Исторический смысл Кронштадтского мятежа в течение 70 лет искажался советской идеологией, ибо не вписывался в официальные мифы о революции и гражданской войне. В первые годы перестройки делались попытки идеализировать выступление кронштадтцев, представив его чуть ли не предтечей демократического движения. Политические упрощения бывают зачастую удобны, но они не приближают к пониманию событий. Между тем феномен Кронштадтского мятежа -- в его органичной связи с политико-психологическими и социокультурными тенденциями революционной смуты 1917 года.

Поднимать красные флаги над кронштадтскими фортами и линейными кораблями, стоящими на рейде, коммунистам-победителям не пришлось. Мятежники, выступление которых безжалостно подавили 18 марта 1921 года, считали, что защищают завоевания Великого Октября от большевистских вождей и являются теперь творцами «третьей революции, сбивающей последние оковы с трудовых масс и открывающей новый широкий путь для социалистического творчества». Вызов, брошенный Кронштадтом диктатуре коммунистической партии, явно не вписывался в привычную логику гражданской войны. И примитивные пропагандистские ярлыки «белогвардейский заговор», «контрреволюционный мятеж» и т.п. не могли сгладить крайне болезненный для власти политический эффект от выступления Кронштадта, сокрушающий основы официальной мифологии.

Кронштадтские матросы -- символ революции, ее легендарная «краса и гордость», верная опора режима, «коммунистические преторианцы» -- и вдруг они устраивают восстание против «своей» власти! Это антибольшевистское сопротивление «слева», вспыхнувшее уже по окончании гражданской войны, после разгрома белых армий и интервентов, показалось особенно опасным для кремлевских правителей. «Махновщину» или «антоновщину» еще можно было списать на мелкобуржуазную несознательность крестьян. В ситуации же с Кронштадтом, знаменитой «цитаделью революции», попытавшейся продемонстрировать свою непокорность, все было гораздо сложнее.

Стихийный манифест

1 марта на центральной площади Кронштадта состоялся митинг, в котором приняло участие около 15 тыс. человек -- моряков, красноармейцев, рабочих. Инициатива «гарнизонного собрания» принадлежала командам крупнейших линкоров Балтфлота «Петропавловск» и «Севастополь». Накануне на общем собрании команды «Петропавловска» была принята резолюция, составленная старшим писарем Степаном Петриченко -- человеком наиболее грамотным и пользующимся уважением среди матросов. Толчком к этому послужили волнения в Петрограде рабочих, недовольных политикой «военного коммунизма», невыносимой жизнью в условиях хозяйственной разрухи, дефицита продуктов и т.д.

Митинг созывался открыто -- руководители Кронштадтской военно-морской базы не препятствовали. Комиссар Балтфлота Николай Кузмин, председатель Кронштадтского Совета Петр Васильев и приехавший из Петрограда председатель ВЦИК Михаил Калинин надеялись, что удастся «заболтать» моряков, направив в очередной раз кронштадтскую стихию в нужное русло.

Принятая почти единогласно резолюция включала 15 пунктов. Лозунга «Советы без коммунистов» кронштадтцы не выдвигали, но их требования действительно были направлены прежде всего против монополии на власть РКП(б). Первый же пункт резолюции гласил: «Ввиду того, что настоящие Советы не выражают волю рабочих и крестьян, немедленно сделать перевыборы Советов тайным голосованием, причем перед выборами провести свободную предварительную агитацию всех рабочих и крестьян». Явным вызовом коммунистической диктатуре была идея созыва «беспартийной конференции рабочих, красноармейцев, матросов» Кронштадта, Петрограда и всей губернии -- как некоего прообраза будущей власти.

Разумеется, понимание демократии лидерами «мятежа» не имело ничего общего с принципами либерализма. Требования не шли дальше «свободы слова и печати для рабочих и крестьян, анархистов и левых социалистических партий», «свободы собраний и профессиональных союзов и крестьянских объединений», освобождения «всех политических заключенных социалистических партий, а также всех рабочих и крестьян, красноармейцев и матросов, заключенных в связи с рабочими и крестьянскими движениями».

