кого не секрет, что в современном спорте фармакология играет ключевую роль. Единицы достигают вершин, оставаясь при этом «чистыми». В своей книге, выпущенной накануне Олимпиады в Афинах, Ричард Паунд пишет, что спортсмен, победивший с использованием допинга, совершает экономическое преступление, так как забирает призовые и спонсорские деньги, которые должны были достаться другим. Заметим, что риторика прежних времен, что допинг, дескать, ужасно вредит здоровью, у Паунда отсутствует. Он, некогда сам сильный пловец и участник олимпийских финалов, знает, что именно забота о здоровье и работоспособности заставляет спортсменов принимать сильнодействующие -- и в силу этого в большинстве своем запрещенные -- препараты. Так что он вполне понимает, что в какой-то момент их вред и побочные эффекты могут быть несопоставимы с той угрозой здоровью, если тренироваться без употребления соответствующей фармакологии и восстановителей, но запрещенных к употреблению. Получается своего рода замкнутый круг, но такова жизнь.

Как в человеческом обществе была и будет существовать преступность, поскольку она присуща ему изначально, меняются только законы общества или формы преступности, так и в спорте -- допинг был и будет всегда. Но при этом никто не ставит вопрос, что правоохранительные органы надо распустить. Так же и в спорте -- разрешить допинг было бы большим преступлением, поскольку в этом случае допинговая волна захлестнет детский и юношеский спорт. В этом возрасте допинг очень вредит здоровью, знаний нет, а решения принимает не сам спортсмен, а «добрые дяди», советчики, действия которых остаются безнаказанными. Проблема вообще огромная стоит, потому что даже школьники применяют стероиды, чтобы обрести красивую мускулатуру и фигуру. Допинг давно перешагнул рамки профессионального спорта. Наглядный пример тому США, где далеко не спортсмены, а просто люди, регулярно посещающие спортивные залы, применяли прогормоны -- это стероиды, которые легально продавались под видом пищевых добавок. И только в этом году их запретили к продаже и производству в США. Но спрос остался, так что скоро пойдут в продажу подделки и различные заменители. Бизнес на допинге приносит большие прибыли, это давно не новость.

-- А каковы перспективы борьбы с допингом на ближайшие годы, ведь приближаются новые Олимпиады, зимняя в следующем году, а там и летняя, в Пекине?

-- С одной стороны, совершенствуются методики, появляется более совершенное оборудование, да и список запрещенных препаратов также расширится. С другой стороны, будет введен тотальный контроль за местонахождением ведущих спортсменов, готовящихся к олимпийским стартам. Их будут контролировать со всей внезапностью и тщательностью, просто досье заведут на каждого. Если элита будет контролироваться ВАДА, то спортсмены национального уровня или перспективные юниоры должны по такой же схеме контролироваться национальными антидопинговыми агентствами. Так что применять запрещенные препараты станет очень рискованно. А это половина успеха. Тренеры начнут задумываться над совершенствованием схем и методик тренировки, а не схем и циклов приема запрещенных препаратов. И тогда можно будет надеяться, что появится наконец новое, бездопинговое поколение спортсменов высокого класса. Но работы впереди много.