Зато звучали призывы, болезненно воспринятые коммунистическими функционерами как посягательства на монополию власти. Например, говорилось об упразднении политотделов («так как ни одна партия не может пользоваться привилегиями для пропаганды своих идей и получать от государства средства для этой цели»), ликвидации комячеек (прозванных в народе «комищейками») и «коммунистических боевых отрядов» в воинских частях. За призывом «уравнять пакет для всех трудящихся» скрывалась идея отмены особых пайков «ответственным работникам».

Требования кронштадтцев были нацелены и против самых одиозных проявлений политики военного коммунизма. В частности, речь шла о снятии всех заградительных отрядов, препятствовавших доставке в Петроград (и в тот же Кронштадт) продовольствия из ближайших деревень. Крестьянам предлагалось предоставить право распоряжаться землей полностью по их усмотрению, иметь скот (хотя при этом отвергалась возможность применения «наемного труда»). Наконец, самым «буржуазным» было требование «разрешить свободное кустарное производство собственным трудом» (политика НЭПа вскоре пойдет гораздо дальше)...

Рождение легенды

Митингующие освистали Калинина и Кузмина, ошарашенных появлением столь серьезной «платформы» у моряков. От них требовали ответов -- «когда же станет лучше», «где наша свобода», почему Гришка Зиновьев и Троцкий «сытые и в тепле», а народ голодает... Толпа чуть было не растерзала комиссара Балтфлота, когда он перешел к бесцеремонным угрозам. Отвечая на вопрос о расстрелах солдат и матросов на Северном фронте, Кузмин с большевистской прямотой пообещал: «Изменников расстреливали и будем расстреливать, и даже не каждого десятого, а каждого пятого!»

На следующий день Кузмина и еще несколько десятков наиболее воинствующих коммунистов все-таки арестовали. В целости и сохранности они досидели в тюрьме до своего освобождения, когда Кронштадт был захвачен красноармейцами. Арестанты получали тот же паек, что и все кронштадтцы, на досуге выпускали рукописную стенгазету и могли пожаловаться разве что на конфискацию сапог, замененных лаптями.

Что же касается «всероссийского старосты», то к нему сохранялось некое почтение. Лидеры «мятежников», обосновавшиеся на линкоре «Петропавловск» (его сравнивали с кронштадтским «Смольным»), распорядились выпустить Калинина и его супругу на Большую землю. Добравшись до Петрограда, Калинин подтвердил правило: у страха глаза велики! Именно с его слов стало известно о событиях в Кронштадте. Представив вполне мирный митинг «контрреволюционным мятежом», Калинин спровоцировал переход на совершенно иной уровень противостояния. 2 марта появилось «правительственное сообщение» с многообещающим подзаголовком: «Новый белогвардейский заговор. Мятеж бывшего генерала Козловского и корабля «Петропавловск»». Официальное заявление, подписанное Лениным и председателем Реввоенсовета республики Троцким, стало основой всех последующих идеологических фальсификаций. А для тысяч людей это обернулось в итоге гибелью, жесточайшими репрессиями...

Власти сразу задействовали традиционный пропагандистский арсенал. Понятно, что «белогвардейский заговор» не мог обойтись без «царских генералов», и здесь весьма кстати подвернулся начальник артиллерии Кронштадта Александр Козловский. Ничем особым не выделявшийся полковник русской армии, он уже при Временном правительстве был произведен в генерал-майоры, а вскоре после Октябрьского переворота стал военспецом в Красной армии. Активной и самостоятельной роли в событиях марта 1921 года Козловский не играл. Тем не менее в Петрограде тотчас арестовали в качестве заложников его жену, четверых сыновей, массу родственников и просто знакомых семьи -- всего 27 человек. Аналогичные меры были приняты в отношении других вождей мятежа. Резолюция кронштадтцев объявлялась «черносотенно-эсеровской». И, конечно, мятеж называли результатом деятельности иностранных разведок, монархической эмиграции и великого князя Дмитрия Павловича! «Эсеры и меньшевики должны были открыть дорогу мятежному генералу. Мы видели их немало на своем веку... Теперь новый козырь в руках Антанты -- бывший генерал Козловский», -- говорилось в обращении Петроградского Совета от 3 марта. «Достукались. Из-за спины эсеров и меньшевиков уже выглянули оскаленные зубы бывших царских генералов...» -- так клеймили матросов в воззвании Комитета обороны Петрограда.

В свою очередь Временный революционный комитет, созданный на собрании делегатов от кораблей, воинских частей и рабочих Кронштадта, объявлял 2 марта:

«Всем. Всем. Всем.

В Кронштадте вся власть перешла в руки Временного революционного комитета без единого выстрела. Местные коммунисты сами признают свои ошибки.

Трудящиеся Кронштадта решили больше не поддаваться краснобайству коммунистической партии, называющей себя якобы представителями народа, а на деле это выходит наоборот.

Товарищи! Не верьте словам самодержавных комиссаров, уверяющих, будто в Кронштадте действует штаб белых офицеров во главе с генералом Козловским. Это наглая ложь...»

Ревком, председателем которого был избран Петриченко, состоял из 15 человек. В него не вошел ни один офицер, зато присутствовало несколько машинистов и заводских мастеров, телеграфист, гальванер, штурман, заведующий обозом. Вплоть до переизбрания Кронштадтского Совета (при этом декларировалось намерение «приступить к широкой работе по переустройству советского строя») реальная власть была сконцентрирована в руках ВРК. Ревком, расположившийся в Доме народа на улице Ленина, с 3 марта издавал свой официоз -- газету «Известия ВРК Кронштадта».

Краса и гордость «клешников» и «шкурников»

Как это не раз случалось с кронштадтцами, их выступление оказалось неожиданным и достаточно стихийным. Нет оснований говорить о какой-то целенаправленной организации мятежа «белоэмигрантской контрреволюцией». Отсутствовало и политическое руководство со стороны находившихся по сути в подполье петроградских меньшевиков -- серьезного влияния в Кронштадте они не имели. Спонтанность событий объясняет то, что в восставшем Кронштадте не были приготовлены достаточные запасы топлива, а продуктов могло хватить лишь на месяц. Момент выступления был неблагоприятен и в военном отношении. Если бы мятежники дождались, когда залив очистится ото льда, то Кронштадт превратился бы в поистине неприступную крепость; и корабли, получив свободу маневра, стали бы намного более грозной силой.

Однако Кронштадт поднялся, реагируя на происходившие в Петрограде волнения. Экономическая разруха, топливный кризис, остановка железных дорог («железных морок»), закрытие почти сотни предприятий, урезание пайки (порой рабочие получали всего 200 г хлеба) -- таковы симптомы агонии военного коммунизма. Во второй половине февраля стремительно нарастало недовольство рабочих, забастовки-«волынки» переходили в уличные демонстрации, случалось, что из автомобилей («хамовозов») выбрасывали партийно-советских чиновников. Рабочие требовали снятия заградотрядов, свободы торговли, разрешения перехода с предприятия на предприятие. Популярным был лозунг перевыборов Советов на основе всеобщего, равного и тайного голосования. Все чаще вспоминались февральские дни 1917-го -- накануне крушения царской России. Большевистские вожди были испуганы не на шутку. 25 февраля начал свою деятельность Комитет обороны Петрограда под руководством Зиновьева, было издано грозное воззвание «Остерегайтесь шпионов! Смерть шпионам», в городе вводилось военное положение.

Депутации из Кронштадта, посещавшие Петроград, докладывали о происходящем, и это стало стимулом к выступлению «на помощь братьям-рабочим». Первый номер «Известий ВРК» возвещал: «В Петрограде всеобщее восстание». Желаемое выдавалось за реальность -- кронштадтцам требовалась вера в победу, отступать же было поздно.

«Третья революция»

Настроения, преобладавшие среди активных участников событий, вполне соответствовали революционной традиции 1917 года. Основные идеалы, заветные желания матросов оставались в принципе теми же. Изменился только объект недовольства. Вместо царизма и Временного правительства главным врагом теперь стало «большевистское самодержавие».

Мотив ненависти к коммунистам понятен: они обманули надежды, которые связывались с ними, и вместо свободы установили диктатуру над простым трудовым народом. Для выражения своих чувств в отношении большевиков находились самые различные образы: «Три с половиной года мы не видали белой булки и тайного голосования. Все это нам только обещали. А на деле ничего не дали». Наиболее резко звучали разоблачения диктаторской сути большевистской власти: «Власть полицейско-жандармского монархизма перешла в руки захватчиков-коммунистов, которые трудящимся вместо свободы преподнесли ежеминутный страх попасть в застенок Чрезвычайки, во много раз своими ужасами превзошедшей жандармское управление царского режима». Особенно популярны были параллели между «кровавым царизмом» и коммунистической диктатурой, враждебной интересам трудящихся. К примеру, в «Известиях ВРК» моряк К. Колодочкин провозглашал:

Кровавый ужас Николая

Мы не успели позабыть,

Коммуны партия святая

Кровь нашу снова стала лить.

Она свободу нам сулила,

Нам обещала счастья дар,

Но этот дар свой превратила

В кровавый ужас и кошмар.

Свое выступление кронштадтцы воспринимали однозначно -- как продолжение революционной борьбы и возврат к истокам Октября 17-го. Тогда лопнуло народное терпение к буржуазии, для которой свобода нужна лишь для того, чтобы «больше класть в карман», и «народ вступил в свои права». Однако «полная шкурников партия коммунистов захватила власть в свои руки, устранив рабочих и крестьян, во имя которых действовала». Печальны результаты этого:

Всероссийская коммуна

Разорила нас дотла,

Коммунистов диктатура

Нас до ручки довела.

Нет ни спичек, керосину,

Все с лучинами сидят,

При коммуне большевистской

Только карточки едят.

Примечательно постоянное напоминание, что борьба с «кучкой коммунистов, свивших себе теплое гнездо», не должна быть использована «гидрой Антанты»: «Мы не позволим ни одному как тайному, так и явному белогвардейцу воспользоваться временным тяжелым положением нашей Советской республики». Поэтому придется вести войну на два фронта, чтобы добиться наконец воплощения в жизнь «идеалов справедливости»:

Диктатуру ниспровержим,

Труду волюшку дадим,

Земли, фабрики, заводы,

Для труда распределим.

Вспоминали, что после 1 марта, когда «сыны трудовой России приступили к решению судьбы обманутого и ограбленного русского народа», в Кронштадте установилось «пасхальное настроение», эйфория, напоминавшая первые дни «мартовской России» 1917 года. Лидеры мятежников особенно гордились тем, что удалось обойтись без самосудов, хотя кому-то и хотелось бы по старой традиции спустить под лед Зиновьева и Троцкого (по отношению к Ленину у многих еще оставались революционные иллюзии!).

Сила обреченности

Вожди Ревкома с самого начала заняли выжидательную позицию. На мирный исход выступления они вряд ли рассчитывали, но не хотели делать и первый выстрел. Офицеры-военспецы, возглавлявшие штаб обороны крепости, предлагали решительные наступательные действия, в частности, занятие стратегически важного района Ораниенбаума на южном побережье Финского залива, открывающего путь на Петроград. К тому же в том районе было много сочувствующих кронштадтцам матросов и солдат (и не случайно именно там в начале марта появились первые расстрелянные). ВРК основную ставку делал на пропаганду. Направляя депутации и агитаторов, надеялись, что Кронштадт поддержат воинские части в окрестностях Петрограда и, разумеется, питерские рабочие.

Впрочем, в Петрограде власти смогли удержать ситуацию. Были проведены массовые аресты «ненадежных элементов», в том числе членов социалистических партий (более 100 человек). Спешно раздавались продукты, мануфактура, ордера на бани и т.п. Известие о Кронштадском мятеже не стало стимулом к новым рабочим волнениям. Безусловно, играла роль агрессивная коммунистическая пропаганда -- внушались мифы о «белогвардейском», монархическом характере выступления, распускались слухи о возможной бомбардировке Петрограда, об угрозе новой войны (что означает вновь мобилизацию на фронт). Наконец и сами матросы не пользовались особой популярностью как благодаря своему бытовому облику, так и участию в подавлении рабочих выступлений. В секретных политсводках о настроениях на предприятиях зачастую встречались враждебные «клешникам» отзывы: «Чего им недостает», «Надо проучить», «Были одеты, обуты лучше других, а теперь натворили».

Вступать в переговоры с кроштадтцами большевистские вожди не пытались. 6 марта Троцким был издан приказ с требованием сдачи -- весь его стиль не оставлял надежд на помилование. 7 марта «Известия ВРК» давали гневный публицистический ответ: «Это он-то, кровожадный Троцкий, предводитель коммунистической опричнины, без сожаления льющий реки крови во имя самодержавия РКП, гаситель свободного духа, смеет говорить так смело с твердо держащим Красное знамя Кронштадтом». А на рассвете 8 марта начался штурм Кронштадта. Троцкий, обещая восставшим «перестрелять их как куропаток», спешил, надеясь в тот же день предстать в качестве победителя на открывающемся X съезде партии. Операция была плохо подготовлена в военном отношении, против 27-тысячного гарнизона крепости направили незначительные силы (Северная и Южная группы войск насчитывали 13 тыс. бойцов), часть красноармейцев отказывалась идти в атаку. В результате наступление провалилось. Сотни питерских курсантов, проявлявших наибольшую решимость в бою, погибли, пытаясь ворваться в город.

Ошибки учли. Когда в ночь на 17 марта начался штурм, войска под командованием Михаила Тухачевского составляли уже около 45 тыс. человек. Необычайно высока была «плотность» политработников и специально направленных в войска коммунистических активистов (в том числе около 300 делегатов X партсъезда). Возможные отступления красноармейцев были призваны пресекать заградотряды с пулеметами! Боевой дух наступавших поднимали и открытия, сделанные в ходе первой попытки захватить крепость. Оказалось, что лед весьма прочен и выдерживает большое скопление людей и техники. Кроме того, у кронштадтской артиллерии почти отсутствуют шрапнели и осколочные снаряды, предназначенные для поражения пехоты, тяжелые же снаряды, пробивая лет, взрываются в воде и причиняют не столь значительный ущерб.

Ожесточенные бои продолжались в Кронштадте 17--18 марта. Было отмечено несколько случаев, когда красноармейцы начинали брататься с «контрреволюционерами», но особисты тут же наказывали колеблющихся. Около тысячи кронштадтцев погибло в бою. По разным оценкам, от трех до пяти тысяч человек были расстреляны после сдачи в плен. Часть «неблагонадежных» матросов была выведена из Кронштадта под предлогом перевода на Черноморский и Каспийский флот и в Сибирскую флотилию, однако у историков есть основания полагать, что до места назначения добрались не все! Большинство вождей ВРК было арестовано и расстреляно. Около тысячи кронштадтцев смогли уйти в Финляндию. Среди них и генерал Козловский -- он умер в 1940 году и похоронен в Хельсинки. А вот председатель Ревкома Петриченко в конечном счете вступил в сотрудничество с НКВД и, оказавшись в Советской России, погиб в лагере